Когда же бородач, хохоча, взял жемчужное украшение, точь-в-точь такое, как было когда-то у Дуламхорло, Батбаяр едва сдержал готовый вырваться крик. Он глаз не мог отвести от украшения. «Вот и крупные кораллы посередине».

Инспектор бросил взгляд на пленника и что-то сказал офицеру. Бородач в упор посмотрел на Батбаяра.

— Ты бывал в России?

Стоявший за спиной переводчика Тумуржав покачал головой.

— Нет, не приходилось, мой господин, — с поклоном отвечал Батбаяр.

Его еще долго допрашивали. Прежде чем ответить на вопрос, Батбаяр, притворившись, что думает, смотрел на Тумуржава и лишь после его знака неторопливо отвечал. Позже он узнал, что бородач — помощник Тумуржава.

— А ты не врешь? Смотри, начнем греть тебе плечи раскаленным железом, выложишь все, — вторил Тумуржав офицеру. — Чего тебе больше всего хотелось бы сейчас?

— Все свои силы отдать за нашего богдыхана. Жду вашего милостивого решения. — И Батбаяр опять поклонился.

Пришло лето, оделись зеленью леса. На Селенгу со всех концов Монголии собирались белые отряды, готовясь к походу на Советскую Россию. К лагерю тянулись колонны всадников, обозы.

пели солдаты в строю. Инспектор в сопровождении троих белых и монгола объезжал колонны, вскинув руку к козырьку. «Мы получили задание проверить резервы», — говорил он. Инспектор ездил по войсковым соединениям, расположившимся в долине Селенги. Проверки проводил строго, но расторопно, и Батбаяр даже завидовал его наблюдательности и находчивости. После первой встречи, когда они успели обменяться несколькими словами, прошел месяц, но поговорить спокойно им так и не удалось. Батбаяр входил в число четырех солдат, постоянно сопровождавших инспектора; в каком качестве: коновода, телохранителя или проводника, он и сам не знал, но везде разъезжал на откормленном жеребце, заседланном русским кавалерийским седлом, с притороченными к нему переметными сумами и винтовкой за спиной. Приезжая в воинскую часть, Тумуржав представлялся инспектором, на которого возложены обязанности по проверке солдат, мобилизованных в конные дивизии на территории Монголии, Маньчжурии и Агинского округа, приказывал ставить палатку, и там вел допросы. Сопровождавшие его солдаты ничего не делали, но, благодаря заботам инспектора, всегда были сыты.

Тумуржав на допросах свирепствовал. Чуть что, хватался за кобуру.

— Согласно приказу начальника «Особой комиссии по борьбе с коммунистами» полковника Сипайло тебя следовало бы повесить, и тем самым совершить угодное богу дело, — кричал он.

Батбаяр скакал за инспектором, пригибаясь к гриве коня, с таким чувством, будто у него выросли крылья, и все же ему не давала покоя мысль: «Зачем мы ездим по воинским лагерям, что высматриваем? Кто такой Тумуржав на самом деле, и что замышляет? Но пока мне надо за него держаться. Недаром говорят: «Кто сомневается, тот ошибается».

В Дух нарс инспектор возвращался после проливных дождей, когда долина запестрела цветами. Мост, разнесенный в щепы, пустые дома, сожженные бараки, опаленные ветви деревьев, трупы коней, над которыми кружились мухи, — все говорило о том, что здесь шел смертельный бой. Что произошло в «столице» атамана Сухарева? Куда девался он сам и Мэнгэ залан? Инспектор долго осматривал лагерь и вдруг огрел лошадь нагайкой. Они поскакали на северо-запад, переправились через реку Ац, подъехали к монастырю Ахай гуна и остановились в зарослях ивняка. Инспектор подозвал Батбаяра.

— Поедешь по аилам на берегу Селенги, узнаешь, что произошло в Дух нарсе. Будь осторожен, не нарвись на засаду красных. Это будет проверка, насколько ты предан богдыхану. Батбаяр оставил винтовку, натянул дэл из овечьей шкуры с облезшей шерстью и стал похож на обычного арата. Целый день он бродил от аила к аилу, рассказывал, что пас табун Амар баясгаланского монастыря, потерял несколько яловых кобылиц и теперь ищет их. Было приятно посидеть в аиле, выпить густого чая с молоком, поесть простокваши, но Батбаяр был по-прежнему мрачен. «Что я делаю? Для чего езжу за этим русским? Может, взять да и махнуть домой? Кто мне помешает? Только что толку возвращаться сейчас домой? Белые повсюду. А может быть, Тумуржав сочувствует Народной партии и когда-нибудь мы вместе перейдем на ее сторону?» Эта надежда привязывала его к долине Селенги, и он продолжал ездить от аила к аилу, расспрашивая о пропавших лошадях.

— Теперь ты их не найдешь, — говорили одни. — На них уже солдаты барона, наверное, ездят. Барон хотел подавить «мятеж красных», напал на Кяхту, да там ему бедро прострелили, едва ноги унес.

— Цирики Народной партии изгнали из Кяхты гаминов, — рассказывали другие, — напавшего на них барона разгромили, захватили Дар эх ламу из монастыря Хараа, который сопровождал в боях Унгерна. Скоро красный командующий Сухэ-Батор на Хурээ пойдет. Недавно из Кяхты нагрянул полководец Народной партии — бэйсэ Сумья Ялгун-батор с полком, окружил Дух нарс и за одну только ночь перебил всех солдат атамана Сухарева и Мэнгэ залана, а имущество их захватил…

«Эх, не повезло, — подумал Батбаяр. — Будь я в Дух нарсе, встретился бы с рябым Чулудаем и ушел вместе с ним. Охотник наверняка был здесь… Хотя я мог и погибнуть».

— Мэнгэ залан, говорят, снова собрал множество солдат, погнался за полком цириков Народной партии и настиг их в долине Зунбурэн. Но там его снова побили, прострелили шапку с коралловым жинсом, так он до того испугался, что жену в степи бросил, уходя от погони. Кяхтинские солдаты ужас как сильны. У них и пулеметы, и пушки, и стреляют они метко.

Батбаяр не мог без волнения слушать рассказы аратов, грудь огнем жгло.

Почти двое суток ездил он по аилам, выполняя задание Тумуржава, заводил разговоры с аратами, но, несмотря на смутное время, подозрений не вызывал. «Таких людей, как у нас — простодушных, доверчивых — редко встретишь, — думал Батбаяр. — Считают, что черное осталось черным, а белое — белым. Простодушием часто пользуются люди лихие. И все же это прекрасное качество».

Батбаяр приехал в монастырь Ахай гуна, помолился в храме и зашел в один из аилов. В юрте молился какой-то лысый лама. Батбаяр попросил ламу бросить кости, погадать — найдет ли он своих лошадей.

— Гадай не гадай — все одно, лошадей не найти. Кто же упустит бесхозных коней, когда вокруг война? Видно, началась «война Шамбхалы», грянет конец света, скоро все погибнет. Во время «войны Шамбхалы» даже козы, которые пасутся на берегу реки, бодают друг друга, пока не убьют, телеги, запряженные волами, бьются друг о друга, пока не разлетятся в щепы. Тут не спасут ни белые, ни красные. Одна надежда — на будущее перерождение, — бормотал лама.

«Мне еще пожить хочется, а этот лама предсказывает близкую гибель», — подумал Батбаяр, но расспрашивать ламу не стал, надо было быстрее возвращаться на Селенгу, где на мысе Эргэл в доме русского лодочника его дожидался Тумуржав. Инспектор, видно, решил надолго обосноваться в избе, стоявшей на берегу реки, чтобы, как он говорил, «привести в порядок сведения, собранные во время инспекционной поездки».

По ночам инспектор выезжал в лодке на реку, и вскоре на той стороне начинал мигать фонарь. «Если он передает какие-то сведения белым, то зачем столько предосторожностей? Мог бы послать кого-нибудь из нас с пакетом… Неужели он на стороне красных?»

В последние дни дождей не было, и над горизонтом повисло марево. Араты ходили испуганные, мрачные. Говорили, что на севере около Гусиного Озера, на Селенге и Зэлтэрском карауле идут кровопролитные бои. «Что же это творится? — думал Батбаяр. — Даже птицы как будто перестали летать». Переводчик иногда передавал разговоры русских, но и так было ясно, что они волнуются все больше и больше. Инспектора сопровождали четверо, все совершенно разные люди. Помощник, унтер-офицер с красным лицом, заросший чуть ли не до бровей бородой, сын помещика с Дона, злой и вздорный. Он вечно вздыхал и потягивался, а то брал винтовку или наган и уходил упражняться в стрельбе.

— Эх, сейчас бы жаркого из телятинки, — бормотал он и все чаще сыпал ругательствами.

«Страшный человек», — думал Батбаяр, вспоминая, как помощник инспектора высыпал на стол груду украшений. Один вид его вызывал у парня гнев, но он старался быть с бородачом как можно почтительнее. Второй — молодой лопоухий паренек, услужливый и расторопный, очень тосковал по своей невесте и, как только выдавалась свободная минута, вынимал из кармана фотографию девушки с тонким продолговатым лицом и острым носиком, прижимал к щеке и шептал:

— Машенька! Где ты сейчас?

Совсем недавно, возвращаясь из очередной инспекционной поездки, инспектор привез из полка переводчика — пожилого бурята с плоским лицом и рыжей бородой. Бурят почти все время лежал на траве, подложив под голову руки, и избегал всяких разговоров. Четвертым был Батбаяр. Вместе с инспектором они почти месяц прожили на заимке русских торговцев скотом, неподалеку от мыса Эргэн. С уходом белых на север стало спокойнее. Монголы еще побаивались, а русские семьи зажили, как прежде. Ловили рыбу, стреляли уток. Почти каждый вечер на столе появлялась одна-две бутылки горькой, и начинались разговоры. В последнее время инспектор все чаще уезжал ночью на реку и возвращался встревоженный, видно, его беспокоили события на севере. Батбаяр, в надежде, что придет время и Тумуржав сам все объяснит, набрался терпения и ждал. Смущало его лишь то обстоятельство, что тот окружил себя людьми, совершенно не подходящими, по мнению Батбаяра, для выполнения его «задания».