— Это был очень старый человек с длинными седыми волосами и бородой, но вполне здоровый и сильный для своего возраста. Он был босиком в такой холод.

Фармацевт и настоятель Хокко переглянулись. Ойоши сказал:

— Вы, Ваше Превосходительство, были удостоены самого мастера. Он никогда не сходит с его горы для обычных посещений.

Акитада поморщился:

— Боже мой, а я отправил его на кухню за тем, чтобы его накормили и уложили спать.

— Я думаю, что он был рад, — сказал настоятель со смешком. — Если он все еще будет там утром, вы можете послать за мной? Я очень хочу с ним поговорить.

— Человек вряд ли станет ждать, чтобы быть арестованным, — отрезал судья. — Я ожидаю, что он имеет все основания, чтобы скрыться на своей горе. Как и половина из тех людей, которые скрываются от властей. Он, вероятно, является преступником или предателем. Интересно, как он проскользнул мимо стражников.

Это вызвало бурные дебаты между настоятелем и Хисоматсу, в течение которых Акитада был вынужден снова выйти на галерею.

Оказавшись в уборной на этот раз, то почувствовал себя физически и психически опустошенным и постоял минуту, прислонившись к стене. Он подумал, что его еда или вино были отравлены. Слуга, что последовал за ним с фонарем, сидел на корточках на холодном деревянном полу, наблюдая за ним. Снаружи ветер свистел сквозь жалюзи. Вдруг раздался краткий отдаленный звук, нечто среднее между криком и воплем, прерванным порывом ветра и потом повторившийся снова. Акитада и слуга вскочили, прислушавшись.

Акитада подошел к окошку и отрыл его. Снег все еще дул снаружи, но на фоне белого пейзажа не было видно никаких признаков жизни. В угловом павильоне у освещенного окна мелькнула тень. Возможно, кого-то еще привлек звук.

Слуга выглядел испуганным. — Пойдемте, господин. Это призраки мертвых кричат о справедливости.

Снова суеверие. — Ерунда, — сказал Акитада. — Это, вероятно, какие-то животные. Волк или сова. Но, вспомнив историю Торы о семье Уэсуги, он с дрожью закрыл оконце.

Когда он вернулся на свое место, хозяин исчез. Акитаде было тревожно осознавать, что его повторное отсутствие вызвало любопытные взгляды гостей. Чтобы скрыть смущение, Акитада попросил судью рассказать о преступной деятельности в крае, получил еще одну тоскливую лекцию о необходимости суровых мер наказания. Когда вскоре после этого вернулся Уэсуги, он выглядел напряженным и озабоченным. — Снег усиливается, — заявил он, — дорога к Наотсу может стать непроходимой. Я надеюсь, что все вы останетесь в моем доме на ночь.

От этих слов Акитаду охватила откровенная паника и он резко поднялся. — Спасибо, нет. Благодарю за щедрое угощение и приятную компанию, но сейчас я не могу больше испытывать ваше гостеприимство, — сказал он. — Мои обязанности требуют от меня вернуться обратно в город.

Затем возникла всеобщая суета. Большинство других гостей также попрощались, намереваясь присоединиться к кортежу Акитады на пути обратно в город.

Уэсуги по-хозяйски возражал против внезапного ухода гостей. Когда он выслушивал официальные благодарности Акитады, его лицо было лишено выражения, но его маленькие глаза блестели и странно двигались в мерцающем свете. Возможно, это было заболевание Акитады, но вдруг Уэсуги показался ему страшным, а тени в уголках большого зала казались ему живыми.

Акитада знал, что его побег в снежную ночь был трусливым и иррациональным, но достойным концом для самого неприятного и бестолкового вечера, который он когда-либо проводил. Он был наполнен предчувствием.