Гудвин ползал на четвереньках, обшаривая пещеру. Он с трудом дышал средь всей этой пыли и праха. Огромная скала над сводами пещеры, казалось, медленно опускается, грозясь похоронить его в своей утробе. Он будто снова очутился в мрачной камере французской темницы. Пот тёк с него ручьями, руки дрожали, но он пересилил себя, оставшись внутри. Ему нужен был предмет, который снова приведёт сюда девчонку, только на этот раз одну. Но в тусклом свете сложно было что-то разглядеть. Что послужит ей посланием? Глиняный черепок? Нет, этого явно недостаточно.
Его нога скользнула по грязи, и он услышал скрежет, задев подошвой сандалии что-то сзади. Неуклюже обернувшись, он увидел, что сдвинул небольшую каменную плиту, и что-то блеснуло под ней в сумраке пещеры. Он сунул руку в маленькую нишу. Там, в гнезде из пепла, среди янтарных бусин и медвежьих когтей лежал амулет в виде золотой головы вепря, усеянной гранатами. Горло Гудвина пересохло, как разбросанные вокруг обуглившиеся кости, но растрескавшиеся губы сложились в улыбку, когда он победоносно зажал золотого вепря в кулаке, запечатлев на нём страстный поцелуй. Твои дни сочтены, ведьма!
Глава 69
Если крещёный прикоснётся к ведьме рябиновой веткой, то дьявол утащит её в ад, когда в следующий раз, явится искать себе жертву.
Госпожа Кэтлин
Я ждала его в башне, хоть и поклялась, что больше не вернусь в это грязное место. Выскользнуть из города ночью, не привлекая внимания стражников, после восстания стало почти невозможно.
Город маячил за моей спиной огнями пылающих факелов, озаряя мутно-оранжевым и горчичным светом тёмные улицы. Передо мной у подножия башни мерцали тёмно-красные огни Бутверка, отбрасывая лишь искажённые тени причудливых существ, шныряющих меж ними, словно чудовищные летучие мыши. Отголоски смеха, воплей, а то и страданий поднимались вверх вместе с вонючим дымом костров. Но кто смеётся, кричит и плачет там во мраке, знали лишь жители этих трущоб.
Солнце закатилось, и за окном завывал ледяной ветер с реки. Я задрожала. Сегодня, пожалуй, не стоит раздеваться, но скоро, совсем скоро, если всё пойдёт по плану, мы будем лежать вместе в тёплой постели Роберта.
Я услышала его шаги по деревянной лестнице и поспешила к люку, протягивая ладонь, чтобы помочь ему подняться. Он быстро поцеловал меня и отстранился, глядя на грязные половицы и морщась от отвращения.
— Диот могла бы хоть овчинки подстелить. Мы с тобой, конечно, и не в таких убогих местах любовью занимались, но на грязных голых досках — это уже чересчур.
— Конечно, постель моего мужа тебе предпочтительней.
— Ты знаешь, чего я хочу.
— Уже через несколько дней ты это получишь. — Я провела рукой по его лицу. — Разве ты не получал от меня всё, что хотел?
Смеясь, он обхватил меня за талию и закружил по комнате, как восторженный ребёнок.
— У тебя есть план? — Он опустил меня на пол, обнимая за плечи.— Расскажи, как ты это провернёшь.
— Как мы это провернём, — поправила я его. — Благодаря моему умению аккуратно распускать слухи теперь каждая собака в Линкольне знает, что Роберт — королевский представитель. Поэтому никто не удивится, если однажды его найдут с кинжалом в груди.
Он хохотнул.
— Для Роберта это тоже не будет сюрпризом. Он убеждён, что каждый человек в Англии замышляет его убить. Но кто его... — Внезапно его лицо стало серьёзным. — Не ты, конечно же.
Пришла моя очередь смеяться.
— Вся соль в том, чтобы взвалить грязную работу на того, кто будет наверняка пойман и повешен. Тогда на меня никто и подумать не посмеет. И как убитая горем, супруга, овдовевшая после нескольких месяцев счастливого брака, я имею право отправить королю прошение о некоей денежной сумме или землях в качестве компенсации за смерть мужа, который доблестно сложил голову, защищая интересы короны.
Он провёл пальцем по моим губам.
— Никогда не сомневался в силе твоего убеждения, мой ангел, но даже тебе будет сложно уговорить кого-то прирезать Роберта и отправиться за это на плаху. Убийцу королевского представителя осудят за измену, и его смерть будет медленной и мучительной, в назидание остальным. Нет, милая. Зайди в любую таверну вниз по набережной, и за увесистый кошелёк в каждой ты найдёшь с десяток желающих перерезать глотку святой матери-настоятельнице. Но даже эти люди не настолько глупы, чтобы пойти на такое, не думая о последствиях. Кроме того, у наёмных убийц есть одна неприятная особенность — возвращаться к своим заказчикам и требовать ещё больше денег, угрожая обличить перед королевским следствием и судьями в обмен на собственное помилование. Мы никогда в жизни от них не отделаемся.
— А что, если человек сам не знает, что будет убийцей... — произнесла я, скользнув рукой по внутренней части его бедра и почувствовав, как он вздрогнул. — Единственное место, где Роберт чувствует себя в безопасности, это его собственный дом. Только там он отпускает охрану. Он и раньше был человеком привычек, но теперь цепляется за них, словно младенец за сиську. Ежедневно, приходя домой, он наливает себе пряного гиппокраса и, плюхнувшись в кресло перед гобеленом, залпом осушает кубок. Проще будет отравить вино.
— Яд? Опять? — Он покачал головой. — Ты теряешь хватку, мой ангел. Если это произойдёт в доме, то даже Хью Баюс заподозрит кого-то из домочадцев. Ты уже не сможешь свалить вину на Тенни или Беату, если, конечно, не хочешь пожертвовать Диот, отправив её на костёр.
— Интересная мысль, — согласилась я.— Только старая ведьма выболтает всё, что знает, задолго до того, как её коснётся пламя. Но тебе следовало бы слушать меня внимательнее. Я не говорила, что это будет яд. Лёгкий наркотик, вот что я имела в виду. То, что я подмешаю ему в вино, лишь одурманит его и притупит ощущения. Он решит, что это воздействие алкоголя. Это его не убьёт. Ты сделаешь всё остальное.
— Я?
Он отступил, удивленно вытаращившись и подняв руки, словно отгоняя от себя саму мысль.
— Да, ты, любимый. Ты спрячешься за гобеленом, когда увидишь, что он сомлел, выскочишь и нанесёшь смертельный удар. Если он умрёт не сразу, то обильная кровопотеря сделает своё дело. Вряд ли кто-то задумается о том, как он умер, найдя на полу комнаты главную улику — окровавленный кинжал.
— Ты права. Они будут заняты поимкой человека, оставившего эту улику, то есть меня.
— Нет, если ты воспользуешься вот этим. — Я протянула ему нож.
Нож представлял собой острое лезвие, прикрученное к рукояти из бараньей кости, но владелец поставил на ней свою собственную метку, чтобы отличить его от ножей сотни других лодочников.
Мой возлюбленный непонимающе уставился на нож. Как бы я его ни любила, временами даже мне приходилось признавать, что умом он не блещет.
— Когда Роберта привезли домой, это было у него за поясом, — пояснила я.— Я прибрала нож, когда его раздевала. Я сверила клеймо на ручке с отметками в бухгалтерских книгах. Это знак Мартина, у судей тоже не останется сомнений, когда они сопоставят метки. Собственно, это и будет доказательством его вины, ведь все знают, что у него был мотив убить Роберта.
— Но стоит Мартину доказать, что во время убийства он был в другом месте, суд его оправдает, его это нож или нет.
— Но его не будет в другом месте, — заверила я.— Мартин получит сообщение, что ему полагается приличное вознаграждение за выдачу мятежников в лице Гюнтера и его сына. Его вежливо попросят явиться в дом, чтобы забрать причитающиеся деньги, рано вечером, после возвращения Роберта домой. Лодочник ничего не заподозрит. В конце концов, вряд ли Роберт решится передавать ему деньги при свидетелях на складе. Да и Мартин не захочет, чтобы все знали, что он доносчик. Для обоих было бы лучшим вариантом сделать это в приватной обстановке, в доме Роберта. Мартин жаден до денег и непременно на это клюнет. Когда он придёт, то увидит, что двор пуст, а дверь в дом открыта. Он пройдёт в зал и обнаружит тело. Я вбегу следом и в ужасе попрошу его проверить, жив ли ещё мой любезный супруг. Затем, когда его руки будут перепачканы кровью, я выбегу во двор с криком о помощи. Он будет заперт в доме, как в ловушке. Даже если ему удастся сбежать, его непременно кто-то увидит в такое время, а я поклянусь на каждой реликвии Линкольнского собора, что лично видела, как Мартин вонзил нож в грудь моего мужа, когда Роберт пригрозил арестовать его за кражу. Стражники, которые приводили Мартина с сыном на склад, засвидетельствуют, что однажды уже арестовывали его. Ни у кого не останется сомнений в его виновности.