7

Миновав мост, карета остановилась у палат, чем-то напоминающих Лефортовы, но попроще. Часовые отсалютовали враз, и посланник не спеша направился к парадному входу.

На лестнице ждал вельможа в расшитом золотом кафтане, с синей орденской лентой через плечо. Был он высок, подтянут, хотя и несколько тучен, крупное лицо выражало приветливость. Правда, гостю кинулось в глаза и другое — внезапный, ни с того ни с сего, прилив крови, глубокая одышка.

— Сэр Витворт, чрезвычайный посланник ее величества королевы, — отрекомендовал Кикин. — Господин генерал-адмирал, президент Посольского приказа граф Головин Федор Алексеевич.

— А ведь мы в Гааге едва не встретились, — улыбнулся хозяин. — Прошу.

В гостиной, украшенной яркими, весьма посредственными картинами, находилось человек пятнадцать — двадцать. Кто сидел над шахматами и, обдумывая ход, усиленно дымил трубкой, кто стоя пригубливал вино из бокала, кто ходил рука об руку взад и вперед. Особенно шумно было перед камином. Рослый человек в темно-зеленом гвардейском платье держал за пуговицу маленького — по плечо ему — господина с круглым застенчивым личиком и, расспрашивая его взахлеб, на всю залу раскатывался гулким смехом.

— Хо-хо-хо! Ай да кардиналы римские, ай да святоши… Говоришь, в церковке уединенной, тет-а-тет с дамами? Лба не перекрестив? Хо-хо-хо-хо-хо! А не врешь?

— Все точно, достоуважаемый Александр Данилович, — подтвердил третий, чернявенький, улыбаясь медово.

— Кому и верить, как не вам. Куракин да Шафиров по заграницам сто пар сапог стоптали… — Гвардеец прыснул. — Значит, лампады вон, сутаны долой, и кто кого изловит? Га-га-га!

Усмотрев незнакомого гостя, он вскинул — чуть надменно — красивую русоволосую голову.

— Граф Александр Меншиков, первоначальствующий в Ингрии, Карелии и Эстляндии, — представил его Кикин. — Первый генерал над конницей, первый, после государя, капитан бомбардирской роты, обер-гофмейстер при наследнике Алексее Петровиче…

— Сыпь, сыпь! — одобрительно прогудел Меншиков. — Мы ведь и послы великие, когда надо, и корабельные мастера, и стратеги… На любой, понимаешь, манир!

Англичанин любезно поклонился. Меншиков ответил коротким рассеянным кивком. Казалось, единственное, что заинтересовало его в посланнике, — это пошитые по последней западной моде панталоны. Он встрепенулся, позвал: — Бартенев, ты где? — шепнул несколько слов курносенькому адъютанту, и тот воззрился в упор.

Витворт и Кикин двинулись дальше по залу.

— Гроза турецких и ханских войск, победитель шведов, генерал-фельдмаршал граф Шереметев Борис Петрович! — возгласил Кикин.

Из кресла медлительно приподнялся пожилой русский, одетый в белую, до пят, мантию, с крестом на груди.

— О-о, Эрестфер, Казикермен! — расцвел Витворт, припоминая рассказ генерального консула. — Гром ваших побед, сэр, облетел все континенты!

— Благодарствую. Сочту за честь видеть вас у себя, в домишке моем, — ответил Шереметев.

— Удивительно приятный человек! — восхитился посланник, отплывая прочь. — Кстати, мистер Кикин, почему господин маршал носит регалии мальтийских рыцарей?

— Сей случай навсегда войдет в анналы истории, сэр! Лет семнадцать назад, будучи гостем полуденных земель, наш герой возглавил действия соединенной христианской эскадры. До боя с османами не дошло, тем не менее… — Кикин вдруг осекся на полуслове, предупредительно повел рукой. — Его кесарское величество, князь Федор Юрьевич Ромодановский!

К англичанину повернулась человекоподобная глыба, затянутая в огненно-алую венгерку, взглянула пытливо-строго, и Витворт ощутил внутреннюю неловкость… Вот он, «лорд-хранитель» русских узаконений, чье имя ввергает в трепет старого и малого! От преследований не застрахованы даже иностранцы, имеющие дипломатический паспорт. Недавней жертвой этого цербера, — из-за нескольких штук брюссельских кружев, якобы утаенных при досмотре и распроданных московским щеголям, — стал… сам генеральный консул Гудфелло. Бедный эсквайр! Можно понять его печаль, его стремление вырваться отсюда хоть в Вест-Индию!

Ромодановского сменил древний старичок, явно пребывающий, как говорят русские, навеселе.

— Аникита Зотов? Глава всешутейного и всепьянейшего собора? Здесь? — удивленно спросил Витворт и, получив утвердительный ответ, слегка пожал плечами.

Чинной группой стояли дипломаты, аккредитованные при московском дворе: датчанин Георг Грундт, пруссак Иоганн Кайзерлинг, голландец Генрих ван дер Гульст, императорско-римский советник Яков Эрнест Пленнер, венгр Талаба, резидент гетмана Синявского Тоуш. Пока англичанин здоровался с ними, рассыпая улыбки и остроты, мимо проследовал стройный, румяный Эндрю Стайльс. Вид соотечественника, подвизавшегося в русских торговых агентах, несколько покоробил Витворта.

Смех и говор внезапно смолкли, гости хлынули к окнам — во двор въезжал черный кожаный возок, сопутствуемый кавалеристами.

— Сэр Питер? — осведомился англичанин.

— Он!

Головин, Меншиков и Ромодановский поспешили вниз, чтобы встретить властелина у парадных дверей. Остальные, смолкнув, оправляли шпаги, переглядывались — кто весело, кто натянуто, кто нервозно.

Царь вошел стремительно, окинул всех быстрым взглядом, притопнул, сбивая снег.

— Ну-с, где мой визитер? — справился баском. — Ба-а-а! Рад видеть на российской земле… Каково ехалось? Впрочем, дорога ведомая: в Гааге да Вене от угрей и соусов толстеешь, а бедная Польша все назад берет!

Он достал из кармана смятый паричок, встряхнул, — пыль табачная клубом! — покивал хозяину.

— Кормить намереваешься, Федор Алексеич? Зело голоден. С утра — в арсенале, потом — печатный двор, потом — аптекари… Закружило, понесло!

«Этот гигант производит впечатление, хотя в его повадках нет ничего, что указывало бы царственную особу!» — подумал Витворт, присматриваясь к повелителю русских. Высок, строен, изъясняется просто, черты грубовато-красивого лица, изредка передергиваемого судорогой, оживлены стойким светом карих, навыкате, глаз.

Распахнулась дверь в соседнюю залу, мажордом пристукнул посохом, оповестил: «Кушать подано!» Подано было столь многое, что у Витворта пропала надежда на скорый разговор.

Вплыла красавица хозяйка, поднесла именитым гостям рейнского, удалилась.

— Ноне мальчишник у нас, ни одной дамы… — Граф Головин, как бы извиняясь, покачал головой. — Крутеж! О вечере танцевальном вспомнить некогда!

Тост следовал за тостом: пили здоровье ее величества королевы Анны, князь-кесаря Ромодановского, здоровье бомбардир-капитана, чрезвычайного посланника, фельдмаршала, генерала от кавалерии, президента Посольского приказа и… князь-папы Аникиты Зотова.

Петр, сидя напротив гостя, опекаемого Кикиным, вел себя точно подгулявший голландский матрос. Отпускал соленые шутки, грохотал густым басом, подстегивал:

— Анисовой, сэр Витворт, моей любимой!

Посланник с готовностью поднимал чарку, пригубливал, думал безрадостно: увы, конфиденциальная беседа отодвигается на неопределенный срок… Правда, был вопрос царя, еще в начале пиршества, который заставил англичанина насторожиться:

— Слух есть: в Радошковичи завертывал? Как он там, лев молодой?

Витворт помедлил. Говорить о новых замыслах Карла XII, о его твердом намерении разделаться с Польшей и Россией? Несвоевременно. Царь, чего доброго, выкинет перед шведами белый флаг… Интересы англо-австро-голландской коалиции диктуют иное: сковать силы обеих сторон посреди топей европейского северо-востока, обескровить заносчивых русских и, воспретив тренированной шведской армии марш на запад, в то же время сохранить ее как дополнительный козырь коалиции в борьбе с французами за испанское наследство!

— Король Карл? — уходя от прямого ответа, переспросил Витворт. — Лих, безогляден, склонен к риску, порой ничем не оправданному. Вот происшествие самых последних дней. Некто Пальмберг был схвачен польско-саксонскими гусарами и, будучи серьезно болен, отправлен в Гросс-Глогау. Что предпринимает король? В сопровождении двух-трех господ свиты, переодетый капралом, навещает своего протеже, фланирует вдоль укреплений, наконец идет обедать в корчму. И это — на глазах у сотен саксонских солдат!

— Сунулся бы он к Москве так-то! — иронически бросил Меншиков, выгибая золотистую бровь.

— Ага! — подхватил Аникита Зотов. — Н-не жавидую! Ошобливо… ежели… на девок дорогомиловшких наткнетша… у-у-у!

— Что ж будет, кир Аникита? — со смехом справился Петр.

— Шули оттяпают!

Застолье грохотало.

«Где я? — с оторопью думал гость, выслушав смягченный перевод. — Во дворце первого русского сановника или… в развеселой йоркширской таверне?»

Всяк творил свое. Здесь и там сновали карлы Тимоха и Ермоха, надув бычьи пузыри, колотили друг друга. Плел дикий вздор Зотов, адресуясь к Ромодановскому: князь-кесарь, подобрев, мирно грыз гусиную ногу. О чем-то сладенько нашептывал Меншикову черноокий господинчик, и генерал от кавалерии то внимал пройдохе, то беспардонно вторгался в разговоры вокруг, вскакивал, цепляя соседей широченными алыми обшлагами.

Где-то посредине обеда он возгласил:

— Опять и опять здоровье господина бомбардира! И преогромное ему спасибо за все содеянное для нас!

— Ну врешь! — пресек его хвалебную речь Петр Алексеевич. — Возвышая тебя и других, не о вашем счастье я думал, но о пользе общей. А если б знал кого достойнее тебя, то, конечно, генеральство от кавалерии носил бы кто-нибудь иной! — Он схватил наполненный по край кубок, огляделся. — Ну кто смел… кто грянет присловье умное?

И тут поднялся румяный сверх всякой меры Эндрю Стайльс. Расплескивая вино, он перегнулся через стол, крикнул по-русски: