— Будьте как дома. Пользуйтесь всем, что у меня есть.

Бетти Барбу, как одинокую женщину, решили поселить в семью колхозника, и директор, сам, лично, пошел показывать ей дом. Женщины перед лавкой смеялись, глядя на них. Салимов в черном пальто шел на полшага впереди, а огромный клетчатый колосс, тяжело дыша, шлепал следом.

В доме, когда они пришли, было душно, пахло кислым. Женщина в пестрых штанах сидела на нарах, пила чай из пиалы и кормила грудью большого ребенка. Она дружески улыбнулась и заявила, что крепкий чай помогает от мигрени. Ребенок слез с ее колен и побежал к теленку, которого из-за холодов держали в углу комнаты на соломе.

— Нет, мой милый, — сказала Бетти директору, — это мне не подходит.

Салимов развел руками:

— Дворец предложить не могу.

Барба рассмеялась низким хриплым смехом, который прямо испугал директора.

Бетти соглашалась жить одна, в старом заброшенном доме на берегу реки, если ей дадут топлива, керосина и самую необходимую хозяйственную утварь.

И они пошли посмотреть хибарку. Барба интересовалась, песчаный или глинистый берег реки, глубокая она или мелкая и какие птицы тут гнездятся.

Она стояла посреди дома на скрипучем полу, понюхала пахнущие дымом бревенчатые стены, похвалила большую, мощную печь и объявила, что вполне довольна своей квартирой. Разбитое стекло в окне было заткнуто тряпкой.

— Стекло дашь?

— Стекло — можно! — согласился директор.

А Кристина была чуть обижена, что Мария без всякого сожаления, даже весело ушла из дома Фатимы. Дни, прожитые вместе с Марией под одной крышей, теперь казались Кристине прекрасными и маленькая Нелли милой; кроме того, с этого момента она все время помнила, что живет рядом с мужчиной, которого отделяет от нее лишь тоненькая дощатая стенка.

Не у одной Кристины вызвал в душе смятение приезд Лутсара. Еще бы! В деревню прибыл красивый мужчина!

Анька уже обсуждала за прилавком, «чей он будет». И смеялась.

Однажды вечером она пришла к Кристине разодетая, напудренная, надушенная и спросила торжественным шепотом:

— Он дома?

— Кто?

— Мужчина. Эстонец.

— Нет.

Анька бочком протиснулась в дверь.

— Я поговорить хотела, — сказала она.

Кристина в комнату ее не позвала. Они стояли в прихожей у железной печки. Казалось, Анька совершенно забыла их ссору из-за пирожков.

— Он женат?

— Не знаю.

— Что он говорит? Вчера он ел у меня в столовой, а сегодня почему-то не пришел. Он теперь столуется у вас?

— Нет.

— Он что-нибудь говорил обо мне?

— Не говорил.

— Ага.

Анька задумалась на мгновение.

— Скажите ему, что можно каждый день обедать у меня. Скажите, что мне надо с ним поговорить. Чтоб он завтра же пришел.

Вечером, когда Лутсар в сером свитере сидел на своей постели и стаскивал сапог, Кристина несмело постучала в его дверь.

— Да-да!

Кристина стояла неподвижно, ее сердце буйствовало.

Было слышно, как сапог полетел в угол, в следующее мгновение мужчина уже стоял в дверях.

— О-о… — произнес он, делая большие глаза.

Кристина побледнела и отступила, ее ладони вспотели.

— Прошу вас, — Лутсар жестом пригласил девушку в комнату.

Кристина потрясла головой.

— Тут приходила заведующая столовой. Она просила… она сказала, что хочет с вами поговорить.

— Ну? — удивился Лутсар и снова пригласил Кристину в комнату. Кристина опять покачала головой.

Лутсар поблагодарил за сообщение.

— Спокойной ночи, — сказала Кристина.

— Как она выглядит, заведующая столовой? — еще спросил Лутсар.

— Маленькая и… — Кристина собралась сказать какая, но произнесла быстро: — Толстая!

Лутсар кивнул понимающе, и оба рассмеялись.

Дни становились все короче. В семействе Ситска ложились спать с наступлением темноты. Сидели дольше только тогда, когда Лиили давали в плату за шитье керосин. Ванда читала вслух. Роман Ситска, который в последнее время каждый день заходил в столовую к Аньке, возвращался домой уже в сумерки, когда Ванда кончала читать.

Роман Ситска опять был влюблен. Он по полдня сидел у Аньки, заказывал стакан чаю с раскисшими розовыми конфетами, двигал бровями, морщил нос и ждал Анькиного восхищения.

Разговоры с Анькой велись о будничных делах.

— Когда опять будут пирожки?

— В субботу.

— С чем?

— С повидлом.

— Это хорошо. Конину я не ем.

Анька тряслась от смеха.

— Ничего, съешь, если другого не будет! Даже пальчики оближешь.

— Говорят, вчера вечером продавали сладкий творог?

— Брехня. Сырковую массу дали только для яслей.

Ванду слегка беспокоило это новое знакомство мужа.

— Я люблю простых людей, — ответил Ром и прибавил: — Она хотела купить что-нибудь красивое. Браслет какой-нибудь.

Ванда ответила с грустным упреком:

— Ром, ты же знаешь, что все мои украшения подарены тобой.

— Может быть, у Лиили есть что-нибудь?

Лиили усмехнулась:

— Есть. Подарки. Гуннара.

Так Анька и не получила ничего очень красивого. На следующий день Ситска принес ей полосатую кофточку Ванды, которую он выпросил у жены. Анька разочарованно скривила губы и, не разглядев, не примерив, бросила кофточку под прилавок.

— Триста рублей.

— Как же так?

— Триста рублей.

— За пуд картошки спрашивают двести пятьдесят! — оторопел Ситска.

— Не хотите? Мне все равно! — И Анька швырнула кофточку инженеру.

— Нет, но…

Анька заперла дверь столовой на ключ, открыла ящик и выложила на стол триста рублей. Потом она принесла из кухни чай, розовых конфет и сырковой массы, прижалась к инженеру и положила голову ему на плечо.

— Чего-нибудь красивого хочется. Браслет хочется, — сказала она мечтательно, тараща свои выпуклые зеленые глаза.

С тех пор как лейтенант Свен Лутсар стал вечерами бывать у Ситска, Роман чаще оставался дома. Ванда щедро угощала гостя и всякий раз превращала приход Лутсара в праздник.

Лутсар очаровал Ванду почтительностью, он всегда говорил с дамами стоя, был очень внимателен и чрезвычайно скромен.

Они вспоминали о прошедших временах, когда все было только хорошо, только красиво: зажиточные хутора, большие стада, сколько угодно масла, молока, мяса… много красивых вещей в магазинах!

В этих воспоминаниях Таллин превращался в маленький Париж, Тарту — в Оксфорд, а Усть-Нарва — в Ниццу.

— Хотелось бы хоть на миг побывать дома. Что там теперь делается? — вздыхала Ванда.

В эти вечера Лиили говорила очень мало, отвечала только тогда, когда обращались именно к ней. Играя с Романом Ситска в марьяж, Лутсар исподтишка время от времени с интересом поглядывал на молчальницу, которая упрямо и сосредоточенно вязала. Но их взгляды ни разу не встретились.

— Проуа, вы слишком много сидите в комнате, — возмущался Свен Лутсар.

— И мы все время говорим ей это, — соглашалась Ванда. — Гуннара нет, некому сделать ей выговор.

Лиили бросила на свекровь презрительный взгляд и поднялась.

— Куда вы? — спросила Ванда.

— На улицу.

Лутсар тоже встал и предложил себя в провожатые. Лиили кивнула. Шагая рядом, они долго молчали, потом Лутсар спросил с участием:

— Почему вы всегда такая грустная?

Лиили повернулась и посмотрела Лутсару прямо в глаза:

— Как дела в школе?

Лутсар пожал плечами. Лиили торопливо шагала рядом, устремив серьезный взгляд вперед. Поддерживая ее за локоть, Лутсар решил больше ни о чем не спрашивать. Строптивость женщин сердила его. Мимо них проехал заведующий больницей Фатыхов, он бросил на Лутсара внимательный взгляд, а Лиили помахал рукой. Лиили улыбнулась, задержала шаг и чуть не упала в сугроб, но Лутсар вовремя схватил ее за плечи. Потом он нагнулся и начал голыми руками стряхивать снег с пальто женщины.

— Вы без перчаток? — растроганно спросила Лиили.

— Пойдем обратно? — сказал Лутсар точно так же холодно, как до этого говорила с ним женщина.

Лиили согласилась:

— Хорошо.

Лутсар больше не продолжал разговора и не поддерживал женщину за локоть. Он шел заложив руки за спину, совершенно безразличный и даже небрежный, и Лиили кольнуло сожаление, хотя ничего не произошло.

После этого вечера всякий раз, когда Лиили случалось уходить, Ванда расстраивалась. Не произносила ни единого слова, но следила теперь за невесткой настороженным взглядом и пыталась прочесть в ее лице что-то скрытое. Однажды после ужина Лутсар играл в карты с инженером, Ванда спросила: