Изменить стиль страницы

— Миссис Грачевски, давайте это оставим тут.

— Но, Норма, Джек сейчас придет, и что я ему предложу? Он же так любит чай! Чай с имбирным печеньем по моему рецепту…

Голоса доносятся из внезапно распахнувшейся двери через пару комнат, и оттуда медленно выползают сиделка и старушка. Притом последняя держит кружку, крепко вцепившись в нее своей худой рукой. Сиделка сразу замечает меня возле двери Марии и кратко кивает в знак приветствия. Игнорирую, впялившись взглядом в ее пациентку, от которой несет какими-то тяжелыми неприятными духами и ветошью. Несмотря на это, у старушки накрашены губы, хоть и неровно по ее морщинистым, скукоженным губам, и на тонкой шее висит нить старого жемчуга, навевающая мысли об не плебейском происхождении этой дамы.

Эта парочка проходит, громко шаркая и чем-то позвякивая в кармане. Старушка все утверждает, что сейчас придет Джек. Норма соглашается и терпеливо ее уводит куда-то от меня и комнаты вместе с противным запахом и кружкой.

Если я когда-нибудь дойду до такого состояния и возраста, убейте меня!

Хм! По крайней мере, в коридоре не пахнет освежителями, которые щедро распыляют в таких заведениях, чтобы перебить запах мочи, кала и рвоты. Наверное, эти запахи у пациентов в комнатах. Ненавижу аромат роз! Я сразу вспоминаю этот синтетический, навязчивый душок в палате у матери, которая периодически забывает, как ходить в туалет. В такие периоды сладкий запах усиливается в ее пустой комнате и становится равный химической атаке. Я просила персонал так не усердствовать, но мать сразу же придумывала способы «вернуть» аромат в свою комнату. «Ангелы уходят из моей комнаты, Лаура. Раньше тут пахло садом! И вот они уходят». Поэтому после таких приступов меланхолии «ангелы» появлялись в виде жестяного баллончика Глэйд.

Я кидаю тоскливый взгляд на белую, хлипкую для мага дверь Марии… А затем разворачиваюсь и иду к Лидии. Вхожу в тот момент, когда разговор о Моргане идет уже вовсю.

— Так, значит, вы помогаете ему?

— Да. Он так думает.

Я изумленно таращусь на стены в комнате девушки, сразу понимая, кто она из сестер. На каждой стене висит по три-четыре полки, которые просто уставлены маленькими фигурками.

Кукольник!

И как тут разрешили столько полок в больнице? Это же против правил! Наверное, Морган постарался. Пока Лидия рассказывает, я, словно в музее, начинаю рассматривать каждую фигурку на полке. Запах высыхающего пластилина витает в воздухе, что кажется он у тебя даже на зубах. Морщусь.

— Что значит «думает»?

— Он считает, что контролирует нас.

— А на самом деле?

— Только мою дурочку-сестру.

Маленькие фигурки. Не идеально. Даже небрежно. Нет лиц, нет деталей. Просто куколки с кусками бумажек, на которых написаны имена. Маленькие женщины и мужчины в костюмах, кто сидит, кто лежит, а кто стоит солдатиком. Имена, имена, имена…

Я оборачиваюсь на Лидию, девушка спокойна и безмятежна, даже радостна, будто не впервые видит нас. Стефан смотрится так, будто только сейчас осознал, что он в дурке: напряжен, в глазах страх, кажется, он готов дать деру. Но это только кажется. Стефан никогда не бежит от опасности, как бы ему страшно ни было.

Оливия сидит за столом напротив Лидии и ведет себя будто на допросе. Но Реджина! Вот, кто выглядит страннее всех! Женщина смотрит на Лидию немигающим взглядом, чуть подалась вперед, руки скрещены, будто себя сдерживает. Вид полного отсутствия сознания. Реджина выглядит здесь самой сумасшедшей. Я пробую своим даром понять что происходит, но я ее не чувствую как человека. Будто передо мной манекен.

— Реджина?

Я окликаю ее. Но она делает жест рукой. Глянцевый блеск маникюра сверкает вместе с бриллиантами в ее кольце.

— Вы знаете, что Морган хочет свергнуть Сенат? — Оливия ничего не замечает. Истинный Архивариус, ушедший в допрос. Но Лидия все больше веселится, постоянно оглядывая нас.

— Знаю! Я даже знаю схему. Все произойдет, когда начнется расширение Карцера. Так было задумано! Морган хотел ослабить Старейшин, вот и придумал с расширением! Гениально, не правда ли?

— Откуда будет удар? Кто будет участвовать?

— Удар будет из Карцера. Все Химеры будут участвовать в захвате Сената, пока Морган будет превращаться в Старейшин. Он думает, что они еще люди.

Я смотрю на веселую, кроткую Лидию и пытаюсь понять, что это означает «думает, что они еще люди».

— Как Морган собирается стать Старейшинами?

— Ой! Это просто! Главное, чтобы были три стихии: огонь, вода, воздух. Сначала он должен пройти огонь, затем воду, затем воздух. А затем начать расщепление на три человека. Есть старое заклинание еще у Древних. Оно поможет вобрать силу Старейшину. Главное задача, лишь выжить на этих обрядах. Вот он и собирал себе команду.

Я мысленно свожу все услышанное. Огонь — это однозначно его любовница Марго, вода — это поскудник-амфибия Майкл Слэйд. Воздух? Наверняка, кто-то из новеньких. Расщепление — Саката. Оденкирк вместо Шуваловой, чтобы пережить боль…

— Откуда он достал себе заклинание?

— Как откуда? Он с помощью Дэррила и Мелани оживлял Древних. Я думала, вы это уже давно всё знаете! По крайней мере, думала, что вы придете уже зная, раз нашли меня.

— Ты ведь нас ждала? — Я не сдерживаюсь и произношу вопрос, который так и вертелся на языке.

— Да. Ждала! Очень давно. Уже три года!

Она счастливо смеется. Я отмечаю, как красива и одновременно пугающе выглядит Лидия. В Средневековье таких Инициированных сжигали. Притом ее бы послали на костер только за темные, бездонные глаза инопланетянки.

— Она все знала… Она все знала…

Мы оборачиваемся на этот шепот, в котором слышен ужас и шок. Светоч смотрит со страхом и неприязнью на девушку.

— Реджина? — Стефан, будто слуга, двинулся к Хелмак, что вызвало у меня неприятное чувство брезгливости: хозяйка и ее верный пес. Стефан! Где же твоя независимость? Но Реджина даже не слышит моих темных злых мыслей, она взрывается и начинает отчитывать Лидию, как маленькую. В комнате тут же возникает гул и вибрация, исходящая от Светоча. Я трогаю Хелмак даром и будто ошпариваюсь: она вся взвинчена, в ярости, готовая броситься с кулаками на ошеломленную Лидию.

— Она все знала! Все заранее подстроила с Дэррилом! Вы оба возомнили себя Богом! Решили играться с жизнями! Столько людей умерло, а сколько умрет ради вас! Ты влезла туда, куда не следовало вам соваться! Сопляки! Равнодушная глупая девчонка…

Последнее Хелмак шипит сквозь зубы, словно звук пенящейся кислоты. Лидия некрасиво разевает рот и начинает кричать в ответ:

— Мне не все равно! Мне никогда не было все равно. Но схема действует! Вы же тут! И я не виновата в этих смертях! Они не запланированы! Но я ведь и воскрешала. Анна! Анна Савова давно должна быть мертва! Ей на роду написано было! Но мы с Дэррилом ее спасли! А Оденкирк? Он тоже должен быть мертв! Я могу назвать вам много имен, кто спасся от своей участи благодаря нам!

— Но вы не Боги!

— Реджина? — Оливия первая приходит в себя от шока, требуя от Хелмак объяснений, от которой все сильнее исходят волны магии. Если Светоч взорвется, то это будет страшно! А зная Реджину и ее дар, она нам мозги превратит в болтушку, и место в психбольнице всем точно будет обеспечено.

Хелмак игнорирует Барону продолжая отчитывать девчонку. Я же оборачиваюсь на куколок с именами… Запах пластилина с их стороны усилился. Каждая фигурка — какой-то живой человек с семьей, привычками, личными данными…

— Откуда ты знаешь все их имена? — Я вслух задаю вопрос. Интересно, сколько пачек ушло на все это?

— Дэррил. Мне их называл Дэррил. — Всхлипывает Лидия, громко шмыгая носом. — Его дар отлично лег под мою схему и даже усилился.

Я удивленно оборачиваюсь к Реджине.

— Что за схема? — Стефан поддается вперед. И вместо Лидии отвечает Реджина. Ее голос хрипит. Пожар эмоций потух, и сейчас эта женщина одна лишь сплошная горечь на языке:

— Вся наша жизнь, Стефан. Вот что это значит…

— Не врите! Не вся! — Лидия плачет. От нее исходит боль маленького испуганного ребенка, который сильно разочаровал родителей. — Просто последние пару лет! Я встретила Дэррила и полюбила! Понимаете, он — моя судьба! Мы созданы друг для друга! Как вы смеете нас обвинять в этом? Мы просто хотели быть вместе! А Морган сразу все понял! Это все моя дура сестра! Зачем она выболтала ему, что мы можем? Зачем? Именно тогда все началось!