«БИТВА НА РЕЛЬСАХ»

Сухощавый, стройный немолодой человек с тонким, одухотворенным лицом ученого или поэта, в сером костюме, перекинув белый плащ через левую руку, стоял перед маленькой церквушкой в лесах — она реставрировалась — и внимательно ее рассматривал. Иногда он чуть поворачивал голову, обращал взор на другой такой же древний храм неподалеку или окидывал взглядом старинное строение — боярские палаты. За его спиной высилась бетонно-стеклянная громада гостиницы «Россия», к восточному ее входу подъезжали и отъезжали машины, толпились люди чуть ли не со всех краев света. Над балюстрадой лопотали национальные флаги почти сотни государств. Шумел Московский международный кинофестиваль.

Когда я подошел ближе, человек обернулся — это был знаменитый французский кинорежиссер Рене Клеман — улыбнулся, поздоровался и сказал:

— О мсье, я не перестаю наслаждаться этой историей в камне. Много лет прошло с тех пор, как мне пришлось оставить занятия архитектурой. Но подлинные произведения искусства зодчих, известных и безвестных, волнуют меня по-прежнему. Архитектура ведь, как теперь принято говорить, «самовыражение» первых художников, появившихся в истории человечества! Не правда ли? Как хорошо, что вы, свершив свою революцию, не отказались от культуры прошлого. Я уважаю вас за это…

И добавил:

— Конечно, не только за это. За многое. За то, что вы сокрушили фашизм, за…

— О, Рене! Вот вы где! Я так и знала…

От подъезда гостиницы быстрыми шажками, почти бегом, к нам приблизилась в меру полная невысокая женщина в мантилье-накидке. Ее округлое лицо обрамляли чуть седеющие светлые локоны, глаза светились радостью и добротой.

— О, мсье Виктор! — узнав, повернулась она ко мне. — Очень, очень рада вас видеть тут, в Москве. Комант’алле ву? Какой хороший погода.

Говорила она по-русски довольно хорошо и «для практики», как сказала как-то, еще в Париже, старалась изъясняться на языке своих родителей, давно выехавших из России.

— Рене! Вы опоздаете на заседание жюри кинофестиваля. Уже приходила наш номер симпатичная секретарь, беспокоилась. Идемте же! Аллон вит, Рене. Извините нас, мсье Виктор!

Рене Клеман развел руками — ничего не поделаешь. Поклонился.

— Обьенто́!

Эта встреча была в июле семьдесят третьего. В тот приезд Клемана в Москву мы встречались еще много раз, но, к сожалению, все урывками. Он был занят много в жюри конкурса художественных фильмов, а в свободное время устремлялся в музеи. Белла Клеман как-то шутливо пожаловалась, что она должна будет, вернувшись домой после кинофестиваля, лечь в больницу и лечиться от переутомления.

А познакомились мы года за три до того в Париже…

На небольшой площади, где стоит один из известнейших театров Парижа «Одеон», есть кафе-ресторан «Ше-Гренье». В тот раз Жан Шницер, критик и киновед, автор нескольких хороших книг о советском кино, очень милый человек, и его жена Люда, литературная переводчица, пригласили меня позавтракать в этом ресторанчике, специализировавшемся на рыбных блюдах.

Он невелик: один зал с крытой верандой, обвитой виноградом, захватившей и часть тротуара. Сквозь зеленый занавес листьев виден театр «Одеон»… Здание его давно не ремонтировалось, выглядит обшарпанным и каким-то заброшенным. Впрочем, как и многие другие парижские театры, он переживает кризис. Билеты на спектакли дороги, посещаемость невысокая… Исключение составляют кабаре-варьете и некоторые концертные залы, например «Олимпия», с программами, рассчитанными главным образом на туристов.

Об известном затухании театрального искусства во Франции и начинается у нас разговор со Шницерами. Но вскоре приходит Рене Клеман, усталый, прямо со съемок. Он в отлично сшитом и отглаженном светлом костюме. Не в пример другим режиссерам, обычно нарочито небрежно носящим блузы разных фасонов и из разных материалов, джинсы и «отрицающим» галстуки, Клеман одевается всегда, пожалуй, даже слишком строго, всегда подтянут, собран… Это одна из черт его характера — собранность. Однако она не порождает «застегнутости», не ведет к молчаливой отчужденности и сухости в обращении с людьми. В беседе Рене Клеман обычно по-французски раскован, щедро делится своими мыслями, любит шутку и острое слово…

В ресторанчике «Ше-Гренье» есть фирменное блюдо, «спесиалите» — фаршированная форель, и к нему подают отличное сухое белое вино типа «Божоле».

Клеман поднял бокал, прищуриваясь, посмотрел на отливающее опалом вино и предложил выпить за историческую дружбу французской и русской культуры. «Включая советскую», — добавил он. А затем, естественно, пошел разговор о нашем киноискусстве.

Французы вообще любят за столом серьезную беседу, а точнее — на серьезные темы. Даже в деловых кругах принято обговаривать существо сделок и контрактов сначала в кафе или ресторане, за завтраком или обедом, а затем уже оформлять их в оффисах договорами и соглашениями на бумаге.

Жан Шницер спросил Клемана, как идут съемки его нового фильма «Дом под деревьями».

— Осталось немного. Но «немного» иногда очень много в нашем искусстве, — ответил он с какой-то грустью в голосе.

— Это самое чуть-чуть! — воскликнул Шницер.

— Да. И желание сделать получше, как можно более приблизиться к замыслу, к тому, что видишь с самого начала, готовясь к съемкам. Импровизация в процессе делания фильма вообще возможна, допустима, более того — неизбежна. Моя работа на площадке не составляет исключения, я тоже импровизирую — и в довольно широком диапазоне, в зависимости от потенций актеров, мастерства оператора. Но всегда в пределах замысла, конструкции «увиденного» фильма, еще тогда, когда размышляю над сценарием… Подготовка к съемкам, начиная с этого периода, всегда отнимает у меня много сил и времени.

— И вы, метр, наверное, уже сейчас задумываете новый фильм? — продолжал свои вопросы Шницер.

Клеман усмехнулся.

— У каждого режиссера есть идеи… Часто не материализующиеся. Несбывающиеся.

Ответ был уклончивым, и все же очевидное нежелание продолжать разговор в этом направлении не остановило критика.

— А вы, метр, не думаете вернуться к своей коронной теме, я имею в виду антифашистскую? — спросила Шницер. — И продолжить серию своих замечательных фильмов: «Битва на рельсах», «Проклятые», «Запрещенные игры»… Кстати, вот здесь, на площади Одеон, в сорок четвертом, в дни освобождения Парижа, со своими товарищами, воинами Сопротивления, дрался с оккупантами Эрнст Хемингуэй…

— Не исключено! Может быть, и вернусь, — оживился Клеман. — К сожалению, мне не пришлось участвовать в освобождении Парижа и встретиться там с великим писателем Хемингуэем. Я участвовал в Сопротивлении на юге Франции, снимал действия «маки́», сделал документальный фильм о том, как герои Сопротивления боролись с оккупантами на железных дорогах. Фильм этот так и назывался — «Те, что на рельсах». Увиденное тогда и перечувствованное впоследствии воплотилось в замысел моей уже игровой ленты «Битва на рельсах». Эта работа, мне рассказывали, понравилась и советским зрителям? — Клеман обернулся ко мне: — Надеюсь, это правда?

— Сущая правда. «Битва на рельсах» и другие ваши антифашистские фильмы очепь тепло встречены в Советском Союзе. Например, «Проклятые» и «Запрещенные игры».

— А на другие темы?

— «У стен Малапаги»! Я, и не только я, считаю эту ленту одним из самых выдающихся гуманистических кинопроизведений. Вообще ваше творчество — целая эпоха во французском кинематографе!

Сказал я это совершенно искренне, не помышляя польстить Клеману. Еще лет пятнадцать тому назад, впервые увидев «Битву на рельсах», я был потрясен суровым и мужественным киноповествованием о героических делах французских патриотов в то время, когда они вели неравную борьбу с жестоким врагом, захватившим их родину. Потом появились другие ленты Клемана — «Проклятые», «У стен Малапаги», «Запрещенные игры», заслуженно получившие призы на Международном кинофестивале в Каннах в конце сороковых и начале пятидесятых годов. Тогда Каннский кинофестиваль был еще не столь тенденциозно коммерческим. Поэтому и творчество Рене Клемана, так же как и работы итальянских неореалистов Де Сика, Де Сантиса, Росселини и Висконти, завоевывало себе призы и внимание. Их творчество стало взлетом западного кино на крыльях прогрессивных идей, сочувствия и любви к простым людям, людям труда и тем, кто противостоял реакции во всех ее формах и видах, в том числе фашизму…

Некоторые и из последующих лент Репе Клемана также, несомненно, были прогрессивными в своей сути, по заложенным в них мыслям. Например, фильм «Горит ли Париж?» — об освобождении столицы Франции, появившийся на экранах в начале шестидесятых годов…

…Рене Клеман, выслушав сказанное мной о его творчестве, почему-то снова грустно усмехнулся, но ничего не сказал. Маленькими глотками он допивал свой кофе, глядя сквозь кружево листьев на мелькающие силуэты прохожих и машин, пересекающих площадь, на фасад знаменитого театра… Вскоре он поставил чашечку, поднялся, извинился, что должен ехать на студию, и ушел.

— Вы задели его больную струну, — сказал тихо Шницер. — Рене сейчас в тисках…

— Каких тисках?

— Об этом вы его спросите сами, когда снова увидитесь. Но мне думается, на него жмут продюсеры.

Вскоре мы тоже покинули уютный ресторанчик и пошли по тихой улочке Одеон, идущей от площади к бульвару Сен-Жермен. Дома прошлых двух столетий сжимают ее, и она точно ущелье. Узкие тротуары замощены побитыми, пообтертыми каменными плитами. Между ними кое-где пробивается чахлая травка. И очень уместны здесь антикварные и букинистические магазины! За пыльными стеклами их нешироких витрин старинный фарфор и африканские маски, позеленевшие изделия из бронзы, вычурная мебель XVII—XVIII веков, книги в кожаных переплетах, выцветшие карты и эстампы…