Основным мотивом ликвидации тех или иных издательств была необходимость их типизации. Он звучит во многих партийных и государственных документах, начиная уже с 1924 г.⁶. В самой идее типизации издательского дела в целях «устранения параллелизма и дублирования» (в такой формулировке она в дальнейшем фигурирует на протяжении десятков лет) ничего порочного нет, но только в том случае, если речь идет о системе государственных издательств. Власти же с самого начала стремились подогнать под такую типизацию все общественные, частные и кооперативные издательства, отведя каждому «участок работы». За пределы его выход категорически запрещался: использовался гулаговский метод: «шаг влево, шаг вправо считается побег». Но здесь вот какая тонкость: поскольку мощные государственные издательства, ГИЗ особенно, выпускали практически все виды литературы и по всем темам, будучи универсальными, то в руках Главлита был всегда наготове стандартный довод: книги того или иного типа или по той или иной теме уже выпускаются ими, и негосударственные издательства будут заниматься дублированием. Но, впрочем, даже если издательство выбирало «свою делянку», на которую, казалось бы, никто не претендует, оно в 1928 г. подлежало закрытию. Ленобллит попробовал было заступиться за издательство «Техника и производство», «принимая во внимание, что параллельных издательств в Ленинграде не имеется и доброкачественность его изданий», но Главлит, тем не менее, отказал в его перерегистрации.

В 1928 г. удалось все же сохранить известное издательство «Асадем1а», возникшее сначала как частное, а затем преобразованное в издательство при Государственном институте истории искусств в Ленинграде. Ленобллит полагал, что его необходимо оставить, «как издающего высокую по качеству литературу, в большинстве не издаваемую государственными издательствами», но с условием: «Поставить вопрос об изменении руководящего состава редакции с тем, чтобы обеспечить хозяйственное и идеологическое руководство» (I — ф. 281, оп. 1, д. 19, л. 141). Но это — исключение. На деле «научно» звучащее слово «типизация» выступало в роли синонима полнейшей унификации книжной продукции, монополизации ее в руках всесильного государства.

Самым могучим оружием в руках Главлита была все же порученная ему превентивная цензура всех без исключения изданий. С особой жестокостью она применялась в отношении рукописей, представляемых негосударственными издательствами и отдельными авторами— в случае так называемых «авторских изданий». На роль контролера претендовали, кроме собственно главлитовских органов, и другие инстанции, партийные, прежде всего. Показательна в этом смысле выписка из протокола Бюро Совпартиздательств от 11 декабря 1924 г.: «Слушали: О линии поведения в отношении к частным издательствам. Постановили: Констатируя наличие в частно-издательской продукции антисоветских, идеологически-чуждых (мистических, реакционных и т. п.) проявлений, усилившихся и умножившихся в последнее время, считать необходимым усиление полит-контроля в отношении частно-издательской продукции» (V — ф. 597, оп. 6, д. 3, л. 11).

Частные издательства сразу же были выделены в особую группу, требующую тщательного наблюдения. Судя по отчетам Ленгублита и «Общей сводке о количестве рукописей, прошедших через Русский отдел», процент запрещенных сочинений, поступивших от частных и кооперативных издательств, намного превышал аналогичное число государственных и прочих. Так, к примеру, с 1 февраля по 1 мая 1923 г. от частных издательств поступило на предварительный просмотр 328 рукописей: не разрешено к печати 9, разрешено «с поправками» 132 (более 30 %) тогда как среди рукописей иных издательств (в общей сложности 1191-й) оказались запрещенными всего 3, с поправками 120 (10 %). Чем ближе к «году великого перелома», тем более ужесточаются требования к продукции негосударственных книжных фирм: в 1927–1928 гг. запрещалось уже не менее 7–8 % рукописей, «с вычерками» же — до 40–50 %. В других же издательствах в это время число запрещенных рукописей не превышало долей одного процента, «вычерки»— не более 1—2-х. «Преобладающими, мотивами к поправкам и запрещениям политико-идеологического характера, — говорится в отчете Главлита, — служили: неправильная оценка взаимоотношений между рабочим классом и крестьянством, националистические и империалистические тенденции (последние в переводной литературе), идеализм, мистика» (Там же, л. 5).

В отчетах постоянно отмечается большой процент нарушений в области религиозной литературы, на втором месте стоит детская, далее беллетристика и социально-политическая литература. «Работа Главлита исключительно трудна, — жалуется его начальник в 1926 г. — Приходится все время ходить по лезвию бритвы (!)…не допускать того, что мешало бы советскому и партийному строительству; Главлит считает, что лучше что-либо сомнительное и лишнее задержать, чем непредвиденно допустить какой-либо прорыв со стороны враждебной стихии» (Там же, л. 26). Лебедев-Полянский жалуется в ЦК на «перегруженность» сотрудников Главлита, просит расширить его штаты: они и были значительно увеличены в 1927 г. В его же отчетах дается подробная характеристика частным издательствам и их продукции. Отмечается, в частности, что «в литературе общественно-политической наблюдается тенденция к историзму (Так! — Видимо, подразумевался «уход в историю. — А. Б.), к произведениям объективно-описательного характера с явным уклоном к внеклассовым оценкам событий и деятелей истории. Разница в количестве политико-идеологических поправок в четыре раза больше, чем в советско-партийных издательствах» (Там же, л. 84).

Как главное достижение работы Главлита, отмечается значительное уменьшение числа частных издательств: если на январь 1926 г. в Москве и Ленинграде их было 100, то ровно через год — 65. Помимо чисто экономических методов принуждения к «добровольному» закрытию, о чем уже говорилось ранее, эти политические меры — запрещение рукописей, постоянные вычеркивания фрагментов и целых разделов, требования обязательных «марксистских предисловий» и т. п. — не только крайне нервировали издателей, но и удорожали их продукцию, поскольку приходилось выплачивать гонорары авторам невышедших книг, удлинять сроки их печатания, выплачивать штрафы и неустойки полиграфистам и т. д.

На основе наблюдения за работой этих издательств, донесений «доверенных лиц» и т. п. вырабатывались суммарные характеристики, служившие основным ориентиром и посылавшиеся «наверх» — в органы ГПУ/ОГПУ и партийные инстанции. Приведем лишь некоторые из них. «Издательство «Былое». Статьи о революционном движении посвящены исключительно народникам», ряд статей запрещен, поскольку «в первоначальном виде носили ярко эсеровскую окраску, идеологически издает литературу в лучшем случае с тенденцией к нейтральности». «Время»: в идеологическом отношении все принадлежит перу буржуазных писателей и отражает буржуазную идеологию… Нет почти ни одной книги, которая не вызвала бы серьезнейших возражений Гублита и прошла бы без вычерков и сокращения тиража. При типизации сняты отделы общественно-экономический, история и мемуары, детские книги». В книгах издательства «Брокгауз и Ефрон» хотя и замечен ряд идеологических просчетов, отношение к этой старой заслуженной фирме было в общем-то терпимым. Отмечено даже, что она «выгодно отличается от других частных издательств, как преследующая культурные цели… обслуживает главным образом педагогов и интеллигенцию», издает литературу, «поскольку можно судить по издаваемым книгам, — аполитичную; при переговорах охотно идет на исправления и изменения» (I — ф. 31, оп. 2, д. 40, л. 71, 73, 74). В силу такой «сговорчивости» и «покладистости», издательству разрешено было пока продолжать работать: оно закрылось одним из самых последних, в 1930 г.

Очень резкая оценка давалась неизменно издательству «Книга», возникшему в Петрограде еще в 1916 г. и в годы Нэпа развернувшего интенсивную работу. Указывалось, в частности, что «продукция издательства большая, но с ярко выраженной меньшевистской тенденцией. Из всех изданий 30 % подверглись репрессиям: из 67 книг (за первую половину 1924 г. — А. Б.) — 8 пришлось запретить. Много издано довольно ценных книг, но и процент идеологически-неприемлемых и даже вредных также очень высок. Поскольку уже имеются партийные и советские издательства, выполняющие ту же программу, для нас бесполезно» (I — ф. 31, оп. 2, д. 14, л. 66).

Под подозрением было оставлено издательство «Колос», руководимое П. Витязевым и прославившееся, в частности, выпуском ряда ценнейших книговедческих^-трудов, среди которых особое место занимает знаменитый «Словарный указатель по книговедению» А. В. Мезьер (1-е изд., 1924 г.). Обращено внимание на «народническую (эсеровскую) тенденцию», которая, как сказано далее, «проходит через большинство изданных книг в пределах цензурных возможностей» (Там же, д. 40, л. 77).

Сам П. Витязев, автор нелегальной, в сущности, брошюры о положении частных издательств в 1921 г., и его издательство фигурируют довольно часто в секретной переписке Ленгублита и Политконтроля ГПУ. Вот о чем доносили цензоры в тайную полицию 12 мая 1923 г.:

«Издательство «Колос» за апрель месяц почти ничего не издавало, вообще за последнее время его работа несколько сократилась, но из всех выпущенных этим издательством вещей две трети (6 изданий) потребовали вычерков или возбуждены серьезные сомнения о их допустимости. Несомненен уклон к идеалистической философии, против марксизма в выпускаемых биографиях… Авторы пользуются всякими предлогами, чтобы изложить свою точку зрения (интересно, а чью же еще? — А. Б.). Выпущены биографии Туган-Барановского, Потебни, Тютчева, Чернышевского. В первых трех — значительные переработки. В биографиях Туган-Барановского и Потебни целые абзацы направлены в защиту философии Канта и против марксизма. В биографии Тютчева особенно старательно подчеркивается его религиозность, патриотизм. Это является, с точки зрения автора, достоинством Тютчева. Вообще издательство ни разу не выпустило книги, которая могла бы быть пропущена без всяких изменений» (Там же, оп. 3, д. 2, л. 85).