К этому перечню могут быть добавлены и другие рассказы. Но приведенных примеров вполне достаточно, чтобы усвоить: их принимают в обществе без подозрений, как долговые расписки, на которых стоят респектабельные фамилии, хотя подписи, быть может, подделаны. Существует нежелание тщательно исследовать такие темы, поскольку тайные суеверия, дремлющие в каждом из нас, получают удовлетворение, когда подтверждается их истинность. И, без сомнения, неизбежно, что упоминание случаев, когда человек видел (или предполагал, что видит) призраков, невидимых для других, сказывается на увеличении общего числа подобных историй.
Следующая история была рассказана мне моим другом мистером Уильямом Клерком, он работал в суде Эдинбурга, когда впервые услыхал ее, теперь уже почти тридцать лет тому назад, от пассажира в почтовой карете. С согласия мистера Клерка я передал этот рассказ бедному Мэтту Льюису[257], который опубликовал его вместе с сочиненной им балладой о призраке. Из-за оригинальной подробности рассказ лучше подходит для прозы, чем для стихов, и, более того, поскольку мой друг — один из самых толковых людей среди моих знакомых, я хочу изложить сюжет точно так, как рассказали его мне. Это было в богатом событиями 1800 году, когда русский император Павел наложил необдуманное эмбарго на торговлю с Британией.
В то время мой друг Уильям Клерк по дороге в Лондон оказался в почтовой карете в компании с человеком средних лет и приятной внешности, который сказал, что он — хозяин корабля, торгует на Балтике и пострадал от эмбарго. В ходе случайного разговора, который обычно возникает у путешествующих вместе, моряк заметил, уступая обычному суеверию:
«Дай Бог, чтобы поездка была удачной, — вон сорока».
«А почему она может быть неудачной?» — поинтересовался мой друг.
«Не могу сказать, — отвечал моряк, — но во всем мире согласны, что одна сорока предвещает неудачу, две беду, а три — катастрофу. Я никогда не видал трех сорок, только пару, и в первый раз чуть не потерял свой корабль, а во второй упал с лошади и ушибся». Этот разговор заставил мистера Клерка заметить, что он тоже верит в призраков и в предсказания. «И если я верю, — заявил моряк, — значит, я имею для того свои собственные причины».
Он произнес эти слова очень серьезно. Из дальнейших расспросов выяснилось, что он не единожды видел призраков — если, конечно, можно верить собственным глазам. После чего началась история, которую я и привожу ниже. Наш моряк ушел в плавание на корабле работорговцев из Ливерпуля, откуда, кажется, он и был родом.
Капитан был человек переменчивого нрава, добрый и любезный со своими людьми, но подверженный приступам дурного настроения и вспышкам гнева, во время которых он становился грубым и жестоким тираном. Он особенно невзлюбил одного моряка на борту, немолодого мужчину по имени Билл Джонс или что-то вроде того. Он редко разговаривал с этим человеком без угроз и оскорблений, на которые Джонс, привычный к вольному обращению на торговых судах, был готов и ответить. В одном случае Джонс, видимо, замешкался и не успел отпустить парус. Капитан оскорбил моряка, обозвал его неуклюжим плутом, который перекладывает на других свои обязанности. Матрос ответил дерзостью, на что разъяренный капитан метнулся в свою каюту, вернулся с мушкетом и выстрелил в бунтовщика, смертельно его ранив. Джонса спустили на палубу, очевидно, уже при смерти. Он поглядел на капитана и сказал: «Сэр, вы со мной разделались, но я вас никогда не покину!» Капитан вновь обругал его и заявил, что пусть скорей подыхает,— мол, брошу тебя в котел, посмотрим, сколько вытопим жира. Джонс умер, его тело вправду бросили в котел; далее рассказчик заметил с наивностью, которая подтверждала глубину веры в то, о чем он рассказывал: «А жиру вышло не так чтобы много». Капитан потребовал от матросов хранить молчание о том, что произошло; поскольку наш моряк не захотел давать обещание, его приказали запереть в трюме.
Через день или два капитан вошел к нему и спросил, нет ли у него намерения обратиться в суд, когда корабль вернется в порт. Моряк, изнемогавший в душном трюме, ответил, что нет, и вскоре очутился на свободе. Вернувшись в круг матросов, он обнаружил, что его товарищи находятся в полной уверенности, будто вахту вместе с ними несет призрак Билла Джонса — и всегда спешит помочь, когда нужно ставить парус. В последнем случае призрак появляется на рее. Сам рассказчик видел призрака несколько раз — и капитан тоже, но ничего никому не говорил, а команда, запуганная диким нравом этого человека, не осмеливалась задать вопрос. Так они и шли в сторону дома, в большом страхе и беспокойстве. Наконец капитан пригласил нашего моряка, который стал теперь своего рода любимчиком, спуститься к нему в каюту и выпить стакан грога. Во время разговора он произнес тревожную фразу: «Мне не нужно тебе говорить, Джек, что за матрос появился у нас на борту. Он сказал, что никогда не оставит меня, и держит свое слово. Вы видите его то тут, то там, но он всегда около меня и далеко не отходит. Я вижу его прямо сейчас — я не могу выносить этого. Мне нужно уйти». Моряк ответил, что уход капитана с корабля, пока в пределах видимости нет земли, невозможен, и посоветовал капитану, во избежание возможных официальных последствий расправы с Джонсом, направиться на запад — во Францию или Ирландию и там сойти на берег. «А я, — прибавил он,— отведу корабль в Ливерпуль».
Капитан мрачно покачал головой и повторил, что решил уйти. В этот момент моряка зачем-то позвали на палубу; когда он поставил ногу на трап, то услышал всплеск и, обернувшись на звук, увидел, что капитан бросился с мостика в море и его несет к корме со скоростью шесть узлов. Перед тем как погрузиться в море окончательно, капитан выпрямился, высунулся до половины из воды и, хлопнув в ладоши, чтобы привлечь внимание нашего моряка, крикнул: «Эй! Билл теперь со мной!», после чего погрузился и больше не показывался.
Услышав столь необычную историю, мистер Клерк спросил, не страдал ли капитан приступами помешательства. Моряк, казалось, был поражен вопросом и ответил, помолчав, что в общем капитан вел себя как подобает человеку в здравом рассудке. Конечно, хотелось бы знать, насколько достоверны изложенные события, но нехватка времени и другие обстоятельства не позволили мистеру Клерку уточнить имена и даты, которые могли бы до определенной степени удостоверить происшедшее. Допустим, убийство имело место и рассказ был передан верно, тогда вполне вероятно, что у команды корабля возникла вера в привидения; поскольку капитан был человеком вспыльчивым и склонным к раздражительности, никоим образом невозможно, чтобы он, жертва угрызений совести, делился ими с кем-либо из команды; катастрофа в таком случае была естественным следствием суеверного ужаса, который столь многих преступников приводил к самоубийству или на плаху.
Если что-то все же мешает нам полностью поверить спутнику мистера Клерка, по крайней мере, следует признать, что он проявил замечательный талант рассказчика страшных историй. Его рассказ, соответствующим образом обработанный, может стать кладом для романиста.
Не могу удержаться, чтобы не привести близкий по духу пример появления призрака, наделавшим много шуму около двадцати лет назад. Отчет о суде, к сожалению, мною утерян, но я хорошо его помню. Итак, Джервис Матчем — так, если не ошибаюсь, звали моего героя — служил кассиром в полку, где его высоко ценили за надежность и аккуратность, так что он получил возможность присвоить значительную часть денег, предназначенных для выплаты жалованья, для разовых выплат рекрутам, а также существенную сумму, выделенную для иных нужд. Возникли подозрения, и Матчема вызвали в полк из города, где он занимался набором новобранцев. Матчем понял, что его скоро раскроют; он бы дезертировал, когда бы не парнишка-барабанщик, сопровождавший его. В отчаянье он решил убить бедного мальчика и воспользоваться остатком денег, чтобы обеспечить бегство. Он легко решился на такое зло, потому что барабанщик, как он считал, был приставлен к нему шпионом. Осуществив задуманное и переодевшись, он совершил большой переход через всю страну. Добравшись до гостиницы на портсмутской дороге, он остановился на ночлег, попросив, чтобы его разбудили, когда придет первая почтовая карета на Портсмут. Слуга разбудил его вовремя, но еще долго вспоминал, что первыми словами гостя, когда того потрясли за плечо, было: «Боже мой! Я не убивал его!»