З о я. Что верно, то верно…

К о ч е в а р и н. Мой отец был телеграфистом, он передавал первые декреты Советской власти.

З о я. Поздравляю. Теперь вам, может быть, наконец, прибавят зарплату.

Е к а т е р и н а (отцу, настойчиво). Что ты ответил?

К о ч е в а р и н. За ответом он придет сегодня. Теперь понимаете, зачем я вас собрал?

Пауза.

Г е о р г и й. Ты сделал глупость, отец. Прости. Такие вещи не решают на семейном совете.

К о ч е в а р и н. Почему?

Г е о р г и й (пожал плечами). Сам понимаешь…

К о ч е в а р и н. Ты хочешь сказать, что дело это нечистое и решение принять я должен был тайком, наедине со своей совестью?

Г е о р г и й (перебивает). Я не это хотел сказать.

К о ч е в а р и н. Это!

Г е о р г и й. Ну, если на то пошло — да! Здесь все свои, будем называть вещи своими именами. Если ты допускаешь такой выход, если по каким-то причинам он для тебя нравственно возможен, незачем было посвящать всех. Да еще вот таким широковещательным способом. Если нет…

К о ч е в а р и н (перебивает). Испачкаться боишься? Хочешь остаться чистеньким?

Г е о р г и й. Как тебе объяснить? Неужели не понимаешь?

К о ч е в а р и н. Нет.

Г е о р г и й. Наш разговор бессмыслен. Ты… Да и мы все… Одним словом, как должно поступить, знаем.

К о ч е в а р и н. Знаете? (Обвел внимательным взглядом лица детей.) Все знаете?

Никто не ответил.

(Вынул из кармана ключи, бросил на стол.) Вот ключи. Не смею задерживать.

Пауза. Константин взял со стены гитару, настраивает. Монотонный звук натягивающихся струн. Никто не двинулся с места.

Давайте раздвинем стол.

Все смотрят недоуменно, точно не понимают, что он сказал.

(Усмехнулся невесело.) Когда еще соберетесь вместе, разве на похоронах. Там кулебяка в духовке. Все прочее в холодильнике.

Все еще неподвижны, никто не решается начать действовать первым.

К о р н е й. Давайте, папаша.

Кочеварин и Корней раздвигают стол.

К о ч е в а р и н. Может, уйдешь, пока не поздно? Сынок…

К о р н е й. Вы когда-нибудь видели, как горит нефтяное месторождение? Катаклизма. Ничего. Тушим.

Стол большой, тяжелый, не раздвигали его очень давно, скрипит, поддается с трудом. Георгий отстраняет отца. Мужчины раздвигают стол. Постепенно все приходят в движение, начинают действовать сосредоточенно, деловито, будто это и есть главное дело, ради которого собрались: стелют белую скатерть, расставляют посуду, носят из кухни закуски и т. д. Только Константин остался сидеть, где сидел, — настраивает гитару. Он на пути из кухни к столу, его обходят, точно не замечают. Сначала звучат отдельные, ничего не значащие по существу фразы:

— Глубоких тарелок не надо.

— Где острый нож?

— Смотри, он и салат приготовил.

— А кулебяка еще теплая.

— Раз, два, три, четыре, пять — вышел зайчик погулять.

Е к а т е р и н а. Нас сколько?

А л е к с е й. Пятеро. Отец шестой. Корней, Зоя. Восемь.

Е к а т е р и н а. Нужно еще два стула.

Л ю б а. Я принесу. (Идет в прихожую, звонит по телефону. Номер занят. Крутит диск снова и снова.)

А л е к с е й (Георгию). Пойдем покурим.

Алексей и Георгий выходят на балкон.

Ты что-нибудь понимаешь? Зачем он устроил этот цирк?

Г е о р г и й. Подожди, это только прелюдия. Главное — впереди.

А л е к с е й. Думаешь?

Г е о р г и й. Слава богу, я его неплохо изучил за сорок лет.

Курят. У стола Екатерина и Корней, разговаривают вполголоса.

К о р н е й. Отец у вас человек. Строгий, но человек. Переживает. А вы злые, ругаетесь. Чего ругаться-то?

Е к а т е р и н а. Всю жизнь грызут друг друга, грызут. У вас по-другому.

К о р н е й. Семья. Разобраться надо, обмозговать.

Е к а т е р и н а. Что? О чем речь? Соображаешь? Мне! Диссонанс…

К о р н е й (руками развел). Катаклизма…

Е к а т е р и н а (порывисто обняла, прижалась к нему). Ой, Корюша! Не надо было ехать. Говорила тебе. Не получили телеграмму, и все.

К о р н е й. Как ехать? Нельзя. Родня.

Е к а т е р и н а. Сами не живут и другим не дают жить. (Проходя мимо Константина, зло.) Связал черт веревочкой.

К о н с т а н т и н (взял на гитаре аккорд, напевает. Альпинистская песенка).

А л е к с е й (Георгию). Ты как считаешь: это дело… Его действительно можно нейтрализовать?

Г е о р г и й. На это он не пойдет.

А л е к с е й. Даже ради мамы?

Г е о р г и й. Жизнью ради нее он бы пожертвовал не задумываясь, а принципом… сомневаюсь.

А л е к с е й. Люди меняются. Он уже не тот, каким был лет десять назад. Зачем же он нас собрал?

Г е о р г и й. Что-то он не договаривает.

К о н с т а н т и н (напевает). «Связал нас черт с тобой…»

К о р н е й (Екатерине). Он почему из дома ушел — дефективный ваш?

Е к а т е р и н а. Они с отцом всю жизнь грызлись, до смешного. Скажет: белого хлеба купи — непременно черного принесет, скажет: этого приятеля в дом не води — приведет назло. (Уклончиво.) Старая история…

А л е к с е й (Георгию). Бедная мама. Этот юродивый ей труднее всех достался.

Г е о р г и й. Потому и любит больше всех. На Руси любят юродивых. Да ведь и отец любит его. По-своему, по-кочеварински. Только не сознается никогда.

А л е к с е й. Учитывая все обстоятельства, которые вскроются на суде, высшей меры, конечно, не будет. Не взял он из этих денег ни одной копейки. Уверен.

Г е о р г и й. Не имеет значения. Ах, Лешенька… Групповое дело. Компаньоны не выпустят его, не в их интересах. За собой потянут. Семь лет. Минимум. Да-а… С каким удовольствием кое-кто станет трепать мое имя… Худо, брат.

А л е к с е й. Хуже не придумаешь…

Л ю б а (она еще в прихожей, у телефона. В трубку). Алло! Райотдел? Алло! Алло! (Номер не соединился. Нажала на рычаг, опять крутит диск.)

Екатерина и Корней направляются в кухню.

Е к а т е р и н а (Любе). Ты кому?

Л ю б а. Ко мне прийти должны, договорились.

Е к а т е р и н а. Сюда? Кто?

Л ю б а. Потом расскажу. (Крутит диск.)

Екатерина и Корней уходят.

К о н с т а н т и н (напевает).

Г е о р г и й (Алексею). Слушай, а почему вдруг решили проводить ревизию на этом заводе?

А л е к с е й. Какая разница?

Г е о р г и й. Наш брат Костик не просто недоучившийся студент. Да и не алкаш он, нет… Он озлоблен. Он ведь так и не простил старика…

Пауза. Смотрят друг на друга. Понимают гораздо больше, чем говорят.

А л е к с е й. Ну, это уж чересчур…

Г е о р г и й. Не скажи. Все дело в цене. Чем человек готов заплатить за поставленную цель. Посмотри на него.

Исподтишка наблюдают за Константином.

Как стал похож на отца. Голову так же прямо держит, тот же упрямый рот. И в глазах нечто… От дедушки-телеграфиста. Такие не останавливаются на полпути.

Из кухни выходит З о я, Георгий и Алексей отвернулись, стоят, облокотившись на перила, к двери спиной.

З о я (остановилась возле Константина, смотрит на него, грустно качая головой). Вот зачем тебе понадобились бумаги моего отца…

К о н с т а н т и н. Ага… Не тебе одной красиво жить хочется.

З о я. Дурачок. Кого ты пытаешься обмануть? Господи, какой дурачок!

К о н с т а н т и н. Дурачки нынче ой как нужны… Чтоб умник не дремал. Слишком много умников развелось.

З о я (после паузы). Какое счастье, что ты уехал тогда… Чего доброго, вышла бы за тебя замуж.

К о н с т а н т и н. Да, повезло.

З о я (после паузы). Уголовник! (Отвернулась. Негромко.) Если тебя будут судить, я умру.

К о н с т а н т и н. Ну да? (Смеется.) Не умрешь, ты живучая. Лихо адаптируешься к условиям окружающей среды.

З о я. Не пытайся меня унизить! Если жизнь на земле временами бывает сносной, скажите за это спасибо нам, беспринципным.

К о н с т а н т и н. Беспринципность тоже своего рода принцип, способ существования, служения… Самому себе.

З о я. Ты такое же бездушное чудовище, как твой отец.

К о н с т а н т и н. Кто это говорит о душе? А? Ты, звереныш? Мелко мыслишь. Отец не бездушный, нет, — если бы он не умел страдать, как все нормальные люди, я бы давно забыл о его существовании.