Куинн только качает головой, отпускает мою ладонь.

— Что? Ты думаешь, что недостоин нормальной скучной жизни? — задаю я вопрос, наблюдая за печальным выражением на его красивом лице.

— Мой шанс быть нормальным и скучным уже давно ушел, — едва слышно отвечает он.

Я знаю, что он имеет в виду те скелеты, которые спрятаны в его темном шкафу. И хотя не настаиваю, мне хотелось бы, чтобы он открыл мне свое прошлое. Глубоко внутри ему больно от того, что не может доверять мне настолько, чтобы рассказать о том, что именно произошло, из-за чего он стал таким, каким является сейчас.

Это человек, который пожертвовал ради меня всем.

Что бы Куинн ни совершил, мое отношение к нему не изменится. Ничто не повлияет на мои чувства. Как бы ужасно не звучали те вещи, я никогда не перестану верить в него.

— Итак, если дело пойдет к тому, что твой отец так и не покажется, и если все будет хорошо, мы отправимся в Канаду? — спрашивает Куинн. Но он не интересуется, все ли со мной будет в порядке, если я увижу свою маму.

Я пожимаю плечами, внезапно из-за мыслей о ней у меня возникает приступ клаустрофобии. Находясь в бегах, пытаясь скрыться от отца, Фила и полиции и вдобавок ко всему пытаясь выяснить род деятельности Джастина, и тут в этот момент моя мама попадает в список приоритетных дел. Теперь, когда у меня появилась реальная возможность увидеть ее, я понимаю, что нет, я не буду в порядке.

Я, стараясь сохранить невозмутимое лицо, неубедительно киваю. Куинн видит сквозь мою маску абсолютно все, и чувствую, что он хочет сказать что-то, что мне не понравится.

— Рэд, — он делает паузу, и прежде чем продолжить, проводит рукой по уставшему лицу. — Твой отец догадается об этом?

Я вопросительно вскидываю бровь, не понимаю, о чем он говорит.

— Что если твой отец разгадал наш план, что мы собираемся в Канаду, и он… поедет туда за твоей мамой? — прямо спрашивает он. Мне не хватает воздуха.

Одна эта мысль вызывает сильную тошноту. Я прикрываю рот ладонью, с одной стороны от шока, с другой стороны, чтобы удержать рвотные позывы. Раньше об этом и не задумывалась. А после инцидента с Лаки очень даже вероятно, что мой отец пойдет за мамой.

Он хочет уничтожить все, что я люблю, и хотя не знаю, что именно чувствую к маме, понимаю, что если он причинит ей боль, то никогда не прощу себя за это.

Да, я злюсь на свою маму. И не жду, что она вернется в мою жизнь с распростертыми объятиями, особенно учитывая нынешние обстоятельства. Но, если он доберется до нее первый, тогда я никогда не узнаю наверняка. Абсолютно с уверенностью могу сказать, что он сделает ей больно, чтобы это почувствовала я.

Но как мне ее предупредить?

Мне нужно время подумать.

Я еще не готова говорить с ней, не сейчас.

— Мы предупредим ее, Рэд, — тихо произносит Куинн. Он явно понимает мою внутреннюю борьбу.

— Что? — шепчу я, качаю головой. — Нет, я не могу.

Куинн смотрит на меня все понимающим взглядом. Не могу сидеть спокойно и отталкиваюсь от красной стены нашей будки, вдруг стены закусочной начинают надвигаться на меня.

— Я отправлю ей письмо, — утверждаю я. Мне хочется закрыться от всех, так как этот страх разговора с мамой вновь просыпается во мне.

— Это займет слишком много времени, — говорит Куинн со страдальческим выражением лица. Он наблюдает за тем, как мои дрожащие пальцы тянутся к стакану с водой.

Он вздыхает, наклоняется вперед, чтобы протянуть ко мне руку, но я отстраняюсь. Мне не нужно его сочувствие.

— Если ты права, и твой отец предугадывает каждое твое действие, то он догадается и о том, что мы направляемся в Канаду для встречи с твоей мамой.

— Но ведь мы едем туда не для того, чтобы увидеть ее, — рявкаю я, внезапно мне становится жарко.

— Я знаю. Но, когда мы пересечем границу, ты понимаешь, что она будет первой, кого тебе захочется увидеть.

— Я не думаю о семейном воссоединении, Куинн! — огрызаюсь я, чувствую себя ужасно от того, что нападаю на него, но вдруг мысль о том, что я увижу свою маму, поглощает меня и меня начинает тошнить.

— Я знаю, что это тяжело для тебя, Рэд, но мы должны сообщить ей, что происходит. Знаю, ты не готова общаться с ней, но… — тихо произносит Куинн, в его взгляде читается истинное беспокойство. Я не смогу это вынести.

Я чувствую себя жертвой… снова.

— Откуда ты можешь знать? — возражаю я, резко вылетаю из кабинки, готовая сию секунду бежать прямо к безопасному выходу.

— Рэд, бояться это нормально, — говорит Куинн, встает. И этот сочувствующий взгляд, которым он меня одаривает, делает все еще хуже.

Сделав шаг назад, я рычу. — Я не боюсь.

И это правда. Я не боюсь; я злюсь, потому что Куинн прав. Я должна предупредить мою мать об отце, но часть меня не хочет, этого делать. И эта часть меня очень злая, которая кричит «Почему я должна?»

Почему я должна предупредить ее, что к ней идет монстр? Она мне о нем ничего такого не говорила. Она оставила меня с ним.

Что я тогда за человек такой? Если не хочу предупредить собственную мать, что она находится в опасности.

Все это время, находясь в бегах, я могла отложить мысли о ней, как можно дальше. Но теперь больше нет такой роскоши, ведь Куинн прав. Как только я ступлю на канадскую землю, начну выслеживать ее, и совсем не готова к этой части мой жизни. Вот почему я никогда и не проявляла особого рвения в ее поисках.

Я не была готова.

Но сейчас, сейчас у меня нет выбора, но я по-прежнему не готова.

— Я не готова видеть ее, — шепчу я, чувствую, как дрожит моя нижняя губа, но я не позволяю сорваться ни одной слезинке.

— Я знаю, и не говорю, что мы должны пойти прямо к ней. Просто думаю, что нужно предупредить ее, — заявляет Куинн и нежно берет меня за руку.

Я освобождаюсь от его объятий, потому что не хочу его сострадания.

— Знаю! — кричу я, и вдруг воздух заканчивается в легких, потому что правда обрушивается на меня.

— Рэд, все хорошо, — успокаивает Куинн, он снова пытается обнять меня.

Отталкиваю его, эти непрошенные слезы скапливаются на глазах. — Откуда ты можешь знать, что все будет хорошо? — вскрикиваю я. — Откуда ты можешь знать, что я чувствую? — кричу я, совершенно не заботясь о том, что устраиваю сцену и привлекаю внимание всей закусочной.

Куинн крепко хватает меня, и своей грудью толкает к стенке. Он не позволяет мне уклониться и шепчет в ухо. — Потому что я знаю, каково это когда мать бросает тебя, понятно? — рычит он. — Я знаю, каково это когда с тобой обращаются, как с мусором. Как будто ты не имеешь никакого значения! Знаю, потому что моя мама сделала это со мной! — бурчит он, впиваясь пальцами мне в талию.

Его резкое признание постепенно доходит до меня, я чувствую, как пол исчезает у меня из-под ног. Быстро успокаиваюсь и кладу руку на его крепкий бицепс.

Как его родная мать могла с ним так поступить? Разве можно после такого назвать ее хорошим родителем?

Куинн прав. Мы слеплены из одного теста.

— Я не знала, — тихо произношу я. — Прости, — хочу обнять его, чтобы успокоить.

Куинн вздрагивает.

— Я не хочу слышать твои извинения, — резко бросает он, Куинн сильно пихает меня, из-за чего я едва не падаю обратно на сидение.

Ошеломленная его гневом я прошу его. — Куинн, поговори со мной.

Он отворачивается, смотрит через плечо, его грудь от частых вздохов резко поднимается и опускается.

Здесь не время и не место. Но разворачивающаяся сцена явно привлечет моего отца, если он, конечно, наблюдает за нами.

— Поговори со мной! — требую я, сжимая руками за его рубашку. — Расскажи мне, что случилось с тобой, — умоляю я. Когда он медленно поворачивается ко мне, смотрю, с какой силой разгорается огонь в его изумрудного цвета глазах.

Он сердито кусает губу и рычит. — И что, мы будем сравнивать по критериям, насколько испорчены наши мамочки? Я так не думаю. Я бы предпочел забыть, что у меня есть мать, потому что для меня она умерла.

Мой взгляд смягчается, и не могу не сопереживать Куинну, а это попахивает откровенным лицемерием. Ведь я сама ненавидела этот взгляд, отраженный в его глазах буквально пару минут назад.

Куинн внезапно шарахается от меня, и я знаю почему.

Ненавижу этот взгляд. Это взгляд говорящий «Хреново тебе наверно». Этот взгляд заставляет тебя чувствовать бессилие. Он побуждает тебя ощущать себя жертвой. И особенно он невыносим от того, кто знает, каково тебе приходится.

И теперь я смотрела на Куинна именно таким взглядом. Но тяжелее всего, что из-за меня он чувствует себя жертвой, несмотря на то, что он всеми силами отрицает это.

— Куинн, — произношу я. В тоне моего голоса слышится сочувствие, хоть я и не хотела этого показывать.

— Вот почему я не рассказывал тебе о моем прошлом. Не хочу и не заслужил твоей жалости, — усмехается он и дергает себя за волосы.

— Прости, я только…

— Ты что? — огрызается он, дерзко вскинув бровь. Он выжидающе смотрит на меня, но все мысли в голове исчезли.

Мое сердце разрывается на части, когда я вижу, как он страдает. Мне не хочется ухудшить ситуацию, сказав нечто глупое, поэтому я просто молчу.

Куинн ищет что-то в своем заднем кармане, затем достает пару купюр и бросает их на стол. Потом с громким хлопком выходит через дверь.

Я остолбенела на несколько секунд. Стараюсь собраться с мыслями, потому что понятия не имею, что, черт возьми, только что произошло. Однако я точно знаю, что это моя вина. Мой мозг находиться, словно в тумане, и я даже не замечаю, что одна нога нервно подрагивает.

Слышу шепот и вздохи посетителей заведения, но мне плевать на них, пусть идут в пекло. Есть только одно, что имеет значение, это Куинн.

Когда выхожу на улицу, холодный ветер обдувает мне щеки, поворачиваю голову из стороны в сторону, пытаясь найти его. К счастью, я вижу его не так далеко по улице. Мои ботинки глухо стучат по тротуару, когда я направляюсь к нему.

— Куинн!

Я знаю, что он слышал меня, потому что его плечо дернулось, когда я окликнула во второй раз. Он не замедлил свой ход. Проталкивается мимо парочки покупателей, стоящих у окна витрины, и совсем не похоже, что он остановится, потому что лишь ускоряет свой темп.