Вскоре он и приехал в Москву вместе с женой, приглашенный Оргкомитетом на VIII Международный кинофестиваль в качестве члена жюри.
…Вечерний Париж мне всегда особенно правился. Первая встреча с ним состоялась уже давно, более двух десятилетий назад. Она оставила неизгладимый след в памяти. Тогда я шел по улицам великого города, и он казался мне знакомым! Силуэты мостов в ожерелье огней, букинисты на набережной в платанах, мрачноватые стены Лувра, четырехгранная башня Сен-Жак, Нотр-Дам… Все это как будто было видено ранее. Я не сразу понял, почему, не сразу догадался, что французские классики с такой любовью и так зримо описывали Париж, что это врезалось, вплавилось в мозг навсегда еще с юности.
В тот вечер, после «чашки чая» у Клеманов, я пошел «домой», в отель, пешком.
Вышел на набережную. Пересек Марсово поле. Всем известная Эйфелева башня светилась, обвешанная бусами фонарей. На вершине ее мигал желтый огонь маяка. Сиреневое небо в чуть подсвеченных закатом пористых облаках широко раскинулось над этим районом огромного города. Когда-то парижане ненавидели дерзкое и гениальное сооружение инженера Эйфеля и поносили его на чем свет стоит. Теперь техническое чудо конца прошлого века — наиболее известный символ столицы Франции, а парижане, подавляющее число парижан, гордятся ажурной башней и любят ее. Так ненависть переродилась в любовь.
За мостом имени русского царя Александра Третьего я свернул в узкую улочку, шумную, суматошную. И у входа первого же кинотеатра увидел рекламный щит, с которого мне улыбался гитлеровский офицер. В маленьком этом кинотеатрике повторяли фильм начала шестидесятых, еще периода «холодной войны», — клеветнический, антисоветский.
Неужели парижане захотели смотреть его? Неужели они не ненавидят больше фашизм?
Было горько и неприятно подумать о таком парадоксе…
Впрочем, у кассового окошечка в ярко освещенном холле кинотеатра никого за билетами не было…
Я постоял немного около подъезда, услышал две-три иронические реплики прохожих. Ни одни из них не свернул к окошечку кассы.
Конечно же не из коммерческих соображений владелец кинотеатра предлагал публике такой фильм. Не взял же он «Битву на рельсах», чтобы напомнить согражданам и молодежи об особенно трудных и героических годах Сопротивления, о взлете святого патриотизма миллионов французов во время второй мировой!
Любовь иногда требует «топлива»… И наверное, нужно, если иметь в виду самое массовое из искусств, фильмы крупные, завоевавшие ранее признание, время от времени повторять на экранах. Показывать здесь, в Париже, ту же «Битву на рельсах» Рене Клемана.
И конечно, фильмы других прогрессивных художников «седьмой музы». И у нас тоже.
В последние годы Рене Клеман немного располнел, стал носить очки. Но по-прежнему он порывист в движениях, изящно-точен в речи. Пожалуй, лишь стал более нервозен, иногда саркастичен.
После того Московского кинофестиваля были еще у нас встречи, к сожалению очень кратковременные, и был регулярный, не частный, но регулярный обмен письмами.
Прославленного кинорежиссера прогрессивных взглядов, мне думается, все более сжимали тиски мира западного кино.
Призов за новые работы в Каннах ему не присуждали. На других кинофестивалях — редко.
И он очень был рад, когда узнал, что советское издательство выпустило о нем книгу…
Недавно мы несколько минут говорили о важном — о судьбах современного коммерческого западного кино, его антигуманистичности.
Клеман с нескрываемым отвращением отозвался о некоторых модных фильмах с «начинкой», как он выразился, из секса и насилия.
— Наше искусство сейчас оказывает плохую услугу человечеству, будущему. Либертинаж (вседозволенность) оборачивается реакционностью, — сказал он.
— А может быть, в условиях западного общества — капиталистической формации — существует еще неписаный закон саморазвращения? Ведь проповедь культа насилия, преступности, скотства дает продюсерам деньги. Иначе они не раскошеливались бы на эти темы.
— Что ж, — горько усмехнулся Клеман, — в таком допущении есть зерно…
А совсем недавно я получил от Рене и Беллы Клеман открытку с приветом. Незримые нити симпатии все же тянутся между нами. Я рад этому, потому что верю в Клемана как крупного художника кино, реалиста, уже немало создавшего ценного, и в то, что он еще будет снимать отличные прогрессивные фильмы и продолжать идеологическую «битву на рельсах» во имя будущего, во имя счастья грядущих поколений людей.