— У меня есть объяснение, господин Григоре! — заговорил голосом чревовещателя Пику Хартулар. — Мне вдруг пришла охота прочесть стих Эминеску. Помните?
Но над всеми — лицемера тонкий голос прозвучит;
Не тебе поет он славу — о себе самом кричит,
Славным именем прикрывшись…
Я не утверждаю, что Стоян сделал это нарочно, предумышленно и сознательно. Но именно этим можно объяснить энтузиазм наших друзей, присутствующих здесь. Они забыли, о ком говорил Стоян. Они забыли про Стериу. В памяти у них осталось только одно: как говорил друг Теофила Стериу. Это оскорбительно даже для самого Стояна. Намерения его были извращены, искажены, можно сказать, опошлены. Низведены с небесных высот на землю, дав пищу земным кривотолкам и выводам. Быть может, на потребу совсем уж земным расчетам. Чего вы хотите? Таков патриархальный город Санду Бугуша! Такие уж мы есть. Все низводим до нашего уровня. Герои кончились с Митру Кэлиманом…
Под свежим впечатлением пережитого в зале чувства, один из пескарей взял слово, проявив мужество и великодушие, не свойственные его натуре.
— Стих Эминеску здесь ни при чем, господин Григоре! Вы даже не захотели прийти послушать. А жаль! И ты, Пику! И нечего тогда так пошло, с насмешкой прохаживаться насчет того чувства, до которого возвысился наш Тодорицэ! И насчет его деликатности, господин Григоре! И насчет такта, Пику! Он ни разу не упомянул о своей дружбе со Стериу. Хотя мог бы. Ведь все мы знаем, как давно они связаны друг с другом при всей разнице в возрасте. Но он даже не вспомнил про это. Кто бы на его месте не согрешил? А Тодорицэ говорил, как безвестный поклонник об авторе книг, которые полюбились ему и запали в душу глубже, чем нам, здешней шушере.
— Ну и ну! — выпустил из ноздрей струю дыма Григоре Панцыру. — Каков гусь, а? Что, Пескаревич, и на тебя скромность напала? С каких, это пор и по какой причине? Вот уж и он стал красноречив! Разговорился. Чешет, как по писаному! Берегись, Стоян. У тебя уже целая школа последователей! А это небезопасно. Как бы завтра твои ученики не создали тебе конкуренцию и не понизили твоих акций у Эмила Савы, великого нашего главаря в делах политики и управления, местного представителя великого столичного нефтяного разбойника Иордана Хаджи-Иордана! Учти! По-дружески тебя предостерегаю.
Тудор Стоенеску-Стоян молчал, на губах его застыла горькая улыбка. С какой душой, для какого человека говорил, — и вот отклик!
Пику Хартулар взглянул на свои длинные пальцы, на камень перстня, на розовый лак ногтей. И сказал, ни к кому не обращаясь:
— Случай Стояна-Стериу напомнил мне высказывание одного французского писателя, уж не помню, кого именно. Может, Жюля Ренара, может, Капю, а может, всего лишь Вийи. Один из них сказал, что настоящая дружба и настоящий друг подобны картофелю. Они приносят доход, даже если закопать их в землю. В особенности после того, как закопаны в землю… Если это правда, тогда держитесь, дорогой Стоян! Вам угрожает головокружительная карьера. Стериу оставил вам недурное наследство, которое вы обязаны принять без всяких условий. Вы, по вашим словам, говорили с чувством? Великолепно! Но чувство и дружба, как и картошка, закопанная в землю, это капитал, который надлежит использовать… Не продешевите, когда будете торговаться с Эмилом Савой. Этот совет дает вам человек, имеющий опыт жизни в этом городе. Я вижу, вам везет на друзей. Живые или мертвые, они вас не подводят. Смотрели в прошлом году пьесу с участием Янковеску? Называется, если не ошибаюсь, «Le chien qui apporte»[58]. Возможен и другой вариант заглавия: «Le mort qui apporte». То есть «Доходный покойник»… Потому что бедняга Стериу — покойник что надо. Он не оставляет своих друзей, даже расставшись с бренным телом. Продолжает приносить им доход!.. Успех. Популярность. Всеобщее восхищение и любовь. Высокий балл в торговой книге Эмила Савы. Завтра-послезавтра — депутатское кресло… И многое другое! Все впереди. Все только начинается… Что, я вас обидел? Вы сердитесь? Уходите? Еще бы! От успехов вы стали вспыльчивы! Сожалею, что нет в вашей душе того невозмутимого спокойствия, которое было еще одним вашим симпатичным качеством, дорогой Тодорицэ.
Тудор Стоенеску-Стоян, потемнев лицом и сжав зубы, встал из-за стола. Поклоном, не подавая руки, он попрощался со всеми присутствующими.
И вышел, хлопнув дверью.
— Сдается мне, все мы порядочные скоты! — возвысил голос Григоре Панцыру, выбивая трубку о мрамор столика. — Все! То есть мы оба: я и ты, Пику! Вот и этому парню выпал счастливый день. Редкий день. День, когда он превзошел сам себя. А мы поспешили его отравить. Даже пескари на сегодня оказались человечнее нас. Они тоже превзошли сами себя.
— Но их заслуга не слишком велика, господин Григоре! — осклабился Пику Хартулар. — Они ведь слушали выступление Стояна. А мы нет. В их душах Стоян пробудил благородные чувства. А в нас их будить было некому. Следовательно, юридически, это можно считать смягчающим вину обстоятельством…
Он остановился, вспомнив с удовлетворением, что Адины Бугуш тоже не было. Значит, ее тоже не коснулось это дурацкое чувство, которое внушил всем своим слушателям Тудор Стоенеску-Стоян. Тем лучше!..
Вдруг его красноватые глазки настороженно сощурились. Все присутствующие, вслед за ним, поглядели в окно.
Там, на улице, обращаясь к Тудору Стоенеску-Стояну, красноречиво и энергично размахивал руками Эмил Сава. Тодорицэ, казалось, сопротивлялся его уговорам. Потом как будто заколебался. И под конец, видимо, уступил.
Префект подхватил его под руку. Потащил к автомобилю. Дверца захлопнулась, и шофер завел мотор.
— Ну, что я вам говорил? — торжествовал Пику Хартулар. — Ну не славный ли покойник Теофил Стериу? Просто курица, несущая золотые яйца! Он уже принес Эмилу Саве партийного оратора. А нашему Тодорицэ — первый купон… И это только начало!..