Внутри особняков и вокруг них удивительная чистота, а сами строения настолько изящны и красивы, что и представить себе невозможно, чтобы что-нибудь могло быть совершеннее этого»[495].

Однако сохранившиеся впечатления одного из иезуитов, сопровождавших Валиньяни во время его посещения дворца Дзюракудай, были не столь восторженными: «В Европе не одни короли и аристократы, но и горожане имеют богатые особняки. А в этой столице этого нет. Единственное, что выдерживает сравнение с европейскими городами, это величественность японской столицы, по крайней мере части ее»[496].

На строительство дворца Дзюракудай и реконструкцию столицы щедро давали деньги богатые сакайские купцы, нажившие огромные состояния на внешней торговле, чем во многом были обязаны своему покровителю Тоётоми Хидэёси. Это было время, когда Япония необычайно бурно и оживленно расширяла старые и устанавливала новые внешние связи, которые так или иначе сосредоточивались в столице. У японских берегов все чаще стали появляться иностранные корабли с заморскими товарами, все большее число любознательных японцев выезжало за границу, направляясь не только в соседние, но и в далекие европейские государства, росло количество стран, где возникали японские поселения. Такие поселения создавались в Таиланде, Камбодже, других странах Юго-Восточной Азии.

Японская столица жадно вбирала в себя все новое, что появлялось в стране в результате широких сношений с внешним миром. Это касалось всего: новинок промышленных изделий, предметов домашнего обихода, образцов прикладного искусства, произведений живописи, скульптуры, графики и т. д. Роскошь дворцов и расцвет культуры в различных ее проявлениях — вот что составляло содержание непродолжительного периода в истории Киото, связанного с последними годами жизни Хидэёси. Этот короткий отрезок времени, именуемый в истории японской культуры «периодом Момояма», некоторые японские исследователи отождествляют даже с европейским Ренессансом. Так велик был, по их мнению, подъем японской культуры в то время.[497] Эпицентром этого культурного «взрыва», естественно, была японская столица, которая в период правления Хидэёси переживала свой «золотой век».

Но вернемся к дворцу Дзюракудай. Когда Хидэёси принял решение построить в столице грандиозный дворец-замок, он вовсе не собирался менять расположение своей военной ставки. Главный его штаб продолжал оставаться в Осака. Там он чувствовал себя и увереннее и безопаснее. Отсюда во все провинции страны тянулись нити, связывавшие военного диктатора с теми, кто осуществлял его власть на местах. Там была сосредоточена вся система военно-деспотического управления страной. Новый дворец имел другие функции, главная из них состояла в том, чтобы военной диктатуре придать некоторые гражданские, точнее, светские черты. А для этого необходимо было не только присвоить себе самое высокое звание японской придворной аристократии — кампаку, но и показать, что обладатель его по праву принадлежит к высшим слоям японского общества и имеет фактические и юридические права управлять всей страной.

Но для того чтобы еще больше укрепить свою власть и свой авторитет, Хидэёси решил торжественно и пышно отметить завершение строительства дворца. Весной 1588 года в столицу со всей страны съехались влиятельные феодалы, которым надлежало участвовать в церемонии открытия дворца, а главное — в чествовании его хозяина, который не только имел теперь столь высокое звание кампаку, но к тому времени победоносно завершил поход на Кюсю, предопределивший, по существу, благоприятный для него исход всей долгой борьбы за установление своего полного господства над всей территорией Японии.

Чтобы придать церемонии еще большую значимость и торжественность, Хидэёси просил императора посетить этот дворец.

Император Гоёдзэй принял приглашение и дал согласие лично участвовать в торжествах. Это было удивительно. Японские императоры, вокруг которых веками создавали ореол таинственности и которые изображались чуть ли не божествами, практически не посещали частных резиденций, какой бы высокий пост ни занимал их владелец и в каком бы звании ни находился. Если они и наносили визиты знатным особам, то делали это в крайне редких случаях: предыдущий императорский визит был нанесен шестому сёгуну из дома Асикага — Ёсинори — в 9-м году Эйкё (1437), т. е. более чем за сто пятьдесят лет до визита Гоёдзэя во дворец Хидэёси[498].

Хидэёси придавал весьма важное значение факту присутствия императора на его торжествах. И объяснялось это отнюдь не простым желанием восстановить и укрепить дружественные отношения с императорским двором, заметно ослабевшие при Ода Нобунага и даже вовсе прерванные последним. Демонстрируя высокое уважение к императору и внешне всячески поддерживая его авторитет, Хидэёси преследовал свои собственные цели. Нельзя не согласиться с Иноуэ Киёси, который придерживается такой же точки зрения и в подтверждение ее приводит высказывание японского ученого XVIII века Накаи Тикудзан, утверждавшего, что Хидэёси, всячески афишируя свое уважительное отношение к императору, на самом деле стремился использовать, как и все прежние диктаторы, авторитет последнего для того, чтобы оказать давление на феодалов и тем самым утвердить и укрепить свою власть над ними[499].

Шествие императора во дворец Хидэёси было обставлено очень торжественно. На всем пути следования собралось множество людей, которые наблюдали за столь необычной процессией, во главе которой находились император, императрица и лица императорской фамилии в окружении высокопоставленных императорских сановников, представителей придворной аристократии, а также многочисленной свиты, одетой в блестящие, красочные наряды. Рядом с императором ехал Хидэёси, а чуть поодаль — министры и наиболее влиятельные даймё, специально прибывшие в столицу, чтобы участвовать в этой церемонии.

Это было необыкновенно яркое зрелище, стоял теплый апрельский день, весь город утопал в зелени, еще цвела своим нежно-розовым цветом знаменитая японская сакура, наполняя воздух свежестью. Все это прибавляло торжественному шествию новые краски и делало его еще более великолепным. Чтобы полюбоваться процессией, в столицу прибыло множество народу не только из пяти центральных провинций, расположенных вблизи Киото, но и из отдаленных мест. Участники шествия двигались медленно и величаво, лишь изредка останавливаясь для непродолжительного отдыха. Все улицы и переулки, по которым они проходили, усиленно охранялись шестью тысячами стражников[500].

Биограф Хидэёси У. Денинг так описал это непривычное даже для столичных жителей событие: «В 1588 году Хидэёси решил отпраздновать свой триумф на юге, устроив у себя во дворце Дзюракудай прием в честь императора. В предшествующую эпоху, насыщенную бурными событиями, императорская власть не пользовалась особым вниманием, поэтому мало кто разбирался в тонкостях церемонии, связанной с организацией визита императора. Одним из них был Маэда Гэнъи, который после соответствующих консультаций с придворными аристократами разработал ритуал, больше всего подходивший для данного случая. В основном и главном этот ритуал соответствовал тому, который исполнял третий сёгун из дома Асикага — Ёсимицу.

Подготовка к этому пышному шествию заняла целых три месяца. Когда все необходимые приготовления были закончены, Хидэёси и его высшие государственные чиновники сопровождали императора из его дворца до дворца Дзюракудай…

Впечатление от приема, устроенного в честь императора, было просто сенсационным. Ничего подобного не происходило на протяжении столетий. Для многих император всегда оставался личностью таинственной и даже божественной»[501].

В самом деле, Хидэёси приказал одному из своих верных вассалов, Маэда Гэиъи, тщательно продумать все детали церемонии, связанной с организацией торжественной встречи императора, в частности подробно изучить ритуал, которому следовали, когда император посещал сёгуна Асикага Ёсинори в столичном квартале Муромати[502]. Сам Хидэёси ранним утром 14 апреля 1588 года направился к императорскому дворцу и оттуда, находясь среди свиты, сопровождал императорский экипаж до самого дворца Дзюракудай. А когда процессия прибыла ко дворцу, он встретил императора по всем правилам этикета, воздав ему все необходимые почести[503].

Император провел во дворце Хидэёси несколько дней[504]. Организаторы все устроили так, чтобы император не чувствовал ни малейших неудобств. В почестях и знаках внимания к Сыну неба, как именовали японских императоров, недостатка не было.

Здесь же, во дворце, Хидэёси представил императору важных особ, которые находились в родственных отношениях с Хидэёси или были близкими ему людьми. Это были Ода Нобукацу, который занимал пост министра — хранителя печати (найдайдзин), Токугава Иэясу, имевший звание старшего советника (дайнагон), Хидэнага (родной младший брат Хидэёси), занимавший положение старшего советника (дайнагон), Хидэцугу, имевший звание среднего советника (тюнагон), Укита Хидэиэ — вице-министр, начальник левой дворцовой охраны, Маэда Тосииэ — начальник правой дворцовой охраны[505].

На второй день, 15 апреля, Хидэёси провел официальную встречу с участием императора, на которой присутствовали 29 самых влиятельных и могущественных феодалов страны[506]. Внешне встреча была обставлена так, что создавалось впечатление, будто феодалы съехались в столицу со всех концов страны исключительно для того, чтобы продемонстрировать свое уважение и свою преданность императору Японии. На самом же деле, вызывая феодалов в столицу, Хидэёси преследовал иную цель. Император нужен был для того, чтобы, принося дань уважения ему и отдавая необходимые почести, заручиться полной его поддержкой и от его имени и его устами заставить феодалов беспрекословно повиноваться новому верховному правителю страны.