Сонай встретила его в прихожей и, провожая в зал, успела шепнуть:

— Она в порядке. Доктор сделал ей уколы, теперь она спит. Постарайтесь не допустить к ней отца.

— Как он? В ярости?

— Да. И очень опечален. Господин Новази! Мне страшно!

Ободряющим жестом он сжал ей руку. И проследовал в зал. Он сделает все, что нужно, но сначала надо узнать, что же произошло.

Старый Эрман вежливо приветствовал его, но взгляд его был более чем укоризненным. Если б не ты, говорили его глаза, моя девочка не сбилась бы с пути, и не было бы теперь такого горя. Но высказать вслух это он не посмел.

Госпожа Эрман испуганно следила за происходящим. Больше всего она жаждала мира в семье и покоя. Если когда-либо что-нибудь происходило, она старалась все сгладить и скрыть, пока не развеются набежавшие тучи. И вот произошло то, что невозможно скрыть, и скандала не избежать.

Обменявшись приветствиями и соболезнованиями, перешли к главному:

— Что произошло, господин Эрман? Тимур сказал мне вкратце, но до сих пор более точных сведений я не получил.

— Ах, господин Новази! Не такая это вещь, о которой приличные люди говорят между собой.

И Старый Эрман насуплено покачала головой.

— Чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше.

— Обижаете, господин Эрман! Разве я обидел вас? Или вашу семью? Что теперь вы считаете меня чужим человеком. А ведь это не так!

На что взгляд Старого Эрмана ответил лучше слов. С минуту или две продолжалась борьба характеров, борьба взглядов, борьба воль, и все же старик вынужден был уступить.

— Она расскажет. — Буркнул он, показав пальцем на предпоследнюю дочь. — Она знает лучше всех. А мне пора. Есть дело.

И, не оборачиваясь и не прощаясь, он вышел.

— Ах, господин Новази! Остановите его! Он же пошел туда! Он же убьет его! — Вскричала испуганная Сонай.

— Кого убьет?

— Ах, я сама уже не знаю что говорю…

— А ну-ка, девочки, оставьте нас. — Обратился Омар к другим дочерям, и те, послушно, выскочили за дверь. В комнате остались лишь Тимур с женой, госпожа Эрман, чьи глаза теперь стали похожи на два бездонных колодца, наполненные страхом и слезами, и генерал Новази.

— Рассказывай, дочка. Но только подожди минутку: ты, Тимур, иди за отцом. Проследи, чтоб он не наделал глупостей. Я буду следом.

Как в прежние годы, Тимур молча кивнул и отправился выполнять распоряжение генерала.

— Теперь говори.

— Это сделал господин Кая. Догукан Кая. Ах, как же мы не распознали его раньше!

— Это не ваша вина, негодяй прятался за спину семьи. Никто его не узнал, пока не стало поздно. Но говори же.

И Сонай рассказала: о настойчивых ухаживаниях Кая за сестрой, о произошедшем между ними разрыве (причину она не знала, но знала, что это что-то грязное и некрасивое), о случайной встрече на улице, и как неосторожно сестра поддалась на уговоры Кая проведать тетушку. Но только никакой тетушки там не оказалось. Мерзавец привел ее не к себе домой, а в жалкую конуру, в которой ночевал, когда хотел быть подальше от семьи. И там он пытался ее изнасиловать. К счастью Сезен Марты, он был пьян еще до того, как встретил ее. Он много пил последнее время, но поначалу держался так, что внешне это было незаметно, и лишь после очередного стакана это вдруг сказывалось самым явным образом. Так произошло и на этот раз.

Приведя девушку в дом, Кая предложил ей вина. Видя, что все складывается совсем не так, как предполагалось, и тетушки нет, и, зная, что из себя представляет Догукан, Сезен Марты отказалась пить и попыталась выйти из дома. Тогда он ее ударил. По лицу, а потом еще и еще. Схватил за руки и потащил в спальню, но девушке удалось вырваться, забежать в ванную и закрыться изнутри. Кая подергал дверь, но та не поддавалась. Тогда он вернулся за бутылкой, чтоб выпить для храбрости и продолжить штурм. И эта бутылка его доконала — тут он и отключился, но сначала долго бродил вслепую по комнатам, кричал, угрожал и бил, что попадалось под руку.

Сезен Марты просидела в ванной несколько часов, пока не убедилась в том, что все стихло, затем выскользнула из ванны, обыскала спящего уже мертвецки Догукана, нашла ключ и вышла.

— Она даже закрыла его снаружи! — Гордо закончила рассказ Сонай. — Он, должно быть, до сих пор там.

— Ай, Аллах, Аллах! Что за девушка!

— Но, господин Новази! Теперь она совсем опозорена! Никто не поверит, что подобное могло произойти, и что девушка сумела отстоять себя. Теперь все будут говорить, что наша девочка сама пошла к мужчине и провела с ним ночь. И даже если мы станем отрицать это — кто поверит?

Она не договорила, но несказанное и так ясно прозвучало в наступившей тишине: «особенно теперь». После всех слухов, кто поверит?

— Но я не этого боюсь, — поспешила она затереть следы неловкой фразы. — Вы знаете, наша семья придерживается старых принципов.

— Все уважают семью Эрман. И за верность долгу — более всего.

— Сестра опозорила семью. Вы знаете, что теперь с ней сделают.

— Ничего не сделают. Я позабочусь об этом.

— Правда? — Ясное лицо Сонай озарилось улыбкой. Впервые за этот долгий день она поверила, что сестра может спастись из той ужасной ловушки, в которой она оказалась по воле судьбы.

— Правда? — Вторила ей госпожа Эрман. — Господин Новази, вы поможете нам?

Младшая дочь, Сезен Марты была ее последней радостью, последней любовью, последним прибежищем в мире страстей и самой большой заботой. Старшие дочери были намного проще: рано вышли замуж, вели себя тихо, ничего не требовали. Сезен Марты же всегда, при внешней скромности и скованности, оказывалась на грани приличий, всегда хотела чего-то большего и становилась причиной хлопот для родителей. Как птенец лебедя, волею судьбы, родившийся в гнезде ласточек. Она была любимицей отца, но умудрялась вызывать его раздражение чуть ли не на каждом шагу. А в этот раз он вряд ли отступит. В вопросах чести это неумолимый человек.

— Обещаю вам. Госпожа Эрман, сестра! Сейчас мне надо идти. Сезен Марты сказала, где он держал ее?

— Да, конечно.

Сонай быстро написала адрес на клочке бумаги. Он взял его и попрощался, пообещав вернуться.