ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В Белоруссию Владимир Богданович попал после завершения Сталинградской битвы — вместе с разведбатом, в котором служил, правда отлежав положенное время в госпитале. Тогда уже тянулись по снежным дорогам вереницы пленных.

С той поры как Владимир Богданович прошел ускоренное военное обучение и оказался в действующей армии, много воды утекло. Он был годами не стар — перед войной сорок стукнуло, — но седая прядь, появившаяся в молодости, расползлась теперь по всей шевелюре, так что подчиненные за глаза величали его дедом Володей; и он знал это, но всякий раз прикидывался, что кличку свою слыхом не слыхал, носил набекрень кубанку, не расставался с маскхалатом и неизменно таскал два пистолета — один за голенищем, другой на ремне.

После очередного задания к концу дня разведчики вернулись на КП, вблизи которого базировался армейский разведбат, и получили законный отдых. Но отдых оказался коротким, через час Владимира Богдановича вызвали в штаб. Получив новую карту, он засел изучать предстоящий маршрут. На этот раз рейд намечался глубокий, Владимир Богданович буквально печатал в памяти лист, но ничего характерного засечь не мог: лес да лес кругом… Ехать, а затем топать предстояло в ночь, и бойцы осаждали старшину — получали патроны, гранаты, консервы.

Изучив маршрут, Владимир Богданович зачерпнул крышкой котелка воды из бочки, стал бриться сохранившейся у него довоенной золлингеновской бритвой. Он снял с себя широкий командирский ремень, наступил коленом на пряжку, стал править лезвие. За этим житейским занятием ему всегда виделась довоенная жизнь. Владимир Богданович вздохнул и задумался о Груне. Он не знал, что она родила ему сына, представлял Груню все такой же, какой оставил в день ухода из Киева, и подумал, как же совместить Груню и пасынка Женьку, о судьбе которого он тоже не знал и жалел его до слез: Владимир Богданович повидал уже, что оно такое — война, понимал, что Женька хлебнет, а может, уже и хлебнул горя…

— Товарищ старшлейтенант, когда построение?

Владимир Богданович заклеил ранку, аккуратно вытер и сложил бритву, ответил на вопрос и вновь подумал о предстоящем задании. Оно возникло, собственно, после первого же допроса приведенных «языков». Один из захваченных немцев упрямо твердил о переброске каких-то частей южнее Витебска. Обстановка за левым, открытым флангом танковой армии была сложная, там образовался не занятый войсками промежуток. И вот туда-то, в этот разрыв, и целил взвод Владимира Богдановича, который сидел пока что возле кухонного навеса. Владимир Богданович невольно слушал негромкий треп бойцов.

— Наш дед орденок схватит! — хвастал сержант Буряк.

— Богданыч? — переспросил батальонный санинструктор Сахончик, помогая повару наливать термосы. — Говорят, еще троих ваших представил.

— А что? У него слово с делом не расходится. Приведем, грит, и привели! Правда, тех, за которыми ходили, по дороге сами же фрицы укокошили — шальной снаряд. Так что срочно заменять пришлось панцирниками. Мы не отвечаем за это смертоубийство.

— Скажи-и, какие вежливые!..

Владимир Богданович, обжигая губы, прихлебывал чай и заново переживал эпизод с пленными. Он, конечно, замечал поклонение своей персоне, видел, с каким уважением судили о нем подчиненные, и вот, сидя на ящике из-под мыла и слушая Сахончика, своего недавнего бойца, подумал: не взять ли его в роту?

— А что, Сахончик, не хочешь ли сходить в разведку? — по-отечески благодушно спросил он.

Санинструктор такого оборота не ждал и прикусил язык. Владимир Богданович расценил его молчание как знак согласия и вскоре ушел, чтобы разыскать начальство и забрать его к себе.

Подчиненные не прочь были посмеяться над незадачливым ранением своего командира. Конечно, не прямиком напоминали, а как-нибудь хитро, с закавыкой.

— Дед Володя, — заговаривал на привале отделенный Буряк, осторожно кося глазом, — подстелите шинель.

Только дурак не догадался бы, к чему это, а Владимир Богданович преотлично схватывал намек на свое злополучное ранение: угораздило же — прямо в ягодицу! Однако он делал вид, что не понимает намеков, и послушно подсовывал под зад скатку. Да и как было ослушаться: этому Буряку и прочим голубчикам дай только повод, покажи, что ты возмущен, — уж они доймут… Что там шинель, пуховую подушку приволокли однажды, черти полосатые: «Поправляйтесь, дед Володя…»

Какое там поправляйтесь! Взвод Владимира Богдановича направили в тыл противнику на участке прорыва под Витебском, а здесь все перемешалось — где свои, где чужие… Наступающие части на отдельных направлениях вырывались далеко вперед, обгоняли отступающего противника, оставляя его группировки у себя на флангах и за спиной. Не успевали убегать и немецкие тылы, и даже карательные отряды, которые сплошь и рядом задерживались, уничтожая еще не сожженные деревни.

В болотистой низине разведчики обогнали кортеж из двух «виллисов» и броневичка. Владимир Богданович было притормозил свою машину — он заметил всем известную фигуру командарма, — но генерал Колосов замахал рукой: езжайте, дескать.

— Дожили, Владимир Богданыч! — свесился из кузова к дверце кабины Буряк. — Позади генерала плетемся!

Владимир Богданович буркнул что-то сержанту и вперился в водителя, но тот уже и сам понял, что от него требовалось, потому жал на всю железку.

— Так и на фрицев нарваться недолго… — проворчал Владимир Богданович.

Пересеченная местность почти исключала обзор, лесные массивы подступали к проселку с одной и другой стороны, сама грунтовка то взбиралась на бугор, то падала в низину, и в этой бесконечной смене однообразных подъемов и спусков немудрено было потерять направление. Однако Владимир Богданович твердо держал в зрительной памяти намеченный маршрут. Помогали ли ему старая охотничья сноровка или же чутье толкового разведчика, но, так или иначе, он не сомневался в правильности пути. Часа через полтора они забрались в глухую пущу; где-то на этом рубеже размывалась постоянно изменчивая линия соприкосновения с противником; по расчетам Владимира Богдановича, взвод должен был здесь выскочить к реке. С рекой у него дружбы не получалось: он с малолетства так и не научился плавать… «Если не найдем переправу — придется бросать колеса», — мелькнуло у него. Впрочем, это был крайний вариант, о нем Владимир Богданович старался не думать.. Пока было хорошо, и ладно.

Лесная дорога привела на спуск, долгожданная речка блеснула из чащобы. Вдали отчетливо слышались орудийные раскаты, где-то левее и сзади кипел бой, а в лесных дебрях было спокойно и тихо. Томный смоляной дух плавал над дорогой, распаренные хвойные лапы щекотали бойцов.

— Стой! — скомандовал Владимир Богданович. Машину приткнули в гущину и скопом кинулись к берегу: нужно было отыскать брод, обозначенный на карте.

— Сахончик, в воду! — распорядился Буряк, прежде чем Владимир Богданович подошел к берегу.

Сахончик снял ремень и гимнастерку, сел на траву, и товарищи стащили с бывшего санинструктора сапоги.

Владимир Богданович, после того как перетянул санинструктора к себе во взвод, всячески отличал его — и на сей раз позволил себе похлопать Сахончика по плечу, — хотя в душе искренне считал и не раз заявлял, что знаки особого внимания ведут к панибратству.

Брод оказался с твердым дном, и довольно глубоким. Невысокий Сахончик прошел туда и обратно, ему доставало под мышки, потыкал жердью, окунулся с головой — от жары. Он сообщил, что главная закавыка — брод узок. Сахончика прогнали еще разок на ту сторону, и он воткнул вешку, ориентир для водителя.

— Собьешься — карачун!.. — орал голый Сахончик.

Водитель пустил мотор, вырулил к урезу воды, однако заехать в ручей не успел — в лесу затарахтел мотоцикл. На том берегу все еще приплясывал Сахончик, вытряхивал из ушей воду, и Владимиру Богдановичу хотелось отлупасить беспечного хлопца: это ж надо — окунуться с головой, устроить купель! «От непутевый, от непутевый…» — кипел Владимир Богданович, но вслух сказал:

— Тихо!

До этого момента разведчики почти не опасались за свой тыл, но рокот нарастал, через минуту на опушку вынесся мотоцикл с коляской; немцев было двое, они вмиг поняли свою оплошность, водитель попытался развернуть мотоцикл с ходу, но переднее колесо, подпрыгнув на коряге, попало в рыхлый песок, мотор заглох. Разведчики неспешно пошли на немцев. Все было кончено, это понимали те и другие, и мотоциклисты молча подняли руки; сидевший в коляске унтер даже не потянулся к автомату.