— Вы работали в больнице, известны ли вам методы уничтожения узников?

— Их было несколько. Во-первых, уколы. Шприцем врачи вводили в область сердца газ. По личной инициативе это делал и сидящий на скамье подсудимых аптекарь Васини, номер 57. Далее, использовались газовые автомобили, или душегубки, и массовое отравление в газовых камерах... Врачи лагеря заходили в бараки и лично отбирали людей для отправки в газовые камеры... В душегубках помещали до сорока узников и везли их по направлению к замку Хартайм. Обреченным говорили, что их везут к врачам-специалистам. До замка 15 километров. Возвращалась машина уже с трупами. Их либо сжигали в газовых печах, либо сваливали в ров...

В апреле 1945 года была дана команда подготовить к эвакуации три тысячи заключенных. Однако всех их отправили в газовые камеры: первый день — 800 человек, второй — 1000 и остальных в последующие дни.

— Вы можете опознать тех врачей, которые осуществляли эту акцию?

— Да, это были Крепс, номер 33, Эндресс, номер 12, Опс, номер 56, Крепсбах — его заключенные называли Шприцбах за то, что он вводил обреченным в область сердца газ, Хенкель, номер 27, а также доктор Волтер — он был одним из вдохновителей и организаторов массовых убийств...

— Что вы еще можете рассказать суду?

Бушек долго молчит, затем пьет воду:

— Мне, господа судьи, тяжело припоминать все это... Я вырос в интеллигентной, гуманной семье... и вдруг четыре года такого кошмара, такого унижения... Моим начальником был Трумм, номер 54. Как-то среди больных он отобрал тридцать человек и приказал следовать «в баню». Когда я узнал, что он умертвил их, я не выдержал и сказал ему о его бесчеловечности... Он избил меня, отобрал еще 96 человек и приказал мне вести их «в баню». Он заявил, «если кто-нибудь не дойдет, ты станешь на его место». Я тогда сбежал... Я даже сейчас не пойму, как я остался жив... Вероятно, если бы не подошли американские войска, меня бы доконали... Но войска шли к [209] лагерю... Оставшиеся в живых восстали, русские повесили коменданта Цирса... Когда показались ваши танки, из бараков выползли умирающие, калеки, безногие и ползли им навстречу... Женщины бились в истерике...

Бушек закрыл руками лицо... К нему быстро подошел врач...

Мы с В. Н. Будахиным ежедневно обменивались впечатлениями о судебном процессе. Его и меня поражала необъяснимая жестокость — и проявляли ее не какие-то серые, отсталые, малограмотные люди, которых опьянила неограниченная власть над человеком. Но в Дахау мы услышали около сотни показаний свидетелей — вчерашних узников, которые рассказывали, как упивались человеческими страданиями представители всех категорий фашистской иерархии. Приезжая в лагерь, Гиммлер и Кальтенбруннер шли, как на спектакль, на казнь заключенных.

Кальтенбруннер приказал бросить в газовую печь живого юношу-комсомольца, чтобы убедиться, сколько минут требуется для уничтожения человека. Генерал СС Эргубер специально приезжал в лагерь, чтобы полюбоваться казнями и напомнить узникам, что он тоже может казнить любого. Охранник Шпайнегер, в обязанности которого входило следить за работой в каменоломне, столкнул в пропасть трех ослабевших больных советских офицеров и дико хохотал, когда они корчились в предсмертных муках. Охранник Нидермайер расстрелял узника-австрийца только потому, что у того оказалась такая же фамилия. Доктор Эндресс торговал человеческой кожей с татуировкой и отбирал для уничтожения тех, у кого были татуировки.

Убивали не только русских. Свидетель Бушек показал: «В сентябре 1944 года я видел трупы американских летчиков. Они были страшно изуродованы: по-видимому, летчиков убили после тяжелых истязаний».

Свидетель Ганс Маршалик: «Однажды пришел транспорт, в нем были голландцы, австрийцы, американцы и англичане. Все они были расстреляны... Я составлял список убитых».

Придумывались новые, самые изощренные способы убийств.

Свидетель Шмеллинг показал: «15 февраля на мороз было выведено пятьсот заключенных. Их всю ночь обливали водой, и к утру было пятьсот трупов». [210]

На вопрос судьи, как происходила казнь через повешение, подсудимые ответили: «С музыкой». Бывший узник Гоман Гофштет, берлинский адвокат, свидетельствовал: «21 июля 1944 года казнили русского, Илью Назарова. К виселице собрали всех военнопленных. Назарова посадили на повозку, за ней следовал оркестр, и он был повешен под музыку...»

Свидетель Васнер говорил: «К виселице подвезли четырех узников разной национальности. Комендант произнес устрашительную речь, затем заиграл оркестр, и всех четырех повесили под музыку».

Плау Хозе рассказывал: «Увидев среди привезенных узников красивую женщину, начальник сказал, что эта женщина ему нужна. Ее взял к себе подсудимый Эйзенфер, номер 10. Он был в то время пьян... Это была цыганка».

В лагере отбирали людей разных национальностей для антропологических исследований, для чего производили подробные измерения на живом узнике, а затем умерщвляли его.

В суде был зачитан протокол допроса штандартенфюрера Вольфрама Зиверса, имперского директора. «Аненэрбе» — общества по изучению наследственности. Зиверс показывал, что по приказу Гиммлера и Кальтенбруннера в лагере производились опыты над узниками на замораживание, на пребывание живого организма в камере низкого давления, биологические исследования. Свидетель Пахолегга, заключенный Дахау, который был привлечен к проведению этих опытов, показал: «Я лично видел через глазок камеры, как один заключенный находился в разреженном пространстве до тех пор, пока у него не лопнули легкие».

...В нюрнбергском Дворце юстиции я внимательно всматривался в поведение адвокатов, защищавших военных преступников, а фактически свое бывшее правительство.

Вели себя адвокаты не в меру напористо, агрессивно, и мне тогда думалось, что они забыли, кого и что защищают. Тем не менее судьи и обвинители по отношению к адвокатам были терпеливы, даже, как тогда мне казалось, чрезмерно. Ни та, ни другая стороны при всей противоречивости взглядов и интересов не допускали ни малейшей бестактности по отношению друг к другу. Иная картина наблюдалась в Дахау. Адвокаты рвались [211] в бой с обвинением и судом, но этот бой не был боем за справедливость, за достоверность и весомость обсуждаемых в суде доказательств. Адвокаты старались создать неприязненную, настороженную, подозрительную обстановку и прежде всего вызвать чувство недоверия к свидетелям и обвинению, всячески пороча их, сбивая с толку.

Бывший узник Франц Кайхоз рассказал суду о многих злодеяниях администрации лагеря Заурер. Он перечислил имена тех, сейчас находящихся на скамье подсудимых, кто особо зверствовал. Обвинитель спросил Кайхоза:

— Свидетель, не приходилось ли вам самому видеть расстрелы в лагере или случаи убийств?

Свидетель ответил:

— Да, приходилось. В январе 1945 года в лагерь привезли группу русских, человек сорок. Было очень холодно. Их почти голых построили возле бараков и несколько часов держали в строю. Среди узников был мальчик лет пятнадцати. По-видимому, его мучил холод: у него были отморожены щеки, и он плакал. К нему подбежал ныне сидящий на скамье подсудимых Бахмайер и крикнул: «Марш в подвал, там согреешься!» Мальчик, по-видимому, поверил и поспешил к подвалу. Не успел он сделать и десяти шагов, как Бахмайер выстрелил ему в затылок. В строю раздался ропот... Охрана сразу же открыла огонь по остальным — все сорок русских были тогда убиты...

Адвокат прервал свидетеля:

— Вы их считали?

— Я был начальником государственной венской полиции, у меня наметанный глаз. Я утверждаю, что их было именно сорок, — возмущенно и непреклонно ответил свидетель.

Адвокат продолжал штурмовать свидетеля, повторив раз десять один и тот же вопрос:

— Вы не ошиблись, что все это видели, ведь был вечер?

Наконец судья остановил адвоката:

— Есть ли у вас другие вопросы?

— Да, — ответил адвокат, — я хотел бы спросить у свидетеля, соблюдались ли при этой акции правила немецкой армии? [212]

Свидетель опешил:

— Я вас не понял. О каких правилах немецкой армии идет речь? Просто убивали беззащитных людей, в том числе и подростков.

Не смущаясь, адвокат уточнил свой вопрос:

— В немецкой армии свои правила: русским должны были сказать, за что их расстреливают...

Суд вызвал к свидетельскому пульту Морисса Лякмауса, бывшего ответственного работника французского министерства, брошенного в лагерь в 1944 году. На его глазах в сентябре 1944 года осуществлялась акция «Кугель».

Свидетель показал:

— Я содержался в одиннадцатом блоке, работал в каменоломне. Как-то вечером возле нашего барака метрах приблизительно в двадцати — тридцати построили группу советских офицеров, их было пятьдесят. Почему я утверждаю, что это были советские офицеры? Из строя вызывали по-одному, у каждого спрашивали лагерный номер, фамилию и офицерское звание. Я хорошо все это видел и слышал, судя по фамилиям и званиям — все это русские офицеры. Вызванному предлагали идти в подвал, и, как только он спускался вниз, слышался выстрел... Были убиты все до единого... Я лично насчитал пятьдесят трупов — их увозили на наших глазах.

Адвокат всячески пытался запутать свидетеля, взять под сомнение его показания. Он спрашивал, не помнит ли точно свидетель, сколько было времени (заключенные часов не имели) и какая была видимость. По-видимому убедившись, что свидетеля не опорочить, адвокат спросил его:

— Вы говорите, стреляли трое, в том числе и мой подзащитный, но вы же не видели, убил ли кого-либо именно он, достигли ли его пули цели. Он мог и не попадать. — Тут же адвокат обратился к суду с просьбой задать вопрос подсудимому и, когда судья разрешил, спросил: — Подсудимый, вы можете подтвердить, что ваши выстрелы достигли цели?