33
Нервозные дни наступили в адмиралтействе, хотя тревожились должностные лица по разным причинам. Вице-адмиралу не давала покоя трагическая судьба конвоя. Иные дела и заботы постепенно овладевали штабом, но из Северной Атлантики, а теперь и из Советского Союза продолжала поступать информация, сообщавшая хоть и отрывочные, однако красноречивые сведения об агонии каравана. Эти сведения вызывали тягостные и нелестные для британцев раздумья.
Первого морского лорда Паунда волновало, что слухи о конвое просочились в парламентские и общественные круги. Группа членов парламента сделала официальный запрос правительству, и только довод секретности позволил избежать неприятных ответов. Черчилль, правда, пообещал, что обстоятельства неудачи конвоя будут тщательно расследованы специальной комиссией, но все понимали, что свои выводы комиссия сможет обнародовать лишь после войны. А к тому времени, даст бог, все притупится, забудется: гибель конвоя, в конце концов, совсем незначительный эпизод в цепи тех масштабных событий, что потрясали планету. Раздраженный Паунд все же считал, что Англия стала слишком демократичной, во всяком случае, для военного времени, и болтуны из парламента способны связать по рукам и ногам военных, долг которых сохранить в мире главенствующую роль Соединенного Королевства, равно как и заморские владения империи.
У Паунда в штабе находились сторонники, которые шли еще дальше и открыто высказывали недовольство тем, что в естественный и священный союз Великобритании и Соединенных Штатов Америки затесался третий, лишний партнер — большевистский Советский Союз. По их мнению, Россия представляла собой нищую полуцивилизованную страну, которую никакая помощь, военная и экономическая, не усилит и не спасет.
Но мнение такого рода все равно не могло заглушить у большинства офицеров чувства вины за судьбу конвоя. Они хорошо знали ход операции, и официальные объяснения и оправдания адмиралтейства были не для них — не успокаивали, а скорей раздражали. Паунда и прежде моряки не очень-то жаловали, а ныне отзывались о нем и вовсе резко и непочтительно, что не так уж часто случалось в британском флоте. Что поделаешь: война сама по себе давала оценку талантам и способностям человека, на какой бы ступеньке служебной лестницы тот ни оказывался. Блеск адмиральских нашивок не гарантировал автоматического уважения подчиненных, как в мирное время. Возможно, сэр Дадли Паунд сам это чувствовал, потому что привычная сдержанность все чаще теперь ему изменяла.
Бог весть какими путями, но в штабе распространился слух, будто у министра иностранных дел Идена состоялось экстренное совещание, на котором помимо министра присутствовали первый лорд адмиралтейства сэр Александер, первый морской лорд Паунд, посол Советского Союза Майский и советский военно-морской представитель адмирал Харламов. Загнанный в угол точными и недвусмысленными вопросами Майского, Паунд не сдержался, вспылил, нагрубил что-то вроде того, что попросит премьера назначить господина посла первым морским лордом вместо него, Паунда. Сэру Александеру пришлось извиниться перед Майским за несдержанность адмирала флота.
Передавая друг другу новость, штабные офицеры посмеивались:
— Таким флотоводцем, как наш «папа», может быть не только посол, но даже посольский швейцар. Тем более что нашивки на рукавах у них почти одинаковы.
Вице-адмирала коробили подобные слухи и откровения. Он был человеком старой закалки, старого воспитания. Прослужив на флоте без малого сорок лет, привык к установившимся раз и навсегда отношениям, освященным не только уставами, но и традициями — как на кораблях, так и на берегу. Развязность молодых офицеров шокировала его. Он с грустью вспоминал времена своей флотской юности, когда все выглядело иначе. Любил море, корабль, не интересовался береговыми делами и лишь наслаждался почетом, каким окружали на берегу офицеров королевского флота. А может быть, он, неисправимый романтик, ничего не видел тогда, не понимал? Неужели наивная неосведомленность может служить источником и условием беспредельного счастья? Нет, нет, тогда действительно было все по-иному…
В отличие от Паунда вице-адмирал полагал, что операция еще не завершена, и продолжал заниматься делами конвоя. В отделах знали об этом и направляли поступавшую информацию прямо к нему, за исключением, конечно, особо важной, которую докладывали непосредственно первому лорду и с содержанием которой затем адмирала знакомил сам Паунд.
Некоторые сведения тот получал и через правительственные каналы. К примеру, о том, что русский военно-морской нарком заявил, что советские специалисты считают объяснения адмиралтейства о причинах разгрома конвоя несостоятельными. Паунд гневался, однако гнев его не распространялся дальше собственного кабинета: отвечать на такие заявления полагалось не ему, а премьеру. К тому же гроза могла надвинуться и с другой стороны: гибель конвоя рассердила и Рузвельта. Масла в огонь подливала германская пропаганда, о чем доносила агентура. В одной из немецких газет появилась карикатура — Рузвельт передает англичанам оружие с пометкой: «Для русских», а те тут же выбрасывают это оружие в океан.
Ссориться с Рузвельтом не входило ни в чьи расчеты. И так президент отныне вряд ли позволит подчинять свои военные корабли британскому командованию: первая такая попытка в конвое окончилась для американцев унизительно и бесславно.
Радиоперехват специального германского сообщения о разгроме конвоя поверг в уныние, хотя все понимали, что ставка врага, как всегда, хвастливо преувеличивает успехи. Под звуки фанфар и маршей она возвещала о том, что в течение нескольких дней военно-морские и воздушные силы рейха проводят крупную операцию в северных водах, между мысом Нордкап и Шпицбергеном, против англо-американских конвоев, следующих в Советский Союз.
Немцы дотошно перечисляли союзнические силы охранения и прикрытия, дабы придать весомость своей удаче. А дальше шли цифры этой удачи: бомбардировочной авиацией потоплены тяжелый американский крейсер и 19 судов суммарным водоизмещением 122 000 тонн; подводными лодками: 9 судов — 70 400 тонн; всего 28 боевых кораблей и транспортов — в 192 400 тонн. Спасательными самолетами подобрано большое число американских моряков в качестве военнопленных. Преследование уцелевших судов продолжается… И снова — марши, снова — фанфары.
Гитлеровцы явно путались в цифрах, то ли откровенно хвастаясь, что было на них похоже, то ли в спешке не проверив как следует донесений летчиков и подводников. Упоминание о крейсере вызвало на лице офицеров улыбку, кто-то даже невесело пошутил:
— Жаль, что потопленный крейсер по-прежнему нуждается в макаронах, беконе и роме.
Однако опровергнуть сообщение немцев адмиралтейство пока не могло, ибо подлинные потери были ему неизвестны.
Уединившись в кабинете, вице-адмирал подолгу вчитывался в шифрограммы британских военно-морских представителей из Москвы, Мурманска и Архангельска. В Архангельск и Мурманск начали прибывать корабли эскорта и транспорты, которым наиболее повезло. Рассказы очевидцев, даже кратко и торопливо изложенные, вызывали в воображении картины, полные кошмара и ужаса, одну печальней другой. И почти в каждой истории речь шла о неприглядной роли британских эскортных кораблей.
Сразу же после рассредоточения конвоя командир корабля ПВО — капитан 1 ранга, старший по званию, — приказал нескольким сторожевикам и тральщикам держаться рядом с ним, охранять его. Встречным судам, что искали защиты, он категорически запрещал следовать за своим отрядом, а советовал уходить самостоятельно к Новой Земле. Пользуясь преимуществом в ходе, отряд скрылся вскоре за горизонтом, а вслед ему неслись проклятия моряков.
Когда был принят сигнал бедствия с транспорта, торпедированного в десятке миль к югу, капитан 1 ранга не разрешил идти на помощь, заявив, что безопасностью трехсот человек его экипажа не стоит рисковать ради спасения тридцати моряков. Командиры кораблей неоднократно предлагали начать поиск транспортов, беззащитных и разбросанных где-то поблизости, но неизменно получали отказ. В конце концов командир одного из тральщиков, лейтенант, взбунтовался, самовольно вышел из подчинения старшему и повернул свой кораблик на север. По пути он встретил несколько шлюпок, подобрал из них погибавших людей. У кромки льдов обнаружил транспорт и позже благополучно привел его к Новой Земле, в пролив Маточкин Шар.
Другой лейтенант, командир сторожевика, с самого начала остался с тремя судами. Завел их во льды, приказал капитанам выкрасить борты в белый цвет. Выждав затем, пока утихнут атаки немцев, возглавил переход этой группы судов к Новой Земле.
Там, где офицеры эскорта проявляли организованность и верность долгу, потери оказывались минимальными.
«Слава богу, в британском флоте не перевелись хоть отважные лейтенанты…» — подумал грустно вице-адмирал. Решил, что этих лейтенантов надо представить к наградам. Но потом печально вздохнул: награждены наверняка будут многие, в том числе и капитан 1 ранга, ибо официальная версия операции потребует, чтобы все офицеры эскорта выглядели безупречно и мужественно.
По-разному вели себя экипажи транспортов. Некоторые оставляли суда раньше времени, предпочитая болтаться по морю в шлюпках, нежели подвергаться беспрерывным атакам. Покинутые суда дрейфовали по многу часов, погода не позволяла немцам захватывать их в качестве призов, и подводники без труда пускали ко дну их, оповещая хвастливо о новых победах. Судьба моряков, понадеявшихся на шлюпки, часто в арктическом океане оборачивалась трагически.