— Показал дома табель? — спросил Михня.

— Нет! — крутнул головой Андрей. — И не покажу!

— Все равно ведь спросят.

— Не успеют.

Михня засмеялся.

— Не чуди! А завтра что? Конец света?

— Я уеду.

— Да ну? На курорт? — И, вспомнив приговорку друга, смеясь добавил: — Пиши мне с курорта. Не забудь мой адрес: Продувная улица, город…

Андрей сурово осадил его:

— Нашел время острить, когда я…

— Что — ты?

— Я проститься пришел, и потом, у меня к тебе просьба: ты уж позаботься тут о моей маме…

У Андрея навернулись слезы. Михня перепугался.

— Да что случилось? Не плачь… Будем мужчинами… А то и я заплачу. Ты скажи толком, что случилось?

— Я ухожу из дому… Совсем… Куда-нибудь уеду. Ты — мой друг, и ты меня поймешь. Хотя ты здорово разбираешься в математике, ты мне посочувствуешь. Ведь если я не уеду, меня оставят на второй год. Я просто не могу показаться отцу на глаза. Вот я и решил уехать.

— Куда?

— Пока еще не знаю. Устроюсь куда-нибудь на работу. Прибавлю себе года, и меня возьмут. Верно ведь?

— Почем я знаю? — усомнился Михня.

Но Андрей не допускал никаких сомнений:

— Определенно возьмут! Я буду работать день и ночь. Надо уехать… Ты меня понимаешь ведь, правда?

— Что ж поделаешь. Понимаю, — скрепя сердце сказал Михня и потом смущенно добавил: — Значит, ты это серьезно? Уезжаешь? Да? Эх, прямо даже не знаю, что и сказать. Мне без тебя невесело будет.

— Я тебе напишу…

Оба замолчали, потупили глаза, но каждый чувствовал, что в эту минуту друг думает только о нем. Они были старыми друзьями, с детского сада. Любили припоминать всякие случаи, происшествия…

— А помнишь, в детском саду у тебя был фартучек с уткой на кармане?

— А у тебя — с поросенком…

— Ты мне чернильницу разбил, когда мы учились в первом классе.

— А кто мою тетрадку потерял, не ты ли?

Андрей сказал:

— Я подарю тебе на память свою рогатку.

— Рогатку? — У Михни заблестели глаза. Такого великодушия он не ожидал от Андрея. — Подаришь рогатку? Разве она тебе не нужна?

— Мне?! — Андрей даже оскорбился. — Сообразил тоже! Я буду весь день работать… Когда мне там из рогатки стрелять?

— Вот спасибо! А я подарю тебе ножик. Сейчас у меня его нет, отец отобрал и спрятал. Когда он придет с работы, я попрошу.

— Ножик? — изумился Андрей. — Тот самый ножик, который ты и одолжить не хотел?

— Ага.

— Спасибо!

Андрей растрогался чуть не до слез. Вот до чего щедрый, какая добрая душа: рогатки не пожалел для Михни! И Михня тоже, обещал ножик подарить.

— Скажи, а вещи ты уже собрал? — с любопытством спросил Михня.

— Какие вещи?

— А что же, ты прямо так поедешь, руки в брюки?

— Ну а как же? Я ведь втихаря еду, наши ничего не знают.

— И даже свой пуговичный футбол не возьмешь?

— Нет… Когда вернусь, буду в него играть.

— Ведь у тебя и денег-то нет… Два лея я могу одолжить.

— Спасибо. У меня наберется банов семьдесят пять. До первой получки обойдусь.

— Если ты будешь экономить, не ходить по воскресеньям в кино, то хватит.

— Не стану в кино ходить. На воскресенья я буду брать работу домой. Эх! — Андрей со вздохом поднялся. — Трудно мне будет, конечно. Но я уже решил. Завтра утром еду.

— А сейчас куда?

— Потихоньку проберусь домой и притворюсь больным.

— А как же с табелем?

— Скажу, что мне его завтра дадут. Ну, а завтра я фьють… К тебе-то я еще зайду. Попрощаться. И рогатку принесу.

Оставшись один, Михня опять взялся за книгу. Улегся на ковре в прежней позе, но, пробежав глазами несколько строк, убедился, что не может сосредоточиться. Он захлопнул книгу. Значит, Андрей, лучший его друг, уходит из дому. «Гм, что ты будешь делать с этой математикой! Одни без нее жить не могут, другие шарахаются от нее, удирают во все лопатки. Сложный вопрос! Бедняга Андрей! А в школе-то что поднимется! Только об Андрее и будут говорить. Девчонки, уж во всяком случае, те и на уроках шептаться будут: «Ой, ты знаешь!.. Ты слыхала… Ты представляешь?»… Что ты будешь делать с этими девчонками! Андрею хорошо, он теперь избавится от этих трепух».

Когда Матей Драгу пришел с работы, он застал Михню все в той же позиции. Спросил, что нового, сказал, что мать задержится, и если Михня хочет есть, может разогреть себе обед, потом разделся и прилег отдохнуть. У него был тяжелый день. В обточку шли детали, над которыми приходилось корпеть. И хотя дело подвигалось нормально, он не испытывал удовлетворения, как обычно. К тому же его расстроил один молодой токарь, работавший кое-как. Мастер стал выговаривать этому парню, что он гонит брак, а тот только пожал плечами, и все. Матей Драгу не удержался, заметил ему: «Плохо тебя воспитали». «Ну и плевать! — нахально ответил тот. — Своего воспитайте лучше, а я как-нибудь проживу и без ваших наставлений».

— Папа, ты спишь? — услышал он сквозь дремоту.

— Пробую…

— Можно тебя попросить…

— Пожалуйста.

Михня сел на край кровати. Отец приподнял голову.

— Папа, мне бы ножик… мой перочинный ножик…

Матей вспомнил, что он прибрал этот ножик в свой шкафчик с инструментами, вспомнил и почему.

Дело было давнее. Как-то на родительском собрании он сел за парту сына. Вся крышка парты была изукрашена инициалами «М.Д.», вырезанными ножом. Придя домой, Матей отобрал у Михни ножик и сказал: «Насколько мне известно, пока еще ни один человек не прославил свое имя тем, что вырезал его на партах или писал на заборах».

Он не стал напоминать сыну о том разговоре, только спросил:

— Зачем он тебе?

— Нужно… — Улыбаясь, Михня добавил скороговоркой: — Ты только не думай, он мне совсем не для того нужен…

— Ничего я не думаю. Я просто так поинтересовался. Ты знаешь, чей это ножик?

— Знаю, прежде был дедушкин.

— То-то…

Михня заколебался, сказать отцу или нет, зачем ему ножик. Конечно, если и не говорить, отец все равно отдаст. Но он, наверное, очень обрадуется, когда узнает все. Ножик был дедушкин, а дедушка в свое время тоже отправился странствовать по свету, искать счастья. Он работал батраком, много всякого вытерпел, нуждался, вот и решил бросить это дело, найти что-нибудь получше. Правда, счастья он так и не нашел, но все же в конце концов устроился в городе работать. Андрей ведь тоже хочет делом заняться, значит, пойдет по стопам Михниного дедушки. Так что ножик по праву должен достаться ему. Отец будет рад, что дедушкин ножик попадет в хорошие руки.

— Ну так как же? — спросил отец. — Что ты намерен с ним делать?

— Хочу подарить другу, Андрею Одинкэ.

— У него день рождения?

— Нет… У него в июле… а в июле Андрей будет… ого, как далеко!

— Да неужели? Где же это, интересно знать? Может, его назначили послом за границу? Я что-то не читал в газетах. Видимо, пропустил…

Михня улыбнулся, но потом нахмурился.

— Эх, папа, ты ведь ничего не знаешь. У Андрея такие дела — не до смеха. Такой тяжелый случай… запутанный…

— Ну что ж, давай распутаем!

— Нет, мы не сможем… Он мне дарит на память рогатку, а я ему ножик. Кто знает, когда-то мы опять увидимся?

— Вон что? А почему так вдруг?

— Сейчас я тебе все расскажу…

Матей Драгу с любопытством слушал его.

Под конец Михня спросил:

— Теперь ты мне его с радостью отдашь. Правда ведь?

Однако ответ был совершенно неожиданным:

— С радостью? Без всякой радости!

И тон был не такой, как обычно. Ничего похожего на шутливость. Отец смотрел на него строго, говорил совершенно серьезно и даже жестко. Михня был озадачен.

— Но… я не понимаю, папа… при чем тут я? У меня по математике еще не было четверок. У меня десятка.

— Эх, смотрю я на тебя, парень, и горько мне. Вот состаримся мы с матерью, нам тогда и надеяться не на кого. Ты, очевидно, и тогда будешь так же рассуждать, как сейчас. Люди скажут тебе: «Ты бы проведал своих стариков… Может, им помощь какая нужна…» А ты ответишь: «Не понимаю! При чем тут я? Я живу хорошо, мне ничего не нужно. У меня все есть».

— Папа! Ну как ты можешь говорить такие вещи? — обиделся Михня. — Вот увидишь, как я…

— Спасибо! — перебил отец. — Это когда еще будет. Пока что я вижу другое. Ну-ка дай мне портсигар со стола! Или нет, не надо, ты же не куришь, зачем ты будешь утруждать себя?

— Ох, папа!

Михня подал портсигар, отец закурил. Не дожидаясь, когда отец попросит, Михня принес и пепельницу.

— Ну за что ты рассердился на меня, папа? — начал он. — Я же ничего плохого не сделал. Андрей Одинкэ тоже хороший. Но отец у него такой человек… как бы сказать… он не шутит, как ты. Если Андрея оставят на второй год, тогда все! Ему домой и показываться нельзя…

— А почему он должен остаться на второй год?

— Так он же в математике ни бум-бум.

Матей Драгу примял сигарету. Михня услужливо взял у него пепельницу и отнес на стол. Потом посмотрел по сторонам, не надо ли еще что сделать. Поправил ковер на полу, разгладил скатерть на столе, сдул пепел с подушки.

— Ишь какой ты сразу усердный стал! — иронически заметил отец. — Жалко, что у тебя друг лентяй!

— Неправда! — так и вскинулся Михня. — Андрей вовсе не лентяй. Только по математике…

— Тем хуже для тебя!

Михай вытаращил глаза.

— Для меня?

— Именно, для тебя. Не будем спорить. Я дам тебе твой ножик, подари его Андрею и скажи: «Дорогой друг, это все, что я мог сделать для тебя. Дарю вот эту безделицу… железку… старый ржавый ножик. Я не сумел помочь тебе и не сумею. Я слабый человек и эгоист». Можешь свалить все на меня. Скажи: «Я не виноват. Меня отец так воспитал». Одним словом, я не я, и лошадь не моя.

Никому бы не пожелал Михня испытать то, что испытывал он. Ему хотелось плакать, но слез не было, хотелось кричать, но он не мог из себя выжать ни звука. Он поддал ногой угол ковра, который сам же недавно расправил, хотел сдернуть скатерть со стола, но вовремя одумался. И сам себе удивлялся, как это вдруг он собрался с духом и заговорил:

— Теперь все равно уже поздно, папа… Что я могу сделать? Завтра Андрей уезжает.

Отец пожал плечами.

— Мда… Его родителям, это, конечно, безразлично. Так выходит? Уезжает или остается, им все равно? Ну сыночек! С таким не соскучишься! Да что ж я? Как говорится, смеялся черепок над разбитым горшком! Словно мой сын из другого теста.