Глава одиннадцатая Кампаку
Ни Ода Нобунага, ни Тоётоми Хидэёси не имели титула сёгуна. Потому ли, что этому мешала их не слишком знатная родословная, потому ли, что само это звание было так опошлено бездарным правлением последних сёгунов из династии Асикага, что потеряло свое прежнее значение и высокое к себе уважение. Может быть, и обе эти причины сыграли свою роль.
Казалось бы, обладание реальной властью освобождало верховного правителя от пустых соблазнов, в частности от стремления присваивать всевозможные чины и звания, которые мало что могли прибавить этим историческим личностям. Они и без того, как живые монументы, возвышались над всеми, постоянно освещаясь ослепительными лучами славы. И тем не менее в льстиво-угодливом восхвалении личности внешне формальные атрибуты занимали далеко не последнее место. Есть, очевидно, своя закономерность в том, что, чем сильнее жажда испить полную чашу славы и чем острее выражена эта страсть к почестям, тем уродливее они проявляются.
Ода Нобунага, стоявший по своему социальному происхождению на несравненно более высокой ступени иерархической лестницы, чем Хидэёси, и будучи, несомненно, более образованным человеком, гораздо сдержаннее последнего относился к собственным чинам и званиям, хотя нисколько не уступал ему в тщеславии. Он взял себе лишь одно звание правого министра (удайдзин), которое в табели о рангах, существовавших еще в древней Японии, занимало относительно скромное место. Это был третий по рангу министр после главного министра (дайдзё-дайдзин) и левого министра (садайдзин).
Правда, некоторые японские авторы высказывают мнение, будто Ода Нобунага добивался получения одного из трех самых высоких званий, существовавших в тогдашней Японии: сёгуна, канцлера (кампаку) или главного министра. Более того, утверждается, что император якобы собирался уже произвести Нобунага в сёгуны и даже направил к нему своего специального посланника, чтобы получить от него согласие на это, но Нобунага почему-то медлил с ответом. В связи с этим высказывается предположение, что он в то время обдумывал не свой ответ императору, а новую структуру политической власти, которая полностью обеспечивала бы его единоличное правление всей страной. Рассказанное, как полагают некоторые японские историки, происходило всего за 27 дней до внезапной гибели Нобунага, и поэтому, мол, истинная причина того, почему Ода Нобунага не ответил императору, так и осталась навсегда не выясненной[491].
Однако, какова бы ни была действительная причина, фактом остается то, что высшим званием, которым обладал Нобунага, было звание правого министра. Кстати, это звание он получил от императора в 1568 году, т. е. в самом начале своей блестящей карьеры. Конечно, при желании он вполне мог присвоить себе и другие, куда более высокие звания и чины.
По-другому относился к чинам и званиям Хидэёси. Его не очень-то мучили сомнения, принимать или не принимать новое, более высокое звание. Казалось, он обладал всеми возможными чинами и званиями. Не в пример Нобунага он щедро одаривал императора за получаемые звания.[492]
Из всех чинов и титулов, которыми был наделен Хидэёси, он особенно гордился званием кампаку, полученным им в 1585 году.[493] Это звание, которое примерно соответствовало канцлеру или главному советнику императора, хотя фактически было значительно более высокого ранга и шло сразу после императора, носили представители древнего аристократического дома Фудзивара, выполнявшие функции регентов при японских императорах, но фактически правившие страной начиная с IX века. Присваивая себе звание кампаку, Хидэёси стремился не просто подчеркнуть свою близость к императору, а встать если не вровень с ним, то по крайней мере совсем рядом, демонстрируя свою реальную верховную власть не только фактически, но и юридически. Во всяком случае, выше звания, не считая сёгуна, ни один человек даже из самых знаменитых и влиятельных феодальных династий, и придворной знати никогда не удостаивался.
В ознаменование столь значительного для него события — присвоения ему звания кампаку — и желая придать этому еще большую респектабельность и величественность, утоляя неуемное тщеславие и необузданную страсть к неограниченной личной власти, Хидэёси решил воздвигнуть в Киото дворец, да такой, чтобы своим великолепием, красотой и грандиозностью он затмил все, что когда-либо сооружалось в японской столице. Дворец Дзюракудай строился три года — с 1585 по 1587-й. К сожалению, сам дворец впоследствии был полностью разрушен и о нем мы можем судить лишь по случайно уцелевшим некоторым его частям, например так называемым китайским воротам (карамон), находящимся ныне в храме Дайтокудзи в Киото, и некоторым другим деталям, а также по отрывочным сообщениям современников. Последние позволяют заключить, что это было действительно уникальное сооружение, выполненное в строгом соответствии со всеми требованиями и эстетическими канонами архитектурного стиля, который господствовал в период так называемой культуры Момояма (конец XVI века).
Дворец Дзюракудай как резиденция и канцелярия кампаку Хидэёси воздвигался с большой помпой. На его сооружение не жалели ни средств, ни людского труда. Это было, пожалуй, одно из самых дорогостоящих сооружений, которые когда-либо воздвигались в японской столице. Такая подчеркнутая расточительность тоже имела определенный смысл: получив титул кампаку, Хидэёси не только доказывал свое моральное превосходство над столичной аристократией, обитавшей в своих роскошных виллах, но и откровенно выставлял напоказ свои богатства, чтобы никто не сомневался в том, что он самый богатый человек в стране. Поэтому его дворец и по размерам занимаемой площади, и по местоположению, не говоря уже о внешнем виде и внутреннем убранстве, должен был превзойти все другие столичные постройки, включая дворец самого императора.
Хидэёси придавал сооружению дворца очень большое значение и лично следил за ходом строительства, В одном из писем жене он сообщал, что только что вернулся в Оцу прямо из Киото, где находился в связи с работами по сооружению дворца Дзюракудай и где давал необходимые распоряжения. С нескрываемой радостью он заметил, что «строительство дворца в Киото близится к завершению»[494].
Дворец Дзюракудай был расположен в самом центре столицы и занимал довольно значительную площадь. Это было великолепное с архитектурной точки зрения и грандиозное по своим размерам строение, больше напоминавшее хорошо укрепленный феодальный замок, чем виллу, предназначавшуюся для кратковременного пребывания правителя в столице. Усадьба с разбитыми на ней прекрасными садами и тенистыми аллеями была отгорожена от внешнего мира четырьмя высокими каменными стенами, вдоль которых с внешней стороны по всему периметру тянулся широкий и глубокий ров, наполненный водой. Внутренние помещения дворца помимо богатых покоев самого Хидэёси, жилых комнат, предназначавшихся для влиятельных феодалов, которые приезжали в столицу по его вызову и останавливались во дворце, включали также огромные парадные залы, где устраивались пышные приемы для знатных гостей, многочисленные чайные комнаты, а также залы, в которых в большом количестве хранились золото, серебро, другие драгоценности, которыми Хидэёси щедро одаривал своих верноподданных вассалов. Во дворце была предусмотрена специальная площадка, на которой устраивались представления театра Но.
Наряду со строительством дворца Хидэёси развернул огромные строительные работы по полной, в сущности, реконструкции всей столицы. Был перестроен, вернее, заново построен императорский дворец. Влиятельные феодалы не только из прилегающих к столице провинций, но и из более отдаленных районов возводили для себя богатые особняки, в которых останавливались, когда приезжали в столицу. В городе появились новые улицы и районы. Большинство старых улиц обрели после реконструкции совершенно новый облик. Хидэёси установил новые границы города и обнес его земляным валом протяженностью 23 км, что придавало столице вид города-крепости.
Все храмы, которые были разбросаны повсюду, Хидэёси приказал сосредоточить в западной и восточной частях города. По его указанию в Киото была сооружена статуя Будды, которая хотя и уступала по своим размерам известным статуям Будды в Нара и Камакура, но тоже была достаточно массивной и величественной.
Внешний вид Киото, который во всем своем великолепии предстает сегодня перед нашим взором, во многом сохраняет черты и облик того старого города, который в эпоху Хидэёси и его стараниями был, в сущности, построен наново и превращен в один из красивейших городов Востока.
Когда первый из португальских миссионеров, Франциск Ксавье, посетил в 1551 году Киото, японская столица, еще не оправившаяся от недавних ожесточенных междоусобных войн, лежала в руинах. За 40 лет японская столица совершенно преобразилась. Это был, по существу, новый город, который не просто был восстановлен из руин и пепелищ, но построен заново, с широкими, прямыми улицами, красивыми парками, великолепными дворцами, храмами и особняками.
Вот как описывает Киото той поры португальский миссионер епископ Алессандро Валиньяни, которого Хидэёси принимал в своем столичном дворце в 1591 году: «В центре столицы расположен сильно укрепленный, очень красивый замок. Вокруг него вырос огромный город. В этом городе феодалы построили великолепные особняки. Все здесь достигло степени совершенства. Можно, вероятно, вообразить себе, какой это замечательный город, если учесть, что нигде в Европе не сыщешь такого.