— Ты не понимаешь. Это совершенно несопоставимые вещи. Если человек мертв — то его нельзя вернуть. Он мертв. А если жив — то какая разница — где, с кем? По сравнению с тем, что его вообще нет. Нет нигде.

Ну что тут скажешь? Дурацкая логика — то он, оказывается, умер, то жив. Непонятно, в чем теперь оправдываться.

— Неужели ты думаешь, я могу оставить его в этом кошмаре? — между тем, продолжила Марина. — Я же не оправдаться хочу, а избавить его от этого горя.

— Ты описываешь свои чувства в этой ситуации. Но так ли чувствует он?

— Не знаю. В самом деле — не знаю. Но что должна, то должна… Мне пора спать. — Оборвала она спор.

И, согласно неписаному ритуалу, он довел ее до двери комнаты, как было заведено. Взял ее руку в свою, как обычно, прижал к губам. Она давала ему такую поблажку — за право закрыть на ночь дверь.

Это жалкие крохи, которые она кидает мне, — подумалось ему. Вот, сейчас она опять уйдет. И нет повода задержать хотя бы на минуту. Или есть — повод всегда есть, возможность тоже есть, но последствия… разрушить тот хрупкий мир, который еще остался.

— Тебе совсем не жалко меня? — Спросил он возле двери.

— Мне жалко нас обоих. Но это ложная жалость. Она заведет нас в ловушку, из которой мы уже не выберемся.

— Я надеялся…

— Что?

— Ты скажешь, что любишь меня… помнишь, ты говорила, что я любовь всей твоей жизни?

Это как в низкосортной бульварной книжонке! Боже, что мы делаем, о чем мы говорим? Умереть от смеха можно. Страшно.

— Нет, — чеканя звуки, ответила она, — ты не был любовью моей жизни. Ты был человеком, которого я использовала, чтоб наделать глупостей.

Он зарылся лицом в ее ладонь. Мягкая, нежная, бархатистая, гладкая. Запах — ее сладковато-кислый запах, запах имбиря, корицы и теплой кожи. Тот же, что и раньше. Воспоминание об этом запахе сводило его с ума в первые годы жизни с Алией. Самым неприятным было то, что сам запах вспомнить он не мог, он помнил только то, что у нее был этот особенный, ее запах. И очень часто, уловив первые ноты в букете аромата духов Алии или в цветах, в движении ветра, пытался вспомнить продолжение — и не мог. Может быть, он бы мог думать, если б не запах…

— Ты хоть немного любишь меня?

— Люблю. — Неожиданно ответила она. — Я же любила тебя тогда. Я не машина и не шлюха, меня нельзя включить и выключить по приказу. Я… ты дорог мне.

Он притянул ее к себе, обнял и начал целовать губы, лицо.

Я поторопилась. Ух ты… Нет, Омар, ты дорог мне, я люблю тебя, но не в смысле, это — нет…. - думала она. Но мысли разбегались.

— Омар! — она вырывалась из его рук. — Это харам, Омар! Омар, это харам!

Наконец, звук дошел до его сознания. И он отпустил ее. Марина стояла, прижавшись к двери, волосы растрепаны, красные щеки, глаза блестят. «И она еще пытается убедить меня в том, что не хочет это делать!» — Усмехнулся он.

— Насиловать женщину — харам. — Повторила она.

— Я не насилую.

— Соблазнять чужую жену — тоже харам.

— Откуда ты…?

— Пришлось.

— Мы еще обсудим это.

Марина молча захлопнула за собой дверь. Ему осталось сердцебиение и чувство потери.

Идиотка! Ну как можно было сморозить? Столько месяцев стараний — и все насмарку! Ну как можно было сказать ему «люблю»? «Да, я не вышвыриваю котят на мороз» — так было бы точнее. Нет, он бы не понял. «Я не бросаю тех, кто мне дорог». Дорог — не то слово. Я не выкидываю из памяти и сердца тех, кого любила. Я же не робот и не шлюха, повторила она себе. Хотя теперь, после месяцев в такой двусмысленной ситуации, она не была в этом уверена.

Мало сказать «нет». Формальный отказ от секса — не больше, чем лицемерие, если правда все то, на что намекают его слова, если правдив этот поцелуй. Если молчать и предавать безмолвным согласием. Если вообще оставаться в этом доме.

А ведь ей уже удалось добиться небольшой свободы. И вот, этот поцелуй все нарушил. Страшно подумать, что именно собирается «обсуждать» Омар. Завтра придется начинать все сначала: объяснять и объяснять и объяснять…

Стамбул, 2011.

— Итак…

Вопрос Сезен-Марты вернул его к действительности.

— Итак, мы разошлись по своим комнатам и больше не возвращались к этому вопросу.

— И вы не пытались…

— Нет, Птичка. Я не пытался. — Улыбнувшись, ответил он.

— Но почему?

— За кого ты меня принимаешь, девушка? Я не один из этих озабоченных слабаков-американцев, которые не могут обходиться без женщины больше недели! Я мужчина.

2006, Киев. Из нового романа Марины

«… Каблучки Катарины выстукивали нервную дробь, а окурки скапливались в устрашающем количестве в разных местах комнаты, и не только в пепельницах. Вернее, в пепельницах менее всего. Размашистым жестом она отбросила еще один, на секунду приостановившись возле подоконника.

Трудно думать, когда на губах все еще жар от поцелуя, а в груди — гнев. Гнев — на потерянные годы, на захороненные мечты, на человека, который все втоптал в грязь, а теперь… теперь пытается сделать вид, будто ничего не произошло.

Подлость — подлость стала нашей второй натурой. Ничего не поделаешь. Вчера, когда ты любил меня, я была хороша. Завтра ты оставишь меня… нет, не так. Сколько раз, о, сколько же раз, засыпая, я спрашивала себя — где ты? Жив ли? Счастлив? Здоров? Есть ли у тебя уже жена и дети, как ты когда-то хотел? Почему ты оставил меня? Почему ничего не сказал? Ну, просто сказал: «Катарина, я ухожу». Без объяснения причин, просто — я ухожу, и все. Чтоб я уже могла перестать ждать. Чтоб знала, что ты жив. Но ты не сделал так. Ты оставил меня наколотой на булавке. Как кукла на веревке, болтаться между небом и землей. За что…»

Пальцы застыли над клавиатурой.

Марина потянулась к чашке кофе, отхлебнула, переключила окна в Винде и разложила пасьянс. В жизни вместо сигарет было кофе. Врачи не советовали, но она сыпала одну ложку на четверть литра и затем пила маленькими глотками холодный и без сахара, противный заменитель жизни. Она сыграла несколько партий, ожидая, пока успокоятся мысли и в голову придет удачное начало фразы. Но в голову ничего не шло, а то, что уже пришло — топталось на месте, переругиваясь с готовым сюжетом. Все не так.

В ту ночь она злилась на себя. На возбуждение, которое испытывала, на влечение, которое все еще было тут, осязаемо и реально.

Что значит формальный отказ от секса, если есть вожделение? Лицемерно думать, что самое главное — это произошел ли половой акт. А не было — не виновна. Кому же, как не ей, известно, что на самом деле происходило той ночью и в последующие дни. Томление. Тоска. Раздражение. Жажда. Скука. Обида. Желание. Стыд. Вина. Отчужденность. Тот еще клубок противоречий. «Во еже вожделети…» — «вожделети» было главным в их отношениях от начала и до конца. А еще лесть. Как же льстило ей когда-то внимание такого красавца!…

Стоп. При чем тут я? Катарина — это не я, я — не Катарина.

Мало кто из ее читателей догадывался, что персонажи и истории Марина брала из своей собственно жизни. Что-то из себя, что-то от знакомых, от мелькнувшей мысли или чувства, давно забытой истории, которая вдруг всплывает в памяти. Практически никогда персонажи не были похожи на нее, но сама-то она знала о существовавшем между ними родстве. Но Катарина — все же, не она. На этот раз Марину воодушевила история Эммы. Не говоря уже о том, как много они с Кешей были обязаны ей и Диме, сама история знакомства и последующего вызволения любимого из застенков растрогает кого угодно. Хотя ребята еще и не определились с будущим, история уже родилась и начала жить независимо от них. Так что нет, эта история не о Марине и Омаре, а о Катарине и Ярославе. Плохо только, что и Ярик и Катя упрямо отказывались подчиняться.

Нажав на клавишу, Марина уничтожила написанный абзац.

И начала заново.