2

Он сидел во главе стола, теперь в преображенском кафтане, с синей андреевской лентой через плечо, маленький рот плотно сомкнут, выпуклые карие глаза прошибают насквозь.

— Ваше слово, господа генералитет. — И фельдмаршалу Шереметеву; — Веди консилиум, время дорого.

Светлейший князь Меншиков, Боур, Брюс, Рен, Алларт, Беллинг, Репнин и другие сдвинули разномастные парики, думали-гадали, не приходя ни к чему путному, галдели вразнобой, — Петр отмалчивался, кромсал зубами ноготь.

— Вся округа в трясину превратилась: ни проехать, ни пройти!

— Да ведь и ему до нас ходу нет!

— Ничего себе, утешеньице…

— А правда, ихний первый министр, Пипер, с казной к Днепру чесанул?

— Так он тебе и разлетелся, без войска-то. При нем, перебеги сказывают, мильены и мильены рейхсталлеров.

— Врешь…

— Небось, три державы ободрал, да еще герцогство в довес!

Борис Петрович строго постучал жезлом по столешнице, водворяя тишину.

— Кто имеет основательное сужденье?

— Позвольте мне, господин генерал-фельдмаршал, — учтиво сказал Алларт. Он не спеша раскрыл свою карту, броско разрисованную в красный, синий и зеленый цвета, заговорил пространно. В его прикидках было все: наезды конных партий, напор с веста, силами гетмана Скоропадского и прикомандированных к нему драгунских начальников, кордонная борьба с оста, вдоль большой излучины реки, а следовательно, и развитие окопных работ, начатых неделю назад на правом берегу.

— Предлагаешь идти траншеями, снова да ладом? — не вынес Александр Данилович. — Ей-богу, сизифов труд!

— По-моему, ваша светлость, их значение в связи с ливнями нисколько не уменьшилось. Отнюдь нет. Неудача, которой завершился наш первый натиск, может в конце концов обернуться колоссальным выигрышем. Ибо ненастье — дело временное, а полтораста сажен, пройденных нами по лугу, едва ли не треть расстояния от реки до горы.

— Натюрлих[15], — поддакнул горбоносый тюринжец Янус.

— Думаешь, король спать будет, пока мы в постирунгах топчемся? — накаленно спросил Меншиков. — Раскидаем армию, а у неприятеля она в пятерне, даже гауптквартиру свою перевел из Будищ.

Алларт убежденно затряс париком.

— Сомневаюсь, чтобы неприятель имел скорый успех. Оскудение в средствах решительное, пространство для маневра — семьдесят квадратных миль, русское кольцо неумолимо сдвигается. Карл штурмует цитадель, мы в свою очередь окружаем его со всех сторон. Если все-таки произойдет непредвиденное… — Он вскинулся, удерживая взлохмаченные ветром записи. — Поверьте, ваша светлость, овладение Полтавой не сулит королю никаких тактических и стратегических выгод. (Петр оставил ноготь в покое, впился темным взглядом в самоуверенного саксонца.) Никаких! Единственное, что он обретет, войдя в нее, — расплавленные камни, гигантское пепелище. Хотел бы я видеть его в тот победный час! — Алларт, иронически поиграв бровями, слегка улыбнулся.

— Каково мыслишь о генеральной баталии, господин генерал-поручик? — спросил Борис Петрович, уловив гримасу неудовольствия на круглом государевом лице.

— Думаю, она неизбежна. Другой вопрос: где и когда…

Беллинг испуганно замахал руками.

— Открытый бой? Предприятие крайне опасное, майн готт, если не сказать — гибельное. Лазутчики доносят: под рукой короля — гвардия, сохраненная почти в полном ее составе, испытанные полевые регименты. Плюс к тому — панцирные полки графа Понятовского, запорожское войско, сердюки и компанейцы прохвоста Мазепы… Могу ли я говорить откровенно, господин фельдмаршал?

— Только так, Беллинг.

— В крайнем случае… я посоветовал бы пропустить викингов за Борисфен, то есть Днепр, чем подвергать себя риску быть разгромленным наголову!

— Нет, и тыщу раз — нет! — вскипел обычно спокойный Яков Брюс, подаваясь вперед. — С войной надо покончить здесь, теперь. Или она займет еще годы и годы!

— Выпустим — не оберемся бед, — ввернул Репнин тихим, надтреснутым голоском. — Тогда и франк открыто его сторону примет, и Сапега подвалит со шляхтой, а главное — наша морская акция пропадет впусте. Да и янычар весьма прыгуч, особливо ежели талерами перед ним поиграют.

Светлейший думал несколько иначе.

— Ну, за Днепр король не торопится. Судя по всему, решил обойтись без турецкой подмоги, в надежде на собственный острый штык. Причем, дьявол, бьет в самое чувствительное место. Пока мы узоры вьем, он Полтаву к рукам приберет… Вот и воюй с ним по старинке, не торопясь!

— Ваша светлость, но ведь я не сказал и половины того, что было намечено, — встрепенулся Алларт. — Увы, меня прервали…

— Твои рацеи, дорогой Людвиг, на воде бы писать. Никакой бумаги не хватит! — уколол саксонца Боур.

Щеки Алларта испестрили сизо-красные пятна. Он пробурчал неразборчивое, потупился. Его не желают слушать? Гут, зер гут[16]… Посмотрим, кто в конечном итоге окажется прав. Ждать недолго!

Петр сунул в карман пенковую трубку, встал, оперся о твердо сжатый кулак.

— Все вокруг да около, господа архистратиги? Не довольно ли? — Он колюче взглянул на обескураженного Алларта. — Больно долга твоя канитель, инженер-генерал, неповоротлива. Кордоны, тет-де-поны… Ты вот и с луговиной нам насоветовал, плоше не надо. Триста солдат и работных потеряли, только и всего.

Алларт беззвучно шевелил губами, силясь вымолвить слово.

— План-то с броском и в самом деле был хорош, — возразил Брюс. — Вышли б сейчас к горе, кабы не дожди.

Петр помедлил немного. «Человек себя не жалеет, по все дни в хлопотах, сынишко его при Лесной жизнь отдал… Черт, всегда я этак!» И вслух:

— Ну-ну, инженер, не серчай. Вместе решали, вместе отвечать перед богом и людьми. — Он вслушался в гул канонады у западных верков крепости, вкось глянул на злополучные апроши, сказал с натугой: — Аминь той затее. Требуется новое, врагом неожидаемое!

— Так! — подтвердил Борис Петрович.

Светлейший усмехнулся. Когда-то фельдмаршал мог и покуражиться для видимости, и напомнить бомбардир-капитану о своем воинском старшинстве, и одернуть строго, при всех, теперь внимал в оба уха, торопливо соглашался. Речь шла о куда более серьезном, чем рядовая летняя кампания, — если разобраться, государство на волоске висит!

— Господин генерал от кавалерии, — прозвучал голос Петра. — Что скажешь умное вдобавок? Спорил ты зело горячо…

Тот — в какой сегодня раз — наклонился к карте, засновал пальцем туда-сюда.

— Я мыслю, мин херц, так. Поискать бы опору посуше, встать ногой, пока швед не распознал и не раскачался. Первый шаг!

— Ага, уже кое-что. Ну а дальше?

— А где? Где ее сейчас найдешь? — Александр Данилович в тягостном раздумий поскреб висок. — Может, ударить с зюйда?

— Пробовали мы там, когда помощь Келину подавали по весне. Ай забыл? — угрюмо отозвался Шереметев. — Голым-голо, открыто с четырех сторон. Помнится, не успели навесть переправы, Карлус гвардией напер.

— Да, все на виду, — согласился Меншиков.

— Стало быть, зюйд отпадает?

— Начисто! Конница еще проедет, поскольку за ней быстрота, а инфантерия никак…

Борис Петрович прошелся подслеповатым взглядом вдоль монастырских высот, подвигал дряблыми губами.

— Может… норд попытать, полуночную сторону? — просипел он, чтобы тут же отказаться от своих слов. — Нет, нет, сказал сдуру. Там, у плотин-то, и горушек пропасть, и завеса крепкая, под начальством… дай бог памяти…

— Спарре и Штакельберга, господин фельдмаршал, — уточнил Алларт, знавший назубок весь генералитет шведской армии.

— Ты сказал — Шпар? Это новоявленный комендант московский? Ах, даже губернатор?! — Петр конвульсивно дернул шеей. — Ладно. Встретимся — поговорим!

Поодаль сверкнуло огнисто, раскатился приглушенный гром, над береговой стрелкой вскружились водяные смерчи.

— Только грозы нам и не хватало… — Фельдмаршал осенил себя крестом. — Карту держите, унесет!

— Не перебраться ли в шатер? Свят-свят-свят! — пугливо заметил Мусин-Пушкин.

— Не до того… — в запальчивости отмахнулся Петр. — К делу, камрады, к делу. Опрокинем заслон, оседлаем взгорки, что дальше?

Генералы сызнова сгрудились, навострили очи в план. Дальше, от северных высот и почти до города, лежало длинное подковообразное поле, стиснутое двумя лесами: с запада — Будищенским, с востока — Яковецким, густо изрезанным оврагами.

— Лес… Крайне опасно, ваше величество, — усомнился Алларт.

— Кто из-под палки солдат в бой гонит, ему опасно. Русак и малоросс, на чью землю война шагнула, не побегут. Вспомни Лесную! Швед в дебрь порскнет — у него расстройство, а мои потешные и гренадеры — там как рыба в воде!

Светлейший замер, лихорадочно соображая, хлопнул себя по острому колену.

— Ты прав, мин херц, только с норда. Подступ единственный, тем самым дефилеем!

Петр сдержанно-радостно улыбнулся, измерил циркулем дорогу между Полтавой и северными переправами.

— Далеконько, вы замечаете? Миль шесть, а он тут по рукам-ногам скован, Келинским геройством.

Застолье оживилось.

— Да, Карлус от крепости не отвернет, гонор больно велик!

— Ни в коем разе. Чай, десятый год противоборствуем, узнали сполна!

— Ловит серый, ловят и серого!

Не ликовал, пожалуй, один Шереметев. Грудью налег на стол, вгляделся в рисунок поля, крякнул.

— Все ж таки… место больно закрытое. А швед не дурак. Падет как снег на голову, и не ойкнешь.

— То тебе открытое — плохо, то закрытое — нехорошо! — гаркнул Петр Алексеевич. — Привередничаешь… Или, по-твоему, бросить и норд?

— Нет, нет, иного пути не вижу! — заспешил Борис Петрович. — Генеральная баталия сама на блюде не приплывет…

— О том и разговор. Слишком тугой узел затянулся. Не разрубим — своя башка с плеч. На Полтаву, камрады, весь мир ноне смотрит, гадает, чей будет верх! — Петр заговорил спокойнее. — Действуй, фельдмаршал. Перво-наперво казачьи пикеты на ту сторону, а с темнотой — главный корпус. Кое-какие легкие роты оставь на месте, дабы швед рокировку не тотчас углядел. И мой шатер покуда тут покрасуется. Бог с ним, обойдусь!