Цикличность
— Вот, лови.
Батончик Сникерса шмякается на колени.
Я нормально не ела уже вторые сутки, перебивая аппетит вредной едой или обедом в пластиковой коробке. Моя пища — кофе. Вот и сейчас, рядом со мной дымится картонный стаканчик из больничного кофе-аппарата. Но больше всего на свете я желала бы поспать: нормально, вытянувшись во весь свой рост, накрывшись одеялом и зарывшись носом в подушку. Мне кажется, у меня уже хронический недосып. Чтобы успеть в больницу, я встаю в пять утра. В начале я тут даже ночевала, свернувшись калачиком на кресле, на нем же иногда пытаюсь выспаться днем. Сильно похудела, чем постоянно вызываю упреки со стороны родных.
— Что там? — Перебивая зевоту, спрашиваю я.
— Всё то же…
В моих пальцах катышек шерсти, нащипанный в раздумьях с моего свитера. Я неловко пытаюсь кинуть незаметно его на пол и случайно проливаю кипяток на свои больные ноги.
— Ай! — Шиплю от боли, ощущая как, горячая ткань становится холодной и мокрой на мне, а кожа начинает пылать от ожога. — Я в туалет… Сейчас приду…
Встав, морщусь, чувствуя, как отдают в теле синяки и ушибы, которые никак не пройдут. Иду в туалет, не глядя на дорогу. Во мне нет сил даже злиться, что испортила джинсы, а чистые — дома, переодеться времени нет и не будет. Пройдя стенд с пасхальными зайцами, детскими открытками и гирляндами самодельных яиц из папье-маше, которые уже неделю как надо снять, захожу в туалет и начинаю замывать пятно на коленке. Кое-как справившись, понимаю, что все равно останется след. Черт с ним!
Обреченно вздыхаю и устало смотрю на свое отражение в зеркале. Волосы грязные. Я их мыла три дня назад, лицо в сухих корочках ссадин, которые быстрее заживают, чем на теле: день-два и отвалятся. Под глазами такие круги, что их легко спутать с синяками. М-да… А мне ведь сейчас идти к нотариусу.
Две недели… Прошло всего лишь две недели, а у меня ощущение, что больше. Живу между больницами, еще как назло срывают в Сенат на показания: все ищут Дэррила и Лидию. Вряд ли найдут, так как они с Миа. Уверена, что и Лидия подсобила, создав очередную проклятую схему, в которой их никогда не находят.
Боже! Как я устала! Я тру глаза и они становятся красными, начинают слезиться. Теперь я и вовсе похожа на чучело. Огорченно умываюсь холодной водой, испытывая желание сунуть голову под кран, чтобы ощутить, как вода течет по разгоряченной коже, будоража рецепторы и пробуждая ото сна.
Давайте знакомиться. Я Мелани Оденкирк. Попросту, Мел. Мне двадцать один год, и я Смертная. Выжившая в страшную ночь Переворота, которая войдет во все аналоги Инициированного мира, преобразуясь в сухой текст из учебников. Вся моя семья — Инквизиторы из школы Саббат, которым повезло больше, чем другим школам. Она осталась в полном составе. Почти в полном… Если не считать одного коматозного и двух раненных. Еще и моя сестра лежит на сохранении: тревога за Кевина и нестабильный энергетический фон с зовом Темного, к которому она всегда была очень чувствительна, сильно отразился на ее здоровье. Поэтому после взрыва ее госпитализировали с кровотечением вместе с раненными из Сената. Теперь она находится в другой больнице на другом конце города и бесится от того, что ее не выпускают. Варька рвется к Кевину. Тот же все уши прожужжал о ней, пытаясь даже сбежать к ней из-под капельницы. Хелмак поступила мудро: обоим купила планшетники с интернетом, что теперь эти двое не только могли созвониться, но и увидеть друг друга. Не скажу, что это решило проблему, но их рвения чуть поубавилось. По крайней мере, нам не надо беспокоиться о том, что придется кого-то ловить в тапочках и больничной одежде по середине Ливерпуля.
Второй раненный был Курт. Несколько дней реанимации, тяжелая операция с гаданием на ромашке «выживет-не выживет», в итоге, Курт выкарабкался, как и его девушка, которая была тоже контужена. Все-таки Кевин спас ее. Они успели добежать до двери и скрыться за ней, в отличие от нас.
Все, кто был тогда в комнате, оказались мертвы. Единственные выжившие — я и Рэй, со странными последствиями от магического взрыва. Мой знак и дар пропали, в отличие от изменившегося знака Рэя, который снова стал Инквизитором. Кевин был прав по поводу взрыва, но это не было похоже на атомный, это было похоже, как будто кто-то кинул спичку в урну и все, что там было сгорело. Ударная волна магии была настолько мощная, что повредила купол и крышу, которая рухнула вниз на стоящих в комнате. Многие умерли от тяжелых ран и пробитых черепов. Я настолько крепко держалась во время взрыва за Рэя, что спасателям пришлось рвать ткань на нем, чтобы отцепить меня. Я была без сознания вся в мелких синяках и ссадинах, а вот Рэй… Он был целым и невредимым. И любая царапина на нем заживала ежесекундно, а я вот лишилась дара. Одна — в ссадинах, но без сознания, другой — целый, но в коме.
Архивариусы-кинетики предполагали, что это из-за сильного воздействия энерго-волны, изменившей наше колдовское «ДНК». Они строили теории и версии, подкрепляя какими-то данными и измерениями. Но все сходились в одном — произошедшее уникальный случай, который повторить и исследовать вряд ли когда придется…
Остальные мои друзья были поклацаны и побиты, как и я. Стефан с переломом руки, Нина с сотрясением мозга от моего удара — Ной ее, кстати, поселил в Саббате, и теперь они оба трудились над восстановлением справедливости после того ада. Единственный, кто поддерживал меня и часто видел, была Ева. Она порой приходила и помогала пользоваться порталами, которые теперь были для меня недоступны. Поэтому, здравствуй, общественный транспорт! Здравствуйте, все чудики и маниакальный личности с обсессивно-компульсивным расстройством, а также все любители полапать женщин в час пик в полном набитом метро.
Я возвращаюсь в палату к Рэю. Я смотрю на него, подключенного к аппаратам, и пытаюсь понять, что же все-таки произошло. Плевать на теории Архивариусов и догадки врачей, я пытаюсь осознать, что правда, а что нет. Порой гадаю: что было настоящим, не схемой, где меня, как главный винтик, впихнули и заставили подчиняться? Может, я вовсе не люблю Рэя? А он продолжает меня ненавидеть, пребывая в этом глубоком сне?
И схема предстает в моем воображении Страной Чудес, где я, как Алиса, бегу на месте, возвращаюсь туда, откуда пришла, нахожу, теряю, меняю облики и размеры под исчезающую кошачью улыбку Моргана и безумного Шляпника Реджину. Вниз, вниз по кроличьей норе! Где-то там все-таки должно быть дно, о которое я разобьюсь.
Вообще, у судьбы странный гадкий юмор: то я в коме, то Рэй, то я теряю память, то ему стирают, то он умирает, то я. Что это? Цикличность? Схему Дэррила и Лидии заело? Или мы сходим поочередно с ума?
Врачи разводят руки, Архивариусы тоже.
Чертов карабин Судьбы снова крутанулся. Игра в рулетку продолжается.
В палате уже сидит его личная сиделка — Шабана, от которой пахнет жгучими специями и чем-то шоколадным. Она мне нравится. Лучше, чем остальные. Шабана выполняет все прилежно, тщательно и заботливо. Она делает массаж Рэю от пролежней, аккуратно ставит капельницы, помогает мне мыть его, читает ему со своим индийским акцентом газеты и учебники по медицине. Сегодня ее очередь дежурить и я рада этому.
— Добрый день, миссис Оденкирк.
— Здравствуй, Шабана.
— Как дела у мистера Оденкирка? — Стандартный вопрос, который вначале был больнее всех моих синяков и ссадин, не дающих нормально двигаться. Но я привыкла к нему. Даже радовалась, когда Шабана его задавала, потому что этот вопрос задавался как о нормальном и здоровом человеке, сама его суть была против всех неутешительных диагнозов врачей.
— Хорошо. Мы сегодня дочитали с ним книгу.
Я читала Рэю, разговаривала, рассказывала шутки Стефа и том, что у других происходит, смотрела вместе с ним тупой сериал, осуждая действия главной героини и нелепость сюжета. А иногда молча плакала возле его кровати… В такие моменты я не понимала кто я, где я и кого жальче сильнее. И я начинала злиться на всех. В том числе и на Оденкирка, ради которого я торчу в больнице каждый божий день — и уйти не могу, и пребывание тут бессмысленно. Зачем? Мел! Он же в коме! Ты любишь его, Мел? Ты все еще любишь? Ты его вообще любила?