Екатеринбург. Двадцать девятое ноября. Вечер. Центр города.

Екатеринбург, в отличие от Северной Столицы, уже оделся яркой, искрящейся снежной шубой, посрамляя питерское межсезонье. Не самый приветливый город России, сейчас он сиял и переливался на солнце, как драгоценный кристалл, будто приглашая коснуться себя. Пройти по аллеям и улицам, вдохнуть очищенный холодом воздух, заглянуть в отражения в промёрзших витринах.

Прибывшая всего на несколько часов гостья города по достоинству оценила зимнее убранство. И потратила тридцать с лишним драгоценных минут на то, чтобы воздать должное прекрасной вечерней иллюминации на центральном проспекте, традиционно носившем имя Вождя Революции. После этого лёгкого променада она остановилась возле сорок первого дома и, усмехнувшись, вошла в дверь, над которой призывно посверкивала вывеска: «Мамуля». Маленький ресторанчик со стенами, отделанными под необработанный кирпич и дерево, буквально дышал теплотой и уютом. Наверное, обычно здесь бывало, насколько это возможно, людно: подобные места, особенно по вечерам, не могут не привлекать посетителей. Но сегодня, помимо гостьи города, посетительница была только одна. Высокая сухопарая дама, лет пятидесяти с небольшим, с ещё довольно красивым, но уставшим лицом, которое уже успели прорезать острые, как шрамы от бритвы, мимические морщины. Дама стояла возле стойки, в ожидании, и медленно поглаживала тёплое полированное дерево.

Гостья города помедлила на пороге, разматывая шарф и избавляясь от лёгкой шубки, а затем шагнула вперёд и поклонилась, с уважением, но без подобострастия.

— Мои приветствия Хозяйке… Города.

Та поморщилась, но всё же кивнула в ответ:

— Мои приветствия и вам. И прошу вас, называйте меня по имени. Мой… титул — уже давно величина лишь номинальная.

— Прискорбно это слышать, Александра Валериевна.

— Просто Александра.

— Тогда я — просто Посланница.

Хозяйка чуть приподняла точёную левую бровь:

— Предпочитаете обходиться без имён?

Гостья вздохнула и подошла ближе, с интересом рассматривая собеседницу. Длинные, густо-медного цвета волосы её, тронутые сединой на висках и надо лбом, были уложены в простую, но всё же изысканную причёску, а тёмно-зелёный брючный костюм прекрасно подходил под цвет глаз.

— Имя — суть сотрясение природного эфира, Александра. И услышать его может кто угодно, на огромном расстоянии, приди ему такая нужда. Особенно имя настоящее, а ненастоящего я не завела, уж простите. Ну и потом, врать вам не хочется. Потому просто Посланница.

— Ангел, — коротко отозвалась Хозяйка. Дождалась, пока удивление в глазах гостьи сменится пониманием, и коротко кивнула. — Да, пожалуй, я буду звать вас именно так. Давайте присядем.

— Скорее по первичной сути, нежели в том смысле, который обычно вкладывают в это слово, — обескураженно пробормотала гостья, следуя за дамой к одному из столиков, на котором уже исходили паром несытный, но вкусный ужин и два бокала глинтвейна. — Поверьте, я далека от того, чтобы назвать себя ангелом. Скорее уж наоборот.

— Никто из нас не свят, — коротко отозвалась Александра, вежливо позволяя гостье устроиться на мягком диванчике первой. — Но вы, сколь я понимаю, пришли с вестью. Благой, надеюсь.

— Скорее да, чем нет. — Гостья отпила долгий глоток горячего вина. — Желаете беседовать обстоятельно, или перейдём сразу к делу?

Дама с интересом посмотрела на собеседницу и тонко улыбнулась. Морщины на её лице будто разгладились, и стало ясно, что именно эта улыбка для неё привычнее и искреннее всего.

— Полагаю, у вас мало времени?

— Адски, — коротко отозвалась «Ангел».

— В таком случае, давайте говорить о делах.

Гостья вздохнула, опустила взгляд, а когда подняла вновь, в её глазах не было ничего, кроме собранности и жёсткости.

— Вы хотите, чтобы ваш… титул стал менее номинальным и более реальным, Александра?

Дама помедлила с ответом. Казалось, её раздирают внутренние сомнения. Наконец она решилась:

— Истинной Хозяйкой Города была бабка бабки моей бабки, — медленно начала она. — Я — лишь тень тех сил, которыми владела она. И я полагала, что лишь я знаю, как можно их вернуть.

Гостья покачала головой.

— Мы знаем больше, чем вы можете себе представить. Более того, в ближайший год у нас окажется то, что вернёт вам полную власть над Медной Горой.

Слова были сказаны. Теперь игра пошла в открытую. Во взгляде Александры замерцал опасный огонёк, отнюдь не являвшийся отражением света ламп.

— Я не буду спрашивать, кто такие «вы», ибо я знаю, кто ты такая, Ангел. Что вы потребуете от меня за это?

— Твою память, — коротко ответила гостья, с лёгкостью принимая правила и переходя на «ты» в ответ. — Не ту, что в душе и сердце, но ту, что у тебя в руках. Ну и часть силы, разумеется, ибо они неотделимы друг от друга.

— Ты просишь…

— Не прошу. Я предлагаю сделку. То, что ты забрала с тела своей дочери, должно оказаться у адресата, которого я тебе укажу. Причём до Рождества. В противном случае — сделка расторгнута.

— Условия?

— Мы возвращаем тебе твоё наследие до наступления весны.

— Гарантии?

Разговор приобрёл ритм поединка. Короткие выпады Хозяйки встречали спокойную защиту гостьи.

— Порукой тому моя честь, моя кровь, моя жизнь, — ровным тоном ответила Ангел.

Александра откинулась на спинку стула, задумчиво провела длинными тонкими пальцами по столу.

— Я предполагала нечто подобное, — призналась она. — Но не ожидала, что это будет настолько… щедрое предложение.

— Игра стоит свеч, — пожала плечами гостья.

— У меня есть время подумать?

Ангел залпом допила глинтвейн. С лёгким стуком поставила бокал на стол. Коротко посмотрела Хозяйке прямо в глаза.

— Нет.

Переход хода состоялся. Выпад нанесла гостья.

— И больше никаких гарантий?

Ангел улыбнулась и покачала головой.

— Мы не настолько глупы, чтобы думать, будто вы поверите нам на слово. Даже подкреплённое такой клятвой, — она достала из внутреннего кармана своего светло-кремового пиджака серебряный портсигар. Открыла его — стало видно, что изнутри он выложен тонкими полосами матового-серого металла, — и протянула Хозяйке маленькую малахитовую брошь. Камень был искусно обработан в форме невиданного цветка, вокруг которого обвилась змейка. — Это наша последняя гарантия. И замена тому, что вы нам отдадите.

Александра долго, несколько минут, смотрела на лежащее в её ладони украшение. Затем взглянула на собеседницу, и та увидела в её глазах слёзы.

— Плачут по мёртвым, — жёстко сказала наследница Хозяйки Медной Горы. — Не по живым. Я оплакала свою дочь, как мне казалось, давно, но ты заставила меня сделать это ещё раз. Последний раз. Я выбираю свою жизнь, а не её смерть. Я верю тебе. Я согласна.

Мягкая прохладная ладонь Ангела коснулась руки Хозяйки.

— Я соболезную вам, — искренне сказала гостья. — Но не жалею, иначе бы не пошла на такое. Вот адрес и имя.

На стол легла визитка, на которой что-то ещё было написано ручкой. Александра взяла её, вчиталась и с изумлением посмотрела на Ангела.

— Но это же…

— Вот именно, — усмехнулась та и встала. — Теперь вы понимаете, на каком уровне идёт эта игра и почему я могу давать подобные клятвы. Желаете провести полный обряд?

Хозяйка покачала головой:

— Мне хватит вашего честного слова. Тем более, что оно подкреплено таким именем.

— Поверьте, имён у меня за плечами хватает, — гостья вздохнула в который раз за вечер. — Времени вот мало.

— В таком случае, не буду вас задерживать, — вежливо кивнула Александра. — Посылка будет отправлена и придёт вовремя. Гарантирую.

— Прекрасно. Тогда прощайте.

Ангел давно ушла, а женщина за столом, в полном одиночестве, ещё долго рассматривала полученную драгоценность. Наконец она медленно и аккуратно прикрепила её к лацкану пиджака. А затем — плавным движением сняла с безымянного пальца левой руки широкое металлическое кольцо с гравировкой в виде готической буквы «А». И положила в карман.

Санкт-Петербург. Двадцать девятое ноября. Вечер. Центральный офис Агентства «Альтаир». Кабинет Жрицы.

Музыка плыла. Музыка отщёлкивала секунды, складывающиеся в минуты, а затем и часы. Музыка была… восхитительна. Она затягивала, впитывала мысли и тоску. Она давала облегчение и раскидывала сети неведомого под полуприкрытыми веками. А следом за музыкой приходил текст и сюжет. Те самые, простые человеческие слова и перипетии истории, затмевающие на какое-то время весь классический театр и изящные смены актов, к которым привык разум и вкус бессмертной. Оставался только чистый смысл чувственности.