ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В погребе бывшего Павлова хутора назначил Евгений встречу с Рымарем.
В сумерках, когда Евгений уже дожидался Рымаря, охрана привела в погреб незнакомого человека. Человек слонялся вблизи, будто искал чего-то. «Летучая мышь» высветила желтое очкастое лица задержанного. От неожиданности Евгений привстал с бочки: перед ним стоял Павло.
— Вот так так! — удивился Евгений.
Павло испуганно прислушался к знакомому голосу.
— Племяш?
Когда они остались вдвоем, Евгений спросил:
— Зачем вы здесь?
Павло снял очки. Действительно, зачем он здесь? Что потянуло его на этот давным-давно вычеркнутый из его жизни хутор? Знал же он, что постройки сгорели… Он обвел долгим взглядом мокрые земляные стены, наконец натужно улыбнулся:
— В гости…
Евгений забеспокоился: Рымарь должен был вот-вот подойти и сообщить главное: у кого пристроят раненых. Останется лишь перевезти, и можно в путь. Евгений поправил на бочке кружок и сел.
— Вы знали, что я здесь?
Павло не мог оторвать глаз от кучи картошки в углу: там что-то шевелилось. Насилу различил жабу и вздохнул.
— Не-ет, — сказал простодушно. — Но знал, что ты близко.
— Мы вас задержим до утра, — сказал Евгений.
— Да господи… Сколько угодно! Дурень я, дурень, понесло ж! Искал вчерашнего дня… — оправдывался Павло. Он уже пришел в себя и с любопытством разглядывал племянника. Евгений приоткрыл дверь и что-то наказал часовому.
Павлу захотелось рассеять недоверие племянника. Он чувствовал, что балагурство сейчас неуместно, и все-таки сморозил:
— Ты будто на пивной бочке. Раков недостает…
Евгений не отреагировал на шутку.
Павло по-прежнему маялся на ногах. Он не прочь был тоже приткнуться на кадке, но без приглашения не решался, чувствуя себя на положении пленника.
— Эх, племяш, пораскидало людей… Где твой отчим, любопытно?
Евгений не отозвался. Многое вспомнил он вдруг, не обошел в мыслях и Владимира Богдановича. Евгений далеко не всегда думал об отчиме хорошо, но теперь, глядя на примолкшего в темном углу дядю, рисовал его себе бравым воякой, вроде Янкина или Наумова. Он даже представил у отчима усы, хотя усов тот не носил сроду. Евгений вздохнул. Откуда было знать ему, что Владимир Богданович пока что пороху не нюхал, что судьба забросила его в запасный полк и он до седьмого пота бегал, ползал и колол чучела, вскакивал ночами по тревоге и бежал в строй, по два раза на дню мотался на стрельбище и не вылазил с учений, старался…
Старался, но не все шло гладко у Владимира Богдановича. То он взялся было писать рапорта́ с требованием немедленно отправить его в действующую армию, а то, получив категорический отжав, пытался в беседе со всесильным старшиной выпроситься на другую службу.
— К прокурору бы меня… В юриспруденцию…
— Зачем? — удивлялся старшина, закручивая на животе у Владимира Богдановича пряжку ремня. Владимир напружинивал живот. Зная старшину, он мысленно отсчитывал себе наряды вне очереди и не очень уверенно тянул:
— Старая профессия…
— Ты прокурор?
— Нет…
— Судья?
— Секретарь суда… Бывший…
— А… Так подтяни ремень, секретарь, и марш в строй! Воевать готовься, а судить грехи — без нас найдутся…
С того времени служба у Владимира Богдановича выровнялась, и теперь он ждал выпуска в качестве командира взвода разведки.
Житуха в небольшом тыловом городке казалась в первые месяцы войны сносной. Владимир Богданович умудрялся даже — в банные дни — вытянуть кружку пива. Правда, ни раков, ни соленых сухариков тут не водилось, но и так было славно. Пиво приятно встряхивало его, он мысленно переносился в довоенную жизнь и наново переживал то сладкие минуты с Груней, то горькую встречу с Юрием Петровичем в закусочной над Днепром, а то прощание с Ольгой, давнишнюю вину перед ней и досадную отчужденность, которая не покидала его и поныне. Он не знал ее судьбы, так же как и судьбы Евгения. И невольно мысли его блуждали в Киеве или перемещались в местечко, где еще оставались близкие ему и, как казалось, живущие по старинке люди: как вот здесь, в тыловом райцентре. Из сводок он знал, что родные места его захвачены врагом, и невольно в душу Владимира Богдановича закрадывалась сосущая пустота. В голову опять и опять лезли тревожные строчки из сводок…
Ничего этого не знал Евгений, однако в вопросах дяди уловил сочувствие и был искрение благодарен за это.
— Воюет отчим! — с убежденностью сказал он, и слова эти прозвучали для Павла как упрек. Он в свою очередь тоже не сдержался, укорил:
— С Костиком не поладил…
— С Костиком? Да я таких сволочей… без колебаний…
— Неужто в своих стрелять станешь? — усмехнулся Павло.
— Свои! Эх, дядя… — Евгений сбавил тон и, видя, как трясутся у Павла руки, опросил в упор: — Как вы теперь? С кем?
Павло резко посадил на нос очки и от этого стал похож на филина.
— С кем? Да ни с кем, сам по себе. — Павло решил уйти от прямого ответа, да и какой бы он был, ответ? — Дед Захар сам не свой. Жалуется — пугают его…
Павло видел, как всполошился племянник, и не ошибся. Евгений живо опросил:
— Кто?
— Да тут… местечковые. Вадим и этот… Журба.
— И что они?
— Про тебя прослышали. Так старика хотят вроде как заложником сделать. Ха-ха… Веселый народец. По вечерам до Ксаны ходят, штаб-квартирка у кладбища…
Выплеснув это, Павел похолодел: а вдруг Евгений пропустит его слова мимо ушей? Тогда не бывать между ними доверию. Но нет, тот задумался над услышанным.
Засаду устроили в зарослях, на самом краю погоста.
Едва стемнело, на дороге показались Вадим с Журбой. До дороги было рукой подать, из кустов слышны были их голоса, сдержанные смешки. Правда, в лагере, при обсуждении, Евгений предлагал покончить с предателями на месте, но Бойко настоял — судить.
Оставив за старшего Буряка, Евгений выбрался на дорогу и последовал за преступниками: он хотел убедиться, что они оба зайдут к самогонщице, и дополнительно проинструктировать пост на той стороне кладбища. «Кажется, все предусмотрели…» — прикидывал Евгений, бесшумно ступая по размолотой грунтовке. Те двое поравнялись с кладбищенской каплицей; Евгению в сумраке привиделось, будто на черепе часовенки шатнулся крест, он мысленно ругнулся и увидел, как снялась с крыши бесшумная ночная птица.
Евгений механически переставлял ноги. Шаги беззвучные, мягкие. Он прокрался в конец кладбища и увидел, как поздние гости завернули в Океании двор. Кто-то из них стукнул в дверь, потом стук повторился, но им не открывали.
Прямо на Евгения глядело торцовое окно. «Жди их теперь, негодяев! Пока выпьют да нажрутся…» — возмущался Евгений, таясь за кустом. Вдруг створки окна распахнулись, в черном проеме появилась тень, и с подоконника скользнул в палисадник человек. Окно беззвучно затворилось, и в ту же секунду звякнула невидимая дверная щеколда: гостей впустили. Все это произошло быстро. Евгений не успел даже подумать о наблюдателе на втором посту. Отступив под ветви старого вяза, он споткнулся о могильный холмик и присел.
До хаты было метров тридцать. Человек шел прямо на Евгения; оставалось несколько шагов, когда Евгений узнал в нем Костика и выступил из-под дерева.
Вот теперь Евгений понял, что такое гробовая тишина. Уши ему будто заложило, он сне слышал даже своего дыхания, и в этой тишине странно прозвучал растерянный голос Костика:
— Отстал я тогда… от полка…
— Врешь, драпанул! Тебя узнал Дубак.
Костик уже опомнился. Он оглянулся и совсем другим тоном промолвил:
— Годственников ловишь? Кагатель…
Евгений знал эту манеру братца гаерствовать в критические минуты. Так бывало всегда, когда тот чувствовал себя неуверенно.
Неожиданная встреча могла сорвать задуманную операцию, но Евгений в замешательстве позабыл об этом; подсознательно он надеялся, что Костик так же внезапно сгинет, как появился.
Оба они медленно продвигались по дороге к часовне, за которой сидел Буряк с саперами.
— Выследил, шкура? — грубо продолжал Костик, и Евгения тоже оставила сдержанность. Он прохрипел:
— Подлец!
Они остановились. Оба понимали, ч т о́ их нынче разделяет. Оба уже знали: с этого места по-хорошему не уйдут. Евгений различал, как подвижные, воровские пальцы Константина расстегнули кобуру на животе и путались, соскальзывая с крышки, потом наконец ухватились за рукоять вальтера и потянули вверх. «Что он делает?..» — замедленно соображал Евгений. Он не мог шевельнуться, его глава прикипели к пистолету Константина.