В письме говорилось, что благодаря сотрудничеству с силами французского Сопротивления удалось добыть все фотокопии немецких документов и перевести их (как и само письмо) на микропленку. Сделано два экземпляра фотокопий. Один экземпляр Коллинс был намерен хранить в соответствующем тайнике, а другой предполагал как можно скорее переправить нам в Лондон. Этой переправой, писал он, займется особа, с которой он до сего времени сотрудничал и которая заслуживает абсолютного доверия. По прибытии в Лондон она, помимо фотокопий и данного письма, сможет дать нам дополнительную информацию, которая, как Коллинс надеется, окажется достаточно полезной. В настоящий момент, указывалось в письме, заканчивается разработка плана переброски этой особы с французского побережья в Англию.
Чувствуя нарастающее волнение, я отложил письмо в сторону и закурил.
Теперь, думал я, все это дело распутано и находится полностью в наших руках. С такой информацией и с теми ее обрывками, которые удалось собрать за эти дни мне, дело уже можно считать завершенным.
Прекрасное самочувствие и приподнятое настроение подтолкнули меня к бутылке виски. Налив себе полный стакан, я сделал несколько глотков и вновь взял письмо, чтобы дочитать его до конца. Я определенно помню, что в ту минуту почувствовал: в последнем абзаце меня ожидает еще какой–нибудь сюрприз.
Не исключено, что именно это неосознанное чувство заставило меня оттянуть момент чтения.
Интуиция меня не обманула. Да и вообще — была ли это интуиция? Скорее, опыт. Ведь любое лицо, направляемое к нам, должно было иметь определенные приметы для идентификации. Читая письмо Коллинса, я ждал сведений о таких приметах и почему–то не очень спешил их найти. Почему? Да потому, что, найдя их в конце письма, я вдруг почувствовал себя весьма и весьма неважно. Пожалуй, впервые я узнал, испытав на самом себе, что такое шок.
В конце письма говорилось, что особа, которая добыла эти фотокопии секретных немецких документов и которая попытается переправить их в Англию, является сотрудницей разведывательной группы французского Сопротивления. Ее имя мисс Джанина Грант.
Старик приготовил свежую смесь виски с содовой, пододвинул ко мне стакан и вновь откинулся в своем мягком кресле. Затем, закурив толстую гаванскую сигару, он некоторое время внимательно наблюдал за вьющимся дымком и наконец, пожав плечами, произнес:
— Действительно, она попала в чрезвычайно затруднительное положение. Это одна из редких, но пока неизбежных в нашем деле ситуаций. Иной порядок для прибывающих к нам агентов из других стран мы пока установить не можем. Поэтому Коллинс не имел права просто назвать ей нужные адреса. Он дал ей косвенную информацию для выхода на связь. И только со вчерашнего дня я начал получать о ней первые, еще ни о чем не говорящие сведения. Она могла оказаться и просто приезжей, и агентом. Причем любым агентом.
— Это я знаю. И все же…
— Она поторопилась в поисках прямых контактов. Не хватило выдержки.
— Нет, не думаю, — возразил я. — События подтолкнули ее к этому. Сыграло здесь свою роль и мое повышенное внимание в связи с убийством Кэрью, и настойчивая слежка за ней членов немецкой банды.
— Может быть, — согласился Старик, но тут же добавил: — Она могла сменить квартиру при надобности. Коллинс наверняка снабдил ее несколькими адресами наших резервных точек. — Сделав очередную затяжку, он продолжал: — Более того. Как только я получил первое сообщение о мисс Грант с Верити–стрит, я распорядился ускорить проверку. И вчера, уже поздно вечером, получил сведения о том, что одна девушка, судя по приметам, та же самая мисс Грант, сняла комнату по нашему явочному адресу, но, отправившись за вещами, больше не появилась там. Не появлялась она там и сегодня. Она исчезла.
— Вам обязательно надо было бы повидать ее, — сказал я. — У нее есть информация.
— Знаю. Будем надеяться и искать ее. И если разыщем, то как следует отругаем за нарушение наших правил. Если, конечно, будет желание или необходимость в этом. Опасаюсь, однако, того, что она будет найдена в каком–нибудь рву или реке в таком состоянии, что разговаривать с ней уже не придется. Церемониться с ней они не будут, а живая она им не нужна.
— Это, конечно, так, — сказал я.
— Что касается Кэрью, — продолжал Старик, — то он оказался в таком положении, что не мог полностью доверять этой мисс Грант, как не мог, с другой стороны, и полностью не доверять ей. Очень жаль, что у них не оказалось достаточно времени, чтобы ликвидировать разделявший их барьер взаимного подозрения.
— Для этого они не имели ни одного подходящего случая, — добавил я. — Джанина и Сэмми встретились на пути сюда. Каждый из них работал за себя. Она знала о нем только то, что он ей говорил. А много говорить ей он не мог. И он знал о ней только то, что она сама говорила ему о себе. А говорить много о себе она также не могла. Оба они рассчитывали, что здесь, в Лондоне, они смогут, наконец, докопаться до истины. Возможно, она сообщила ему кое–что об этой немецкой банде, но теперь уже нет никаких сомнений в том, что свой коричневый конвертик она Сэмми не передала. И, скорее всего, ни одним словом о нем не обмолвилась. Вот здесь–то я и поскользнулся. Крепко поскользнулся и ошибся. Как только передо мной возник вопрос о каких–то разыскиваемых немцами документах, я предположил, что они находились в руках Сэмми.
— Вполне логично и естественно, — вставил Старик.
— Затем, то есть сразу по прибытии их в Лондон, события начали развиваться слишком быстро — и неожиданным образом для них обоих. Сэмми обнаружил, что некий белолицый висит у него на хвосте. Он понял, что какая–то организация ведет за ним слежку. Стал подозревать всех, включая Джанину. И был прав. Безусловно прав. Стремясь не выпустить Джанину из поля зрения, он взял ее с собой на вечеринку, куда был приглашен белолицым. Сэмми прекрасно понимал, что этот белолицый пытается свести его с членами организации, к которой принадлежит сам и которая организовала слежку. И Сэмми решил сыграть, ва–банк. На свой страх и риск. Но он даже не догадывался, что эта самая организация, раскрыть которую он собирался, имела совершенно определенную цель.
— Изъять документы?
— Безусловно. Эта агентура весьма оперативно получила с континента сведения об отправке в Лондон копий секретных документов большой важности. Каким именно образом немцы нащупали эту операцию, нам пока неизвестно, так же как неизвестно, каким путем группа пришла к заключению, что эти документы находятся у Сэмми Кэрью.
— Вернее, что они могут находиться у Сэмми Кэрью, — вставил Старик.
— Именно так, — согласился я. — Попав на тот злополучный вечер, Сэмми понял или почувствовал, что что–то неладно, что он не только раскрыт неизвестной ему организацией, но своими неосторожными и поспешными действиями может навести эту организацию на мой след. И на вечере он замкнулся и резко подчеркнул свое незнакомство со мной. И ничего не сказал обо мне Джанине.
— И, ничего не зная о документах, — заметил Старик, — он не мог оценить размеров грозящей ему опасности. К тому же от виски вы оба окосели и что–либо сообразить были не в состоянии.
— Согласен. Оплошали мы тогда оба. И вот Сэмми убит. Вслед за этим я навестил Джанину. Она насторожилась. Она не знала точно, на кого работал Сэмми. Она не знала его шефа. Я же вертелся там, что–то пытался разузнать и выглядел весьма подозрительно. Джанина имела все основания опасаться меня. С другой стороны, она встретилась с отлично знакомыми ей по документам людьми из группы. Прежде всего, это белолицый и тетушка. Последняя даже оказалась квартирной хозяйкой Сэмми. В этом доме Джанина была, и внутреннее его устройство известно ей досконально. И еще, ей нетрудно было понять, что Сэмми убит в связи с поисками документов, что поиски будут продолжены и что центром понемногу становится ее собственная особа. Со всеми, разумеется, вытекающими отсюда последствиями. И она поступает единственно правильным способом: прячет документы и делает это очень умно. Когда пронырливая тетушка направилась к ней на квартиру после убийства Сэмми, Джанина выскользнула через черный ход, бросилась к дому тетушки и спрятала документы в знакомой ей спальне этой бестии. Я же ошибочно предполагал, что она занималась гам осмотром вещей Сэмми в поисках каких–то важных бумаг. Один мой неверный шаг порождал другой. Более того, в какой–то степени я сам навел группу на след Джанины, так как они уже таскались за мной по пятам.