З о я. Вот так — нет…

Г е о р г и й. А вы что тут делаете?

А л е к с е й. Тебя поджидаем.

Г е о р г и й. Вы знали, что я должен прийти?

А л е к с е й. Не знали, но этого следовало ожидать.

Л ю б а (Георгию). Тебя вызвал папа?

Г е о р г и й. Да. (Алексею и Зое.) И вас тоже?

Л ю б а. Не сказал, зачем?

Г е о р г и й. Когда он позвонил, шло редакционное совещание, не мог расспрашивать. Ты-то, надеюсь, в курсе?

Л ю б а. Отнюдь. Сама ничего не понимаю. Я не знала, что он вызвал вас. (Показывает Георгию записку.) Вот вся информация, которой мы располагаем в данный момент.

Г е о р г и й (прочитал записку, снисходительно). Ну, старик… С росчерком: Ко-че-ва-рин. Мог бы и не подписывать — такую цидулю мог сотворить только он, наш дорогой родитель. Прошу — в смысле «повелеваю». «Я — царь, я — раб, я — червь, я — бог»…

А л е к с е й. Он позвонил нам ночью. Знаешь, мне не понравился его голос. Что он тебе сказал?

Г е о р г и й. Не вникал. Он, как всегда, не вовремя. Подвал сняли, шеф на бровях ходит… Черт! Не знаю, что делать: отпускать машину или нет? Рабочие на даче, у Катьки ангина, Стасика в лагерь нужно собирать… Муся в истерике… (Провел рукой по горлу.) Во! Под завязку.

З о я. Мы с Алексеем уедем ровно через двадцать минут.

А л е к с е й. Встреча с Иваном Феодосьевичем. Сам понимаешь…

Г е о р г и й. В офисе или на даче?

З о я. На даче. Сегодня суббота.

Г е о р г и й. Шустро. В конечном счете этот почтенный старец решает все… Куда? Какие палестины?

З о я. Только не палестины. Без нас. Европа!

Г е о р г и й. А-а… (С усмешкой, понимающе.) Загнивающая старушка Европа… Впрочем, там сейчас тоже стреляют. Торгпредство?

А л е к с е й. По специальности.

Г е о р г и й. Шустро. Как это вам удалось?

З о я. Что ты у него спрашиваешь? У меня спроси.

Г е о р г и й. Молчу. (Алексею.) Я всегда говорил: из этой невинной куколки образуется такая бабочка… Бедный Иван Феодосьевич. (Зое.) И тебя берут?

З о я. Пока машинисткой. Там видно будет. Два языка как-никак.

Г е о р г и й. Аленку с собой возьмете?

А л е к с е й. Я предлагаю оставить у стариков. Зоя против.

З о я. Еще не хватало! Замучают ребенка.

А л е к с е й. Мама была бы рада.

Л ю б а. Маме и так хватает.

З о я. При чем тут мама? Маме я бы оставила ребенка не задумываясь. В этом доме командует один человек.

А л е к с е й. Ничему плохому он не научит. Он всегда искренне желал нам добра.

З о я. Он всегда…

Г е о р г и й (перебивает). Хватит, ребята. Хватит. Его тоже можно понять.

З о я. Счастливый у тебя характер, Гоша: все можешь понять.

Г е о р г и й. Терпимее нужно быть, дорогие мои, берегите нервы. Живем один раз. Как это у Жени Евтушенко: «И спасибо той арбузной корке, на которой поскользнулся ты… И спасибо самой сильной боли…»

З о я (скептически). Философия…

Пауза.

Л ю б а (Георгию). Чаю хочешь?

Г е о р г и й. В другой раз, ладно?

Л ю б а. Когда он будет, этот другой раз, — через полгода?

Г е о р г и й. Разве я себе принадлежу! Читали мой последний материал?

А л е к с е й. Еще бы! У нас в отделе до сих пор на стенде висит. Тема животрепещущая. И написано с блеском. Много было разговоров. Лестно.

Г е о р г и й. Наверху тоже отметили. (Достал трубку, раскуривает.) Ты как живешь, Любаша?

Л ю б а. Тебя это очень интересует?

Г е о р г и й. Мы все искренне желаем тебе счастья.

Л ю б а. Терпеть не могу лицемерия. Плевать вам на меня.

Г е о р г и й. Ну вот, обиделась… (Обнял сестру.) Засиделась ты здесь. Замуж пора.

Л ю б а. Не берут.

Г е о р г и й. Это тебя-то? (Гладит по голове.) Ты у нас самая славная, самая добрая.

З о я. На добряках воду возят.

А л е к с е й. На дураках.

З о я. Это одно и то же.

Г е о р г и й. Не скажи. Дурак не ведает, что творит, а добряк… Добряк, он все понимает. (Гладит сестру по голове.) Жертвенная натура.

Л ю б а (отстраняется). Оставь! Маму жалко, а то бы давно… Мама — единственное, что нас всех как-то еще соединяет.

З о я. Внимание! Кажется, нашелся наконец самоубийца. (Любе.) Я правильно поняла?

Л ю б а. Слушай, Ващенко… Самоубийца у нас в семье один — Алешка.

А л е к с е й. Люба! Я тебя прошу…

З о я. Кто бы мог подумать, что когда-то мы с нею были задушевными подругами?.. (Георгию.) Ведь это она привела меня в ваш дом.

Л ю б а. Никогда себе этого не прощу, Ващенко.

З о я. Моя фамилия — Кочеварина. Уже два года. Придется привыкать.

Г е о р г и й (умиротворяющим тоном проповедника). Все действительное разумно, все разумное действительно, случается только то, что должно случиться, браки заключаются на небесах.

Л ю б а. А подлости совершаются на земле.

А л е к с е й. Опять?! Люба…

З о я. У нее запоздалое развитие. (Любе.) Зло беспредельно, нелимитировано, а количество добра в мире ограничено, дефицит. Приобретая что-то для себя, невольно отнимаешь у других.

Л ю б а. Ты умная, ты можешь оправдать что угодно.

З о я. Во-первых, не собираюсь оправдываться, а во-вторых… Посмотрим, как оправдаешься ты. С женихом познакомишь?

Л ю б а. Да уж придется… Вы его сегодня увидите. Придет. (Посмотрела на часы.) Скоро.

А л е к с е й. Сюрприз!

Г е о р г и й. Поздравляю! Кто он, если, конечно, не секрет?

Л ю б а. Это имеет значение?

Г е о р г и й. Все-таки любопытно, кто станет новым членом нашей семьи.

Л ю б а. Милиционер.

З о я. Оригинально. Надеюсь, ты шутишь?

Л ю б а. Двадцать семь лет шутила, хватит. Лейтенант милиции, милиционер. Тебя это шокирует?

З о я. Только милиционера в нашей семье не хватало…

Звонок. Люба бежит в прихожую, открывает входную дверь.

Входят Е к а т е р и н а и К о р н е й. У Корнея в руках два чемодана внушительных размеров, у Екатерины — сумка, тоже не маленькая.

Л ю б а. Господи, Катька!

Е к а т е р и н а. Не ждали? Мы сами не надеялись, что поспеем вовремя. Билеты едва достали, а тут еще самолет задержали в Омске на два часа.

Л ю б а. Катька! (Бросилась на шею сестре.) Катька приехала!

Е к а т е р и н а. Погоди, дай сумку поставлю. (Целует Любу.) Лапушка ты моя! Как же я рада тебя видеть! Похорошела, расцвела просто. Влюбилась наконец, точно влюбилась!

Все выходят в прихожую.

Г е о р г и й (Алексею, указывая на Екатерину). Обрати внимание, нас она даже не замечает, не удостаивает, я бы сказал.

Е к а т е р и н а. Дойдет и до вас очередь, мужики. (Целует Алексея.) Похудел. Избегался, что ли? А этот-то, этот… Гусь! (Целует Георгия.)

Г е о р г и й. Стареем, Катюша.

Е к а т е р и н а. Кому-кому, а тебе годы на пользу. Такой вальяжный гражданин, куда там. Очки где брал?

Г е о р г и й. В Милане.

Е к а т е р и н а (передразнивает). В Милане… Гусь! Мне такие для директора нужны.

Г е о р г и й. В определенных кругах циркулируют слухи, что тебя депутатом горсовета выдвинули.

Е к а т е р и н а. В каких кругах? Откуда знаешь?

Г е о р г и й. Пресса. У нас очерк готовят о твоей стройке.

Е к а т е р и н а. Поговорим?

Г е о р г и й. Естественно. Поговорим.

Е к а т е р и н а (Корнею). Что ты там застрял в дверях? Проходи.

К о р н е й (входит наконец в квартиру, ставит на пол чемоданы. Снял шляпу). Здоровьица всем!

Все кивают в ответ, вопросительно смотрят на Екатерину.

Е к а т е р и н а (с небрежностью, за которой угадывается плохо скрытое торжество). Мой муж — Корней.

З о я (смерила взглядом богатырскую фигуру Корнея, свистнула). Оторвала… На полметра меньше тебя бы не устроило?

Е к а т е р и н а. Мышь копны не боится. (Корнею.) Чемоданы в комнату неси.

Все направляются в комнату.

А л е к с е й. Почему не предупредили, мы бы вас в аэропорту встретили.

Е к а т е р и н а (остановилась, окинула всех недоверчивым взглядом). Интересное кино.

З о я. Кажется, появился человек, который что-то знает.

Г е о р г и й (Екатерине). Просвети.

Е к а т е р и н а (достала из сумки телеграмму). Это что?

А л е к с е й (берет телеграмму, читает). «Прошу быть в Москве субботу десять утра. Обратные билеты обеспечу. Кочеварин».

Пауза.

Г е о р г и й. Покажи. (Берет у Алексея телеграмму, изучает.) Из Москвы вчера в десять пятнадцать. Странные дела творятся в датском королевстве.

Е к а т е р и н а. Ребята, вы со мной в прятки не играйте, в случае чего, у меня нервы крепкие, вы знаете. Мама где?