Ванька ушёл, я покормила бабушку, напекла оладьев для дочки. Катя сидела в комнате на полу, все перебирая свои картинки. А я села, подперла ладонью щеку и провалилась в мысли. Так получилось, что я хорошо помню, как выглядел в школе Ванька. Что он сидел за одной партой с Риткой Макарычевой. Она, кстати, удачно вышла замуж и носа в родной двор не кажет. Прекрасно знаю, что он был в меня влюблен. Дружил с Колькой. Но не более. Так эгоистичны мои воспоминания. Все о себе любимой, о Соловьёве, с которым в выпускных классах мы образовывали самую красивую пару школы. Нашлось место и для Лидки. Ночные, ворованные дискотеки, выпрошенные со слезами у мамы. Первые сигареты, тайком скуренные за углом. А о Ваньке почти ничего. Только руки худые помню, из короткой рубашки торчащие локтями на парту. Глаза голубые, вихры да веснушки.

Ночью, уложив дочку спать, я приняла душ и долго стояла перед зеркалом. Да, я все ещё красива. И молода. Как же так получилось, что я, самая красивая и вовсе при этом не глупая девочка школы, так ничего и не достигла в жизни? Единственное моё настоящее достижение - это Катька. Не относить же к ним диплом нашего педа? Или мизерную зарплату? Как же звала меня в своё время Лидка в Москву. Но как я могла оставить больную маму и старую бабушку? Вот и осталась. И даже люблю свою работу.

Сегодня бабушка никак не могла успокоиться. Крутила головой, отказываясь пить лекарство. Выплевывала еду, стонала, по щекам катились слёзы. А в глазах – никаких мыслей. Один только страх, непонимание. Она меня не видела, не узнавала. А у меня щемило сердце, и слёзы рвались от невозможности ей помочь. До постели я добралась, когда уже светало. Закрыла глаза, велела себе спать. Спи, Машка. Долго ты не протянешь в таком темпе. Свалишься в обморок посреди класса, детей распугаешь. Долго ворочалась с боку на бок, пыталась считать, но постоянно сбивалась и ,наконец, уснула. А в тёмной комнате меня ждали. Но во мне было столько разочарований, столько тяжёлых мыслей, которые я принесла с собой из реальности, что пеня затопил гнев. Чужое дыхание коснулось моей щеки, огнём полыхнув по нервам, вызвав стон, который я постаралась приглушить.

– Уходи, – прошептала я, и отодвинулась насколько смогла.– Уходи, и не снись мне больше. Нет в моей жизни места для принцев. Ни настоящих, Ни выдуманных.

– Ты уверена?–голос звучал тихо, я старалась расслышать в нем какие либо эмоции, но не сумела. Нет, конечно, я не уверена! Я хочу, чтобы с меня стянули уже это платье и трахнули как следует, пусть даже во сне. Но нет же, принцы ломаются и вынуждают целовать реальных рептилий. Бред, я схожу с ума от недосыпа.

– Уверена,– твёрдо сказала я.

И комната исчезла. Вместо неё настало утро, сопровождаемое ненавистным трезвоном будильника. Я села в постели и посмотрела на аквариум. Клянусь, лягушонок, который всегда рассматривал меня с необъяснимым упорством, сейчас обиженно отвернулся.

– Поздравляю, женщина. Ты все-таки сошла с ума.

Сегодня суббота. На следующей неделе последний звонок. У меня сегодня короткий день, Катя посидит с Валентиной Павловной. Бывали дни, когда по субботам мне приходилось брать её с собой в школу, но моя умница тихонько сидела за последней партой и рисовала.

После последнего урока выходила с кипой листов, в которых тест по русскому, и врезалась в Ваньку.

– Ты меня преследуешь? –раздраженно воскликнула я, присаживаясь на пол и собирая разлетевшиеся бумаги.– Понимаешь, если хоть один лист потеряется, бедному ребёнку придётся писать работу заново.

– Или ты от жалости влепишь ему пятерку просто так, – он протянул мне собранные листы.–Успокойся, Королёва. Я тоже учился в этой школе, грех было не зайти, если уж я болтаюсь праздно в районе который день.

– Видел кого?

– Михалыча.

– Надеюсь, он ущипнул тебя за зад?

Ванька откинул голову и рассмеялся. Громко, заразительно. Я не удержалась и улыбнулась.

– Ты сейчас домой?

– Да, только в учительскую зайду. Иди, не стоит ждать. Там я могу застрять надолго.

Я ушла не прощаясь. На самом деле, Сидорова слишком много в моей жизни. Но, когда спускалась по ступеням, увидела его на лавочке у ворот. Сидел, с огромной сахарной ватой в руках. Я застонала.

– Только не говори, что это мне.

– Расслабься Машка, какие твои годы, а такая серьёзная. Пошли до дома через парк, как пятнадцать лет назад. А вату я тебе съесть помогу, не бойся. И давай уже мне свой портфель, донесу. Знаешь, сколько лет я об этом мечтал?

Я смирилась. В самом деле, просто пройтись по парку - ничего личного.

– Марь Иванна! – раздался крик вдогонку, я обернулась. Приняла от Федосеева листок, который он должен был сдать полчаса назад.

– Сережа, – покачала головой я.

– Я просто забыл. Простите.

– В последний раз. Иначе идти тебе к директору.

Федосеев улыбнулся облегчённо, подкинул портфель в воздух. Хороший мальчик. Только с русским беда. Сегодня сделаю вид, что не заметила его хитрости, но с мамой поговорю. Я повернулась и поймала Ванькину улыбку.

– Нет, ты правда Марь Иванна?

–  Пошли уже домой, – сказала я и отщипнула кусок ядовито розовой ваты.

Мы медленно шли по аллее. Я несла вату, мы по очереди отрывали от неё воздушные кусочки, от которых были липкие пальцы и губы и слегка щипало язык. Идти рядом с Ванькой было удивительно хорошо, хотелось, чтобы аллея не кончалась. Но все хорошее заканчивается, и аллея кончилась тоже. Мы остановились друг напротив друга. Она так смотрел на меня, на мои губы…У меня сердце забилось взволнованно. Он склонился ко мне, а я подумала. Машка! Что ты делаешь? Это же Ванька, Сидоров! Его губы были уже совсем близко, когда я шагнула назад.

– У меня Катька дома с соседкой. Я пошла, пока.

Уходя, я чувствовала на себе его взгляд. Трусиха!

Валентина Павловна ушла, спешно прощаясь. Мне в который раз стало неловко перед ней. Хорошая мамина подруга, соседка. Вначале она порывалась помогать мне бесплатно, но уход за бабушкой отнимал все больше и больше времени, и я настояла на оплате. Я же знаю, что у неё небольшая пенсия.

А ложась спать, пыталась поймать взгляд лягушонка. Но это подлец сидел повернувшись ко мне зелёной попкой. Обиделось земноводное.

– Катя, воскресенье! Можно утром спать!

– Ура, –отозвалась Катя из своей кровати.–Только можно я все равно встану рано и тихонько мультики включу?

– Можно, – засмеялась я.

Засыпала я с опаской. Но никаких завязанных рук, дразнящих пальцев, чужого дыхания на моей коже. Проснулась я с удивительным ощущением. Я выспалась! Первый раз за последние месяцы. На полу перед телевизором сидела Катя и ела печенье под тихий бубнеж мультяшных героев. Солнце светило ярко, даже шторы не могли сдержать его мощи. Я посмотрела на часы. Господи, одиннадцать уже! Бабушка! Я вскочила на ноги, выбежала в коридор, жестом велев дочке сидеть на месте, и ворвалась в спальню. Один взгляд, и я все поняла. Она лежала вытянувшись в струнку, на лице умиротворение. Ноги подгибались, я дошла до кровати и рухнула обессиленно на пол. На мгновение пронеслись мысли о том, что в бабушке так давно не было её самой, а теперь можно не платить Валентине Павловне, и памперсы, и лекарства…А потом я уткнулась в её холодную уже ладонь в морщинках и старческих крапинках. Вспомнила, как она меня любила. Как эти руки поправляли мне одеяло и легонько гладили по голове каждую ночь. Я ложилась в постель и не спала, ждала когда придёт бабушка…Даже когда я сама уже стала мамой. Как ловко они мяли тесто, какие пироги пекли. Сколько в них было доброты и ласки для каждого. Горечь подкатила в горлу и вырвалась на волю воем. Я стискивала рот ладонью, чтоб не испугать Катюшку, а он все рвался и рвался, гортанный, первобытный, безнадежный. Все ушли, все оставили. Вот теперь, когда не стало бабушки, я поняла, что детство закончилось окончательно и бесповоротно. Теперь нужно рассчитывать только на себя и не ждать помощи и искренней любви. А Катя…она ребёнок. Я люблю её всем сердцем, но это не то, совсем не то…

Я уняла всхлипы, вытерла слёзы. Провела рукой по бабушкиным глазам, убеждаясь что они закрыты. И вышла из комнаты, заперев дверь. Села на кухне, зная, что надо вставать, звонить, что-то делать. Но силы оставили, как и стремление жить. Зашла Катюшка. Посмотрела на меня грустно, проницательно.

– Бабушка умерла мам, да?

Я кивнула, судорожно всхлипнула и протянула дочке руки. Она бросилась в мои объятия, залезла на мои колени, а я вновь плакала, не в силах остановиться, вымочив футболку на Катькином плече. Но теперь слёзы очищали, приносили облегчение, я эгоистично черпала силу в её маленьком тельце. Она отстранилась и погладила меня по щекам вытирая слёзы.

– Мама, ты не бойся. Я у тебя всегда буду.

– Спасибо, малыш,– я посадила её рядом и встала.–Сейчас мама позвонит в скорую, а ты скоренько съешь йогурт. Давай одевайся и пойдёшь к Валентине Павловне. Я тебя заберу позже.

Катя дисциплинированно заработала ложкой, я умылась, оделась и позвонила врачам. Знала, что на смерть старого человека они спешить не будут. Одела дочку и поднялась выше на этаж. Позвонила в дверь, за ней тишина.

– Воскресенье, – растерянно сказала я.– Наверное, она уехала на дачу. Что же мне делать с тобой?

Я спустилась по лестнице, остановилась, прижалась лбом к окну. Катька прижалась к моей ноге. Мне не хотелось бы, чтобы она все это видела. Чужих равнодушных людей, которые приедут и пройдут в пыльных ботинках в квартиру зафиксировать смерть человека, который был рядом каждый день моей жизни. Как её потом будут увозить сотрудники морга. Нет, это не для глаз пятилетнего ребёнка. Во двор дома заехала знакомая чёрная машина.

– Побежали, Катька, – решилась я.–Скорее!

Мы выбежали из подъезда, когда Ваня уже подходил к дверям своего. Услышал мой окрик, остановился и обернулся.