Глава IV ДОХОДНЫЙ ПОКОЙНИК

Адина Бугуш поправила перед зеркалом шляпу, провела пуховкой по слегка подрумяненным щекам; внимательно вгляделась в свое лицо, чувствуя себя борцом перед решающей схваткой. Санду ждал ее, скорчившись на неудобном никелированном стуле, словно дрессированный медведь в витрине с хрупкими безделушками.

Именно так он и ощущал себя в этой комнате, чуждой его душе и привычкам.

— Тебе не сидится? — спросила Адина, глядя на него в зеркало. — Вот и я волнуюсь… Только по другой причине.

— Не то, чтоб не сиделось, Ади! Да и чего мне волноваться? В Тудоре я никогда не сомневался… Просто мы немного запаздываем.

— Никогда не бывает слишком поздно! — заверила его жена, стоя спиной и загадочно улыбаясь ему в зеркальном стекле. — Уверяю тебя! И самое главное, никогда не поздно для твоего друга.

Санду Бугуш поглядел на часы. Минутная стрелка показывала, что к началу выступления Тудора Стоенеску-Стояна они уже заведомо не поспевают.

А он терпеть не мог беспокоить публику, когда в переполненном зале уже погашен свет и все шикают на скрип шагов и невольно оборачиваются на светлый квадрат распахнувшихся дверей.

— Думаю, они уже начали…

— Меня куда больше интересует, чем это кончится. Так что пятнадцатью минутами раньше или позже — не имеет никакого значения! — зло рассмеялась Адина.

Санду взглянул на нее с любопытством.

Многого не понимал он в мыслях, заботах и беспокойствах Адины. Всю жизнь они разговаривали вот так, как теперь, обмениваясь словами и пытаясь понять друг друга через зеркало. Их всегда разделяло невидимое, но непроницаемое препятствие. Оно искажало их слова и мысли, охлаждало и разъединяло их, подобно тому как зеркало искажает действительное расположение предметов в пространстве.

Однако со вчерашнего утра Адина казалась ему еще более странной, скованной; намеки ее стали еще более таинственны. Он чувствовал, что нервы ее напряжены до предела.

И сказал без особой надежды получить объяснение:

— С тобой что-то происходит, Адина… Со вчерашнего дня ты настроена против Тудора. Что он тебе сделал? Именно теперь, когда бедному парню необходима поддержка друзей вроде нас, ты решила отравить ему жизнь?.. Я тебя просил. Думал, мы договорились. И на́ тебе!

Адина повернулась к нему лицом. Туалет ее был закончен. Прищурившись, она сверху вниз с жалостью посмотрела на него — вечную жертву ее самой, друзей, собственной доброты и доверчивости.

— Со мной действительно что-то происходит, дорогой Санди! И вот теперь, перед тем как идти слушать лекцию твоего бедного друга, я могу тебе об этом рассказать. Будет справедливо, если ты узнаешь об этом раньше других… Вот что со мной. Читай!

Она вынула из сумочки и протянула ему письмо. Прежде всего Санди прочитал на конверте адрес отправителя.

— Теофил Стериу? — спросил он. — Письмо от Теофила Стериу?

— Совершенно верно. Письмо от Теофила Стериу госпоже Адине Бугуш. По всей видимости — его последнее письмо… Не обязательно читать его целиком. Тебе будет интересно познакомиться вот с этим и с этим…

Адина нагнулась, чтобы сверху отчеркнуть ногтем нужные места. Затем, опершись об оконную раму, скрестила руки и стала ждать.

С первых же строк мертвенная бледность разлилась по лицу Санди Бугуша.

— Невозможно! — воскликнул он. — Это невозможно!

— Читай, пожалуйста, дальше! — с безжалостным спокойствием посоветовала Адина. — Ты убедишься, что это вполне возможно, и сам сделаешь вывод, как и отчего это стало возможным.

Санду Бугуш пробежал письмо от указанного места до конца.

Потом принялся читать начало.

— Невероятно… Не может человек позволить себе такое!..

— И все же нашелся такой, что позволил. И продолжает позволять: как раз в эту минуту он в присутствии целого зала не стесняется поминать «своего великого, дорогого, незабвенного друга…».

У человека с тюленьими усами опустились руки, он сидел, поникший, на никелированном стуле, осевший, как оседают, чернея лицом, снежные бабы под теплым весенним солнцем.

— Адина, но это же подлость!

— Совершенно с тобой согласна. Подлость и жульничество.

Письмо в толстых пальцах дрожало.

И выскользнуло на пол.

Санду тяжело нагнулся за ним; пробежал еще раз отмеченные места. Посмотрел дату, сопоставил в уме некоторые факты; стер со лба пот.

— Значит, ты получила его вчера и ничего мне не сказала?.. Знала со вчерашнего дня и не сказала мне ни слова…

В голосе его послышался укор.

Адине стало его жалко, она положила руку ему на плечо:

— Пожалуйста, прости меня, Санди… В первую очередь я поспешила известить Исабелу. Для меня это было самым важным! Принести радость в дом, где — я знаю — она давным-давно умерла. Я торопилась… Однако Исабела уже успела покинуть твой милый патриархальный город… Не оставила ни адреса, ничего; никому не известно, где она теперь… Так что эту добрую весть мне некому сообщить. Она пришла слишком поздно… Вернувшись, я решила сразу же заняться историей твоего дорогого друга… А тебе не сказала, — хотела поглядеть, что еще он позволит себе… И правильно сделала. Мое терпение вознаграждено. Если бы я сказала тебе, если бы ты знал об этом со вчерашнего дня, то не было бы сегодняшней лекции… А ведь это кульминация всего фарса! Не было бы лекции и не было бы сюрприза, который я ему приготовила…

Санду Бугуш поднял круглые, полные боли глаза тюленя, раненного в самое сердце.

— Какого еще сюрприза, Ади?

— Того, который он заслужил… Я видела программу… Доклад д-ра Стоенеску-Стояна. Потом антракт. Во втором отделении — чтение отрывков из произведений великого усопшего и дорогого друга. Ну, так вот! В антракте я пущу письмо по рукам, пусть его прочтут хотя бы два-три человека. Достаточно, если оно попадет в руки Григоре Панцыру или Хартулара!.. Или госпоже Благу!.. Уверяю тебя, сегодня же вечером, с первым поездом д-р Стоенеску-Стоян навсегда отбудет из твоего патриархального города, куда явился как авантюрист и мошенник, чтобы обмануть поверивших ему людей…

— Ади! Этого делать нельзя.

— Вот увидишь, что можно. Это мой долг перед Исабелой.

— Ади… Ты не должна этого делать!.. Это мерзко, пошло, театрально… Отдает водевилем и мелодрамой.

Адина, стоявшая скрестив руки, прислонившись спиной к окну, захохотала.

— А грубая мистификация Стоенеску-Стояна не отдает водевилем и мелодрамой?

— Это ничего не значит, Ади. Это не довод… Ни я, ни ты не можем так поступать. Представь себе! Это значит унизиться до его уровня…

— Ты его защищаешь? — спросила Адина, наклонив голову и глядя на мужа с искренней нежностью… — О, Санди, как ты добр и наивен! Все еще считаешь возможным его защищать? Ты настолько великодушен?..

Санду Бугуш встал. Взял ее за руки и в непроизвольном порыве близости, чего меж ними давно не было, заглянул ей в глаза.

— Я не защищаю его, Ади. Защищаю не его. А нас… Тебя и меня. Мы не можем пасть так низко. Я давно ни о чем не просил тебя, Ади! Мы давно уже стали чужими. Хоть и живем под одной крышей. Позволь мне просить тебя не делать этого. Завтра или попозже ты все спокойно обдумаешь и согласишься, что я был прав. Какой в этом прок? Какая польза твоей Исабеле от этой мести — как ты это называешь, — ведь и ей тоже было бы гадко? А какая польза нам? У меня есть для него более тяжкое наказание… Которое нас не унизит…

Адина глядела в сторону и пыталась высвободить руки. Но Санду держал их, словно железными клещами.

— Прошу, выслушай меня, Ади! Вот как я накажу его… Письмо останется у нас. О нем никто не будет знать. Никто. Даже Стоян. Пусть его продолжает свое… Такое прощение тяжелее любого наказания как раз потому, что даже он о нем не узнает… Мало-помалу мы откажем ему от дома, а он так и не поймет почему… Люди тоже ничего не узнают… Он будет появляться у нас все реже. Я буду держаться так, чтоб он понял — так надо. Через несколько месяцев он перестанет к нам ходить. Но будет избавлен от унизительных объяснений. И это, я думаю, даст нам право считать себя выше его… Не будет театральных эффектов. Просто и по-человечески. В память Теофила Стериу, в духе его человечных книг.

— Но ведь так только в книгах и бывает, Санди!

В голосе Адины Санду уловил колебание, готовность уступить.