На другой день мертвеца уложили в наскоро сбитый некрашеный гроб. Когда стемнело, солдаты вынесли гроб и опустили в яму на острожном погосте — за оградой. Никто из арестантов не проводил покойника, над могилой его не сделали и холмика: не дозволялось. В реестре же была выведена запись: «Бессрочный каторжник, не помнящий родства, известный по прозвищу Василий кривой, помер от горячки, лета 1796, декабря 30-го дня».

В середине апреля Егора вызвали в комендатуру.

— Господин Аникин! — обратился к нему Фильцов почтительно и торжественно. — Получено высочайшее повеление об освобождении вашем от ссылки и восстановлении в правах. Вам надлежит отправиться в Санкт-Петербург, где получите бумаги по всей форме.

У Егора закружилась голова, он закрыл ладонью глаза…

— Не желаете ли присесть? — забеспокоился комендант. — Совсем побледнели!.. Водички выпейте!..

— Нет, не нужно! Ничего… Это просто от неожиданности.

— До Красноярска можете отправиться в моем возке, — добавил Фильцов. — А уж далее на почтовых. Подорожная вам будет выдана, ежели угодно, курьерская. Только, по-моему, лучше немного обождать, Распутица!

— Благодарю, — сказал Егор. — До свидания!

— Здравия желаю, сударь!.. Да, чуть не забыл: надеюсь, что никаких неудовольствий против меня не имеете? Поверьте, в душе даже соболезновал…

— Не беспокойтесь! — прервал Егор. — Претензий у меня нет.

— А что касается каторжника этого, — продолжал комендант, — так действовал исключительно по служебному долгу. Прошу войти в мое положение…

Со следующей почтой пришло письмо от Полежаевой. Она поздравляла Егора и сообщала, что новый государь, тотчас же по вступлении на престол, приказал выпустить на волю Радищева и Новикова, а участникам мартинистского братства разрешил жить, где пожелают. Дуняша тоже советовала Егору повременить с отъездом до лета, когда сибирские дороги станут проезжими.

«Ежели прибудешь в Петербург в конце июля, — писала она, — то и меня там найдешь. Ибо есть у меня дела с заморскими купцами, кои явятся летом в Петербург на кораблях своих. На сей случай купила я небольшой дом на Песках, где и рада буду принять тебя, дорогого гостя…»

В июне 1797 года, вскоре после духова дня, Егор Аникин выехал из рудничного поселка, в котором провел четыре с половиной года.