Кота назвали Сушкой, хоть он и кот. Сушка — это вовсе не в честь родственницы бублика, это самолет КБ Сухого. Папе нашему будет приятно. Все трое живут в одной коробке, Сушка сам себе место выбрал, не выдержал одиночества. Они его и из блюдечка есть научили, и туалет на одноразовой пеленке показали. Может, и вискас ему покупать не придется, педигри есть будет? Рычать научится? А псы мышей ловить?
В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое ноября я проснулась с диким криком, задыхаясь. Я не помнила, что мне снилось, сон был длинный и путанный, но в нем был Игорь в скафандре, высадка на Луну, какой-то туннель, толчок, грохот, падающие камни и мертвое лицо Игоря за разбитым стеклом шлема.
Я рыдала, не в состоянии остановиться, выла в одеяло. Родители перепугались, прибежали, спрашивали, в чем дело. Как я могла им сказать, что видела? Как?! Только спустя время смогла кое-как взять себя в руки, но больше уже не уснула. Такая тоска навалилась, передать не могу. До тошноты, до физической боли. Утром есть не смогла, тошнило так, будто токсикоз вернулся. Свекровь завела осторожный разговор про врача.
— Мила, давай позвоним в поликлинику? Вадим тебя на прием отвезет? Так нельзя, дочка, тебе ведь совсем плохо. Ты бледная какая, слабенькая. Давай, доченька?
— Да, надо съездить в городок. Пойду оденусь, — думая о своем, пробормотала я. — А ты поедешь? Я вам пропуск закажу.
Поднялась в спальню. На телефоне пропущенный, от Кати.
— Мила, не спишь? — голос тревожный.
— Не сплю, — спокойнее, Мила, еще ее не хватало напугать.
— Я дома сегодня, может, приедешь? Хочу в ЦУП съездить.
— Мы выезжаем уже. Сейчас только по пропускам договорюсь. Катя…
— Тебе приснилось, Милка, тоже приснилось?!
— Спокойно, Катюш. Ничего ведь не случилось пока. Все, успокаивайся. Еду.
Из срочного сообщения в Центр управления полетами заместителя командира Владислава Келлера.
'Сегодня, 26.11. в 10.40, потеряна связь с группой, высадившейся в районе Бассейн Южный полюс-Эйткен, в составе: командир экипажа Игорь Серебро, космонавты Артем Русанов, Владислав Есин, Марк Нетесин. Одновременно приборами зафиксированы толчки, колебания лунной коры составили 5.5 баллов по шкале Рихтера'.
— Нет, Людмила, не просите, не могу! — Виталий Германович коротко взглянул мне в глаза и отвел взгляд. Катя еще что-то ему говорила, а я уже искала в телефоне номер, по которому ни разу не довелось позвонить.
— Сергей Семенович, здравствуйте. Да, Людмила Серебро, — я перевела дыхание, слушая ответ собеседника. — Можете, Сергей Семенович. Сейчас сеанс связи с бортом, дайте команду, чтобы нам дали допуск. Да, у него в кабинете. Передаю.
Я сунула трубку Свенковскому. Он очень выразительно посмотрел, но телефон взял.
— Да, Сергей Семенович. Да я ведь как лучше… Понял, — еще послушал. — Да, ждем вас.
Отдал мне телефон, пояснил.
— Сам позже приедет, — усмехнулся невесело. — Ладно, через пятнадцать минут подходите в зал управления, вас встретят.
Я смотрела на Славу Келлера и девчонок на большом экране и понимала, что сейчас мы все испытываем одинаковое чувство. Беспомощность. Помочь группе Игоря они не могут. Взлетно-посадочный комплекс один, он сейчас на поверхности. Ребята спасутся сами или… Нет. Никаких или!
— Спуск на поверхность завершен в штатном режиме, в заданной точке, — услышала я искаженный помехами голос Игоря. Изображение же было вполне четким — четыре фигуры в скафандрах, кабина взлетно-посадочного комплекса, с момента нашего приземления ничуть не изменившаяся. — Время 9.18. После проверки систем выходим, двигаемся ко входу в пирамиду.
Щелчок, снова включается запись.
— Находимся внутри пирамиды, начинаем плановые работы. Время 9.53, - Камера скользнула по неясным символам на стенах.
— Принято. СК, — голос Келлера.
Еще два коротких рапорта, на экране я вижу, что справа от Игоря работает кто-то из парней, кажется, Артем. Марк и Слава Есин в кадр ни разу не попали.
— Борт, — в голосе Игоря напряжение, изображения нет, только нечеткая переломанная картинка дрожит. — Луна звенит, как колокол. Сворачиваем работы, возвращаемся. Нетесин, Есин, работы прекратить немедленно. Нетесин! Возвращайся, это приказ!
Гул, тишина. Черный экран.
— Учитывая опыт исследований на Марсе, в каждой точке высадки нами установлены сейсмографы. Толчки магнитудой 5–5,5 баллов зафиксированы одновременно в Море Дождей и кратере Эйткен. Продолжительность толчков 4 минуты. Все попытки связаться с группой результата не дали, — Келлер говорил отрывисто и угрюмо.
— Служба связи?
— Работаем, — коротко отчитался руководитель группы.
— Какие варианты? Медицина?
— При экономии кислорода в баллонах на 6–8 часов, плюс тридцать минут резерва. В случае возвращения на ВПК могут воспользоваться запасными баллонами, время соответственно увеличивается вдвое. Это если баллоны на четверых разделить. Соответственно, если…
Свенковский коротко и резко опустил ладонь на столешницу. Я увидела, как бледная Катя закусила кулак.
— Короче, до двух часов следующих суток ситуация… приемлемая.
На экране Жанна сняла наушники, встала и ушла из кадра.
Это были самые тяжелые сутки в моей жизни. Хуже беспомощности, хуже горя потери может быть только неизвестность. Мы с Катей остались в ЦУПе, в одном из кабинетов групп поддержки, рядом с залом управления. Все переговоры нам транслировали в режиме реального времени, приносили еду из столовой, регулярно заглядывал врач, из медцентра принесли пледы, тапочки, даже подушки под спину. Родители Игоря ждали в нашей квартире. Я рассказала им все, что знала, не утаивая. Время от времени мы созванивались: они за меня тревожились, я старалась как-то маму ободрить. Моим тоже сообщили, и они прислали смс-ку, что вылетают. Вдвоем с Катей мы что-то обсуждали, старались держаться, молча — то сбивчиво, то горячо — молились. Плакали, запрещая себе плакать. Твердили, как заклинание — верить. Мы должны верить, надеяться. Бабушка говорила 'любовь и молитва со дна моря поднимут'. Что нам еще оставалось? Только любить, верить и надеяться.
Командный пункт центра, персонал Главных оперативных групп управления эти сутки работали как проклятые. Сотрудники по окончании смены остались в ЦУПе, подъехали с выходных. Подключили все резервные рабочие места, пытались пробить связь, в невероятно короткие сроки перепрограммировали один из спутников, проложили траекторию над районом высадки. После первого же витка увеличили полученные фотографии. Видимых разрушений в кратере нет, пирамида цела, взлетно-посадочный комплекс не поврежден. Людей не видно. Келлер смотрел на монитор и на глазах становился мрачнее и мрачнее.
— Блоки на пирамиде встали на место. Видите, — он вывел на экран раннее изображение, — здесь был вход. Мы его не закрывали, после того, как первый раз открыли, да и действие механизма нам пока не удалось понять.
— Можно открыть пирамиду изнутри?
Келлер оглянулся вглубь корабля.
— Таких попыток мы не делали, — ответил уклончиво.
— Что предлагаете? — Горелов повернулся к офицерам.
Начальник ЦУП ответил не сразу.
— Продолжить мониторинг места высадки, наладить связь.
— Что вообще со связью? — рявкнул Горелов.
Длинный доклад связистов, полный технических терминов, мы почти не слушали. Обнялись с Катей, молчаливо утешая друг друга. Я содрогнулась всем телом, сдерживая всхлип.
— Люда, дети, — предостерегающе сжала мою руку подруга.
Дети, и правда, вели себя непривычно тихо.
— Все будет хорошо, — прошептала я, гладя живот. — Все обязательно будет хорошо.
Маленькая ручка (или ножка?) ласково толкнула меня изнутри, подтверждая.
Доля женщины — ждать, веря в лучшее вновь,
Не сдаваясь ветрам и печалям,
Нас спасает Надежа, спасает Любовь,
И уверенность в том, что нас ждали…
Представляя, что вот он вернется домой,
И обнимет: "Спасибо, родная!"
Прямо в сердце своем принимаем мы бой,
Новый мир без беды создавая.
Надо верить, что жив, и тогда на Луне
Он услышит твой шепот надежды:
"Я тебя очень жду, возвращайся ко мне!"
Он вернется, здоровый, как прежде…
Он обнимет тебя, он дождется детей,
Будет тоже вставать к ним ночами,
И поэтому — жди, и поэтому — верь,
Не сдаваясь беде и печалям!
Стихи Татьяны Резниковой.
Глава 18. Новая жизнь.
К одиннадцати ночи напряжение достигло наивысшей точки. Новостей по-прежнему не было. Мы устали, от долгого сидения отекли не только ноги, но и руки, лицо, поднялось давление. Спину, живот тянуло невыносимо. Мы игнорировали и плохое самочувствие, и врачей, уговаривавших нас отдохнуть, уйти хотя бы на полчаса полежать. В начале двенадцатого Камиль измерил давление сначала мне, потом Кате и молча начал набирать номер на телефоне.
— Палату готовьте. Вызовите гинеколога, который их наблюдает. Подъехала уже? Нет, пока к нам положим, возить некогда.
— Никуда мы не пойдем, — возмутилась я. — Катя, ты же врач, скажи ты ему!
— Не будь дурой, — грубо оборвал меня Бадамшин. — У тебя сейчас роды начнутся, и у нее тоже. Ты риск рождения на тридцатой неделе мертворожденных или живых, но нежизнеспособных, осознаешь?
Окончание драмы мы с Катей узнали только поздним утром. Нас увезли, в двухместной палате уже ждала Инга, посмотрела, коротко переговорила с Камилем, медсестричками, нас переодели в удобное, уложили и что-то вкололи. Я уснула мгновенно, еще иголку из попы вытащить не успели. Пришла в себя, полежала, плохо соображая, где я и что вчера было. Голова кружилась, лежать было неудобно, живот ужасно мешал. Живот! Я торопливо ощупала себя. По-прежнему беременна. Дети, вы как? В животе слабо толкнулись. Я еще полежала, собираясь с силами.
— Люда, проснулась? — тихо позвала Катя.