Путь из залива и обратно Фобос знал не хуже своего лабиринта и мог преодолеть его даже с закрытыми глазами. И сейчас он был настолько погружен в себя, что плыл почти вслепую. Лишь когда в прозрачной воде замелькали первые рыбешки с играющими в их чешуе отблесками света, обильно просачивавшегося в верхние слои воды, Фобос огляделся — ему предстояло немного поохотиться. С некоторых пор Фобос не любил яркого света, вызывавшего в нем чувство тревоги и неуютности. Зато его обожали стайки мелких чешуйчатых, в обилии водившихся в этих местах. Бесшумно скользя на почтительной глубине, Фобос заметил над собой одну из таких стаек и, стремительно всплывая, атаковал ее, охватив со всех сторон резко выброшенными вперед щупальцами, которые, часто вибрируя и сжимаясь, оставляли стае все меньше свободного пространства, заставляли рыбешек сбиваться плотнее и неотвратимо приближаться к открытой пасти. Лишь отдельным пленницам удалось проскользнуть между взбивающими воду мощными отростками и вырваться на волю. Фобос, заглатывая плененное пространство с его содержимым, рванулся вперед — охота была завершена.
Насытившись, Фобос расслабился и медленно утонул. Он залег среди камней, чтобы, немного подремав, отправиться в обратный путь. Меры предосторожности ему были не нужны, ибо даже самые крупные морские хищники никогда не рисковали на него нападать. Увидев его, они старались спешно удалиться, пугаясь одного его внешнего вида. Вдруг на фоне светящейся серебристо-синей поверхности появились два темных силуэта, не похожих ни на одного из морских обитателей. За каждым из них тянулся белый шлейф воздушных пузырьков. Несомненно, это были двуножки, только с плавниками на ногах. Любопытство заставило Фобоса прервать отдых и начать осторожный подъем.
Двуножки заметили его раньше, чем он успел приблизиться, чтобы рассмотреть их плавательные приспособления, и бросились наутек. Фобос последовал за ними, желая узнать, откуда те взялись. Зависнув вертикально у самой поверхности, он увидел небольшое судно, на открытой поверхности которого столпились береговые жители, указывая верхними конечностями в его сторону. Двое с плавниками на ногах и панцирями на спинах поспешно выбирались из воды, издавая громкие звуки. Взобравшись наверх, они, освобождаясь от панцирей, стали наперебой сообщать что-то толстому, видимо, вожаку, облаченному во все черное. Вокруг них быстро собралась большая стая. Кругленький вожак издал грубый звук, указав конечностью вниз.
Фобос подкрадывался ближе и ближе, держа глаза над водой, и ему было все интереснее наблюдать события на суше. Он видел, как два еще мокрых береговых жителя пытались отговорить черного, но тот лишь отмахнулся от них и, сложив верхние лапки позади себя, пошел туда, где уже спускали на воду совсем мелкую раковину. Он шел, поочередно переставляя нижние лапки: одну-другую, одну-другую. Казалось, вот сейчас он не успеет сделать это вовремя и свалится вперед. Но толстенький и неуклюжий с виду вожак всегда успевал. Двуножки уже заметили Фобоса, но поскольку он находился в вертикальном положении, они не могли знать его истинных размеров и потому, быстро набившись в мелкую раковину, направились в сторону неведомого им существа. Их малоподвижные лапки держали оружие, о действии которого Фобос уже знал. Стоявший впереди держал длинный заостренный предмет. У Фобоса вдруг заныла старая рана, вызывая беспокойство и раздражение, быстро перераставшие в злость, и он инстинктивно начал двигаться навстречу. Когда расстояние между ним и плавучей раковиной стало совсем ничтожным, брошенный сверху острый предмет впился в кожу между пластинами панциря у его массивной короткой шеи. Над водой послышались хлопки. Но Фобос уже нырнул, пряча голову, и почувствовал лишь слабые удары по спине. Выдернув щупальцем инородный предмет, он кувыркнулся и ударом мощного хвоста подбросил раковину. Она перевернулась в воздухе. Из нее высыпались двуножки и, попадав в воду, задрыгали ножками, замахали передними лапками. Фобос высмотрел среди них черного и, захватив его, приблизил к себе. Тот отчаянно барахтался, не давая себя рассмотреть. Тогда Фобос неподвижно зафиксировал его перед собой, вытянув за верхние и нижние конечности. Но верхние оказались настолько непрочно прикрепленными к туловищу, что тут же выдернулись из него. Вода вокруг густо покраснела. Глаза толстяка были полны ужаса, рот, окаймленный густой черной растительностью, беззвучно раскрывался, выпуская воздушные пузыри. Удивленный Фобос, обернув щупальцем туловище вожака, потянул за нижние конечности. Они были закреплены лучше, но тоже оторвались без особых усилий. Лицо жертвы сделалось безжизненным, и отпущенное тело вслед за оторванными конечностями медленно пошло ко дну, оставляя клубящийся яркий след. В состоянии дикого экстаза Фобос устремился вперед, догоняя остальных. Свернув спиралью одно из щупалец и мгновенно развернув его, словно туго сжатую пружину, он нанес сокрушительный удар снизу по мельтешащей впереди двуножке. Жертву подбросило высоко над водой, и, возвратясь обратно, она стала быстро погружаться, не делая никаких попыток всплыть. Догнав еще одного противника, Фобос впился в него зубами, но хлынувшая в пасть жидкость оказалась отвратительной на вкус, и он брезгливо выплюнул разодранное тело. Поскольку двуножки были уже у большой раковины, Фобос не решился продолжать преследование. Он ушел на глубину и, не ощущая больше ни злобы, ни ненависти, как-то украдкой поплыл прочь.
Снова длинный темный лабиринт скрыл его в своих переходах. Теперь Фобосу стало еще тоскливее. Он не только не смог войти в мирный контакт с этими единственными интересными обитателями окружающего мира, но и стал их врагом. Все, связанное с двуножками, ранее привлекательное, теперь стало враждебным. Чувство одиночества сделалось более навязчивым, а давно поселившаяся в уютных закоулках лабиринта тоска — невыносимо гнетущей. Фобосу вдруг захотелось, чтобы громады каменных сводов обрушились сверху, погребая под собой хозяина лабиринта и прерывая бессмысленный круговорот бесконечного времени и нелепых событий. Пронзительный долгий стон, прокатившийся по каменным переходам, мог бы привести в ужас любого обитателя морских глубин. Да только в лабиринте было темно и пустынно так же, как в коридорах памяти его единственного обитателя. Раньше Фобос не знал, что умеет кричать под водой.
Фобос долго не покидал лабиринта. Он не знал, сколько времени находится в неподвижности, лежа во мраке на холодном дне. Наверное, там, снаружи, уже не раз свет и тьма сменяли друг друга. Обитателю подводного подземелья это было все равно. Ему уже не хотелось плыть, бороздя донный песок опущенными вниз щупальцами, не хотелось лежать под тяжелыми зелеными струями, извергающимися из двух труб, и ему больше не хотелось наблюдать за отвратительными двуножками через отверстия плавающих раковин. Он больше не терзал свою память. Ему было все безразлично. И даже более того — ему было все противно, все вызывало отторжение. Порой ему казалось, что он умирает. Это было приятное, но ложное ощущение, ибо тело его было здорово, и оно все больше хотело есть. Вскоре голод победил, и Фобос, подгоняемый этим чувством, все же выбрался наружу. По тому, как свет проникал в мутную воду залива, Фобос определил, что было ясное, солнечное утро. Несколько размявшись в движении, он вдруг ощутил необыкновенную легкость в теле. Он по привычке запустил несколько щупалец в прохладную рыхлость песка. Его тягостное настроение стало неожиданно быстро развеиваться, словно пожиравшая его ранее тоска заблудилась в каменных тупиках и осталась в подводном лабиринте. Все вокруг снова стало обыденным и привычным, как будто ничего не произошло, и, казалось, все может продолжаться по-прежнему, надо лишь избегать встреч с жителями берега и не искать ничего такого, что могло бы изменить устоявшийся ход жизни: лабиринт — залив — открытое море, открытое море — залив — лабиринт. Видимо, так должно быть. Но полностью изгнать ощущение тревоги не удалось, оно только ушло куда-то в глубину его огромного существа и там затаилось. И в то же время, вопреки всему, появилось у Фобоса предчувствие чего-то нового, необычного, и это предчувствие становилось все сильнее.
Охота снова не доставила ему большого удовольствия, хотя и прошла довольно успешно. А на пути обратно Фобос впервые за все время почувствовал, что он не хочет возвращаться туда, где в кромешной тьме его снова поджидала ненасытная тоска лабиринта, чтобы навалиться с новой силой, прижать ко дну и заставить страшно завыть. Впереди на освещенной поверхности воды вдруг четко обрисовался силуэт продолговатого корпуса. Сначала Фобос был уверен, что не захочет больше подглядывать за двуножками, что он проплывет мимо. Но, поравнявшись с судном, он ощутил непреодолимое желание хоть мельком взглянуть на него и на мгновение увидеть, чем там заняты странные жители берега.
Раковина была небольшой. На ней у самого края стояла тоненькая двуножка с изящными конечностями и пышной белой растительностью, свисающей с кругленькой головки. Она поднимала то верхние лапки, то одну нижнюю, оставаясь стоять на другой, и тогда казалось, что ее вот-вот сдует ветром, то как-то странно изгибалась. Меняя позы, двуножка на какое-то мгновение застывала и внимательно смотрела на колышущуюся совсем близко воду. Фобос знал, что если как следует высунуться из воды, наклонясь вперед, то можно увидеть свое отражение. И двуножка, кажется, всякий раз смотрела в воду на себя. Это было самое забавное из всех наземных существ, которых Фобосу когда-либо приходилось видеть. И ему очень захотелось забрать это чудо с собой. В конце концов он сможет его приручить, и тогда хозяину лабиринта не будет так одиноко и тоскливо, как теперь. Фобос погрузился глубже и, слегка разогнавшись, ударился о край раковины. Судно качнулось, двуножка с визгом полетела вниз. Прежде чем она успела опомниться, Фобос быстро, но очень осторожно захватил ее одним из передних щупалец и, приподняв над водой, понес прочь от судна. Похититель еще увидел, как из глубины раковины на ее поверхность вылезли два береговых жителя, неуклюже забегав взад-вперед. Потом они, кажется, пытались догнать его, но это уже было бесполезно.