Людмила Петровна взяла её под руку и вывела в коридор, откуда до меня доносились разные незнакомые слова: «эмоциональный, тонко чувствующий ребенок», «катарсис», «сила искусства», но я их просто принимала к сведению. Ибо мною завладела новая идея, и я её срочно обдумывала.

Когда растерянная мама и улыбающаяся завуч вернулись в кабинет, я задала ключевой вопрос:

- Людмила Петровна, а «Лебедя» трудно играть?

- Ну… Это как посмотреть. С одной стороны – ноты там не трудные. А с другой – чтобы его сыграть, нужно быть достаточно взрослым человеком. И руки должны быть уже большими, потому что для протяжных нот нужен целый смычок и целая скрипка. И душа должна быть взрослая – чтобы почувствовать эту пьесу и суметь передать чувства слушателю. А что? Почему ты спрашиваешь?

- А я… Я смогла бы сыграть, когда вырасту?

- Смогла бы, если бы училась играть на скрипке и старалась, как следует. Душа у тебя уже сейчас дай Бог каждому, но ещё нужно очень хорошо владеть инструментом. А для этого – заниматься и заниматься, ну и, конечно, вырасти.

У меня, конечно, оставался еще вопрос, что такое «целая скрипка», но выяснение я решила отложить на потом. Вроде, сломанных скрипок на концерте я не видела, хотя у некоторых они звучали именно как немножко не целые. И ещё… Ещё я мысленно прощалась с мечтой о пианино, успокаивая себя тем, что в школе их полным-полно, в каждом кабинете, и, если уж очень захочется, всегда можно на каком-нибудь потренькать после уроков.

И я сказала.

- Тогда я передумала.

- Ну вот что ты у взрослых людей время отнимаешь?! – возмутилась мама. – То она надумала, то она передумала!..

- Что ты передумала, Анечка? – изумилась Людмила Петровна.

- Поступать на это… фортепиано. Я на скрипку хочу. И тогда… Когда стану такой, как сегодня девочка играла… Я тоже сыграю «Лебедя».

Женщины уставились на меня, как будто у меня поросячий пятачок вырос.

- Как – на скрипку? Ты же про пианино мне все уши прожужжала! – набросилась мама. Пианино хоть инструмент настоящий, а что эта скрипка?! Что ты с ней делать будешь?!

Я насупилась и упрямо повторила:

- Учиться. Чтобы «Лебедя» сыграть.

Мама аж покраснела от злости, и уже собиралась что-то сказать, но Людмила Петровна придержала её за локоть и повернулась ко мне:

- А ты уверена, что потом не пожалеешь? Ведь о пианино, как мама говорит, ты мечтала давно, а скрипку только сегодня услышала? До «Лебедя»-то еще вон как далеко, несколько лет упорного труда. Вдруг надоест, и ни фортепиано не овладеешь, и «Лебедя» не сыграешь!

- Девочка же сыграла сегодня! И я сыграю!

- Ну… Таня, конечно, молодец. Очень способная ученица, мы её в музыкальное училище готовим. А ты ведь только начинаешь – и так решительно меняешь цель.

- Если бы я раньше такое услышала – то сразу бы на скрипку пошла! – я готова была снова расплакаться, но уже от досады. Ну как, как они не понимают, что услышать «Лебедя» и не захотеть его сыграть – совершенно невозможно?! И что только ради одной этой пьесы можно научиться играть на скрипке?!

- Я твердо решила. Если нельзя на скрипку, тогда мне и на пианино не надо.

- Ох, деточка… - Людмила Петровна обескураженно глядела на маму, а та просто кипела от сдерживаемого гнева, и ничего хорошего мне это не сулило.

– Сейчас посмотрю, сколько на струнном отделении свободных мест осталось на этот год, - сказала она, раскрывая огромный журнал.

Долго его изучала, а потом сказала:

- Места-то ещё есть, но проблема в том, что в класс скрипки мы принимаем детей с девяти лет. А тебе сейчас только восемь?

- Восемь. Но в апреле уже девять будет! Совсем чуточку подождать осталось!

- Ничего себе – чуточку! Считай – в конце учебного года, а сейчас – самое его начало, - возразила завуч. Если бы хоть в сентябре-октябре, - ещё куда ни шло, а до весны слишком долго, не имею права, к сожалению. Так что в следующем году приходи, раз на скрипку хочешь.

В очередной раз за последние два часа я собралась реветь, видно, день у меня такой был – ревучий. Людмила Петровна сжалилась:

- Впрочем, есть еще вариант: подготовительная группа. Год позанимаешься в ней, и, хоть подготовка у тебя и так отличная, лишняя база никогда не повредит. А со следующего года добавятся уроки по специальности. Согласна?

- Я согласна, согласна! – я была согласно на всё, лишь бы не откладывать учебу на год. Сейчас, вроде, всё получается, а кто знает, что дальше будет?.

- Любовь Васильевна, а Вы что скажете? – обратилась Людмила Петровна к маме.

Мама у меня работала в плановом отделе большого строительного треста, и поэтому терпеть не могла, когда в ее планах кто-то что-то нарушал. Она сидела с недовольным видом и, наверное, решала вопрос, потакать моему внезапному капризу или нет. Людмила Петровна была маминой давней знакомой и отлично знала её характер, поэтому решила мне помочь. Она встала, как учитель у доски, и заговорила не прежним ласковым, а настоящим учительским голосом:

- Как педагог и специалист, позволю себе высказать своё мнение. Девочка очень музыкальная и эмоциональная. Это видно хотя бы по тому, какое впечатление на нее произвело услышанное произведение. Я впервые вижу, чтобы ребёнок так реагировал на музыку. Замечу, что и музыкальный вкус у нее хороший и сформировавшийся: «Лебедь» - жемчужина мировой классики. Так что… Я бы в данном случае прислушалась к Аниному мнению, и выполнила её желание. Поверьте, это не каприз. Это зов сердца…

Мама задумалась, и вдруг вспомнила:

- А ведь правда… Она с детства такая. Помню, пою ей колыбельные, и все она слушает, а как запою «Лунные поляны, ночь, как день, светла…» - она в слёзы. Вот что бы понимала, а?!

- Вот видите, все сходится! Слов грудной младенец может и не понимать, но эмоции чувствует очень тонко. Аня как раз из таких – тонкокожих…

Я сидела серой мышью, затаив дыхание и закусив губу, чтоб чего-нибудь не ляпнуть невпопад. Я очень боялась помешать Людмиле Петровне уговорить маму на скрипку.

- Ну… Не знаю даже… Как-то неожиданно все это. А сколько стоит обучение на скрипке? – вдруг спохватилась она.

- Рубль пятьдесят в месяц! – торжествующим тоном провозгласила завуч. А фортепиано – двадцать рублей, - добавила она. Да и скрипка ученическая дешевле пианино во много раз, и места мало занимает.

Это и решило дело. Тонкие материи – важно, конечно, но и материальную сторону никто не отменял. Тем более что скрипку нужно будет покупать только через год, чтобы подобрать инструмент по росту, потому что за это время я подрасту.

Правда, в тот день все эти разговоры уже шли мимо меня. Главное – я буду учиться в скрипичном классе. Остальное – неважно. И подготовительную группу, и год ожидания как-нибудь выдержу, зато «Лебедя» выучу и буду играть всегда, когда мне захочется. Вот.

… Мы шли домой, почти не разговаривая. Мама – все еще переживая по поводу нарушенных планов, а я – вспоминая чарующую мелодию.

Дома я быстренько поужинала и без напоминаний юркнула в постель, так что когда пришел папа, я притворилась, что крепко сплю. Я слышала, как родители обсуждали сегодняшнее происшествие. Слышала папино изумлённое «Пиликалка?!», потом мамино «Рубль пятьдесят!», и, наконец, снова папино «Всё не как у людей!». А потом он тихонько вошел в детскую и долго смотрел на меня, думая, что я сплю.

- Ну надо же… Скрипка у неё человеческим голосом плачет… Уж придумала, так придумала…

Я не слышала, когда он ушел. Я плыла белым лебедем по лазурным волнам, прямо в страну волшебных снов...

5.

Учиться оказалось совсем легко. В подготовишке учили тому, чему научили на уроках пения еще в первом классе обычной школы. Я гордо ходила в музыкалку одна через весь город, и полтора часа занятий по два раза в неделю пролетали незаметно. Пролетел сереньким воробушком и весь учебный год.

Со следующего сентября, как и обещала Людмила Петровна, начались уроки специальности. Меня учили правильно стоять, правильно дышать, правильно держать смычок «круглой кистью». Одна беда – роль смычка исполнял обыкновенный карандаш, ибо ни смычка, ни скрипки у меня еще не было.

В ту осень мама уехала надолго в Ленинград, и купила скрипку мне там, но… Как же долго она не возвращалась! Я приставляла к плечу самый большой школьный треугольник, усердно возила по нему самым длинным карандашом и пела, не разжимая губ, разные мелодии. Однако все это было не то, и я в сотый раз считала листочки на календаре, оставшиеся до маминого приезда.

Мама приехала только к концу декабря. Не знаю, кого я в тот раз ждала больше: её или скрипку. Скрипка же оказалась просто красавицей! Шоколадного цвета, с изящной головкой и полосатыми обечайками, она сверкала лакированными деками ничуть не хуже Наташкиного пианино! А ещё восхитительно пахла лесом и новым годом. Не менее прекрасными оказались и тёмно-вишнёвый смычок, и прозрачный цилиндрик нетронутой канифоли в круглой коробочке, и внушительный черный футляр, выстланный изнутри толстой зеленой фланелью. Я без конца вынимала из него своё сокровище и укладывала обратно, заглядывала внутрь сквозь фигурные эфы и никак не могла надышаться хвойным запахом канифоли.

В тот раз новогодние каникулы тянулись невыносимо долго, и я снова терзала календарь, считая дни теперь уже до начала четверти. Я помню, как впервые шла по городу с футляром в руке и ловила взгляды прохожих: все ли видят, что я не просто девочка, а скрипачка?!

Весь первый урок моя преподавательница возилась с инструментом, превращая фабричное изделие в музыкальный инструмент. Подпилила и передвинула подставку, заменила жильные струны на металлические, что-то настраивала и подстраивала… Наконец, густо наканифолила волос на смычке и провела им по струнам... Потом ещё и ещё, вслушиваясь в звучание, по ходу еще что-то подправляя и подкручивая…