3
На крюке под самым потолком висит маленькая плошка. Скупое ее пламя освещает бревенчатые стены, трехэтажные нары. Каторжные спят, натянув на себя арестантские полушубки. На верхних нарах, в углу, идет игра в орлянку при свете огарка. Внизу кучка людей собралась вокруг одноглазого арестанта.
— Подступил он со своим войском к городу, — рассказывает одноглазый. — Такая поднялась кутерьма, что передать невозможно. Изо всей округи помещики пустились бежать, кто на чем горазд… И городские, и приказные, и попы! А солдат там было немного: постреляли из ружьев, раза два из пушки ударили и тоже наутек! Наутро вступает Пугачев в город. Стелят ему ковры на площади перед собором, ставят кресло на помосте, и починает он творить суд и расправу… Всех, говорит, кто мужичков русских обижал, смертью казню!
— А был он всамделе царь или самозванец? — спросил молодой парень.
— Вестимо, царь!
— Полно брехать, кривой! — откликнулся с верхних нар один из участников игры. — Варнак он был, твой Емелька. Казачишка беглый!
— Цыц, Мишка! — возмутились слушатели. — Не мешай! Знай, мечи свою монетку!
— Я так скажу, братцы, — продолжал кривой. — Может, и не был он истинно государь Петр Федорович, но что царем рожден, это уж так и есть. С одного взгляда видно! Осанка царская, глаза огнем горят, голос, как труба!..
— Давно это было? — спросил паренек.
— Давно! — ответил кривой. — Ты еще на свет не народился. Мне тогда, кажись, пятнадцатый годок пошел, а ныне, должно, под сорок, я и счет потерял! Эх, братцы!.. Кабы не измена, побил бы Емельян всех царицыных енералов, завоевал бы Москву, потом и Питер… Немецкую шлюху с престола долой да в темницу! А сам воссел бы на трон, и пошла бы на Руси совсем иная жизнь.
— Тогда бы и нас на волю отпустили, — вздохнул кто-то.
— А как же! — подтвердил рассказчик. — Беспременно!.. Бывало, явится Пугачев куда-либо, первым делом идет в острог. А ну, выходи, народ православный! Конец пришел вашим мукам! И сразу арестантиков берет в свое войско.
— Эх горе! — опять вздохнул парнишка. — А теперь пропадем мы в Сибире треклятом.
— Не увидим ни жен, ни детишек! — подтвердил другой. — Сгниют в тайге наши косточки, никто на могилке креста не поставит!
— Экий вы народ! — с укором молвил кривой. — У вас срока хоть и долгие, а когда-нибудь придет им конец… Ты, Алешка, еще совсем молодой. Отбудешь свои пятнадцать годов, воротишься на родную сторону. А я бессрочный, мне дожидаться нечего, однако не отчаялся еще… Конечно, ежели сидеть сложа руки, дожидаться второго пришествия, — добра не будет. Под лежачий камень и вода не течет.
— А чего делать? Бегать, что ли?
— Отчего бы и нет! — сказал кривой. — Я дважды бегал.
— И бессрочную заработал! — насмешливо заметил один из арестантов.
— Два раза поймали, авось третий повезет! — ответил спокойно кривой.
— Да куды податься? — с тоской спросил молодой парень. — Куды?.. Кругом тайга, язви ее в печенку! Мороз лютый! Сто верст пройдешь, жилья не увидишь…
— И, милок! — возразил кривой. — Порассказал бы я тебе, как люди из острогов уходили! Тут недалеко село большое, верст полтораста, не боле. А в селе государственные мужики беглого не продадут. Спрячут да еще в путь-дорогу снарядят… Конечно, теперь не время. Надобно лета дождаться. В тайге ягоды будут, коренья разные. Да заране хлебцем запастись…
— Здоров ты, Василий, сказки сказывать! — с досадой отозвался сидевший в сторонке старичок. — Это и молодому нелегко, а каково человеку в годах.
— Это верно! — согласился кривой. — Старость не радость! Только, по-моему, лучше пусть в тайге звери дикие растерзают, чем в остроге томиться, в руднике, во тьме и сырости, спину гнуть, да чтоб над тобой псы измывались.
— Ты объясни, как из острога уйти, Василий! — с жаром воскликнул парнишка. — Стражи-то сколько, замки пудовые на ногах, на руках оковы железные. Черта пухлого убегешь!
— Дело не простое, — сказал кривой. — Хорошенько обмозговать надобно… У меня на этот счет немало дум думано.
— А ты расскажи!..
Наверху между играющими закипела ссора.
— Мошенник ты, Мишка! Решка выпала, я сам видел… Отдай мои денежки!
— Я те отдам, гнида! Так отдам, что более не попросишь!
— Отдай!
Послышались глухие удары, истошный крик…
— Опять Мишка куражится! — сказал молодой парень.
Кривой поднялся и, позвякивая кандалами, пошел в тот угол, где затеялась ссора.
— Не трожь его, Мишка! — сказал он негромко, но повелительно. — Отпусти!
— Чего встреваешь, кривой! — откликнулся Мишка сверху. — Я его, подлюгу, выучу уму-разуму!
Василий ухватился за перекладину и легко подтянулся наверх.
— Сказано: отпусти человека!.. А ты, дурья голова, — обратился он к пострадавшему, — зачем в игру лезешь? Нешто не знаешь, что он жмот и мошенник?
— Чучело одноглазое, рваные ноздри! — заорал Мишка и ткнул Василия ногой в грудь.
Кривой удержался и, схватив Мишку за ногу, рванул его к себе. Мишка с грохотом скатился с нар. Поднявшись с пола, он с исступленным воем кинулся на кривого.
Загремели запоры, дверь распахнулась, появился надзиратель с двумя солдатами.
— Это еще что, сукины сыны!
Солдаты с трудом разняли дерущихся.
— Завтра каждому по двадцати горячих! — распорядился надзиратель. — А вы, воровское отродье, но местам, дрыхнуть! Не то всех перепорю!
Он обвел грозным взглядом арестантов.
— Ваше благородие! — торопливо шепнул Мишка надзирателю. — Заберите меня отсель, я вам что-то расскажу.
Надзиратель недоверчиво поглядел на арестанта. Тот многозначительно подмигнул.
— Этого взять! В холодную! — приказал надзиратель.
Солдаты схватили Мишку под руки. Стража удалилась, снова загремели запоры…
— Зачем его увели, Мишку-то? — удивился молодой парень.
— Должно, не зря! — отозвался кривой. — Продаст, собака! Все начальству перескажет, что промеж нас было говорено.
— Теперь добра не жди, — согласился старичок. — Беспременно продаст!