— И кто ж вас надоумил?
— Дядя Нечипор…
— Чтоб ему ни ума, ни разума! И как мне, старой дуре, невдогад!
Бабушка живехонько поснимала курочек, покидала на жерди. Потом так же по-деловому схватила гипнотизеров за уши и вывела из сарая.
Вернувшись в хату, она попробовала усовестить Нечипора, но тот скалил зубы, как ни в чем не бывало, и расхваливал свою корову.
— Будешь, сват, молочко потреблять… — обращался он к Захару Платоновичу.
— А доить-то кто будет? Старуха моя хворая…
Нечипор не спеша налил по второй и, тая смех, сказал:
— Сам подоишь, сват!
Разговор перекинулся на артель: сколько хозяйств, вступило да сколько выписалось. Как ни крутил Нечипор, а получалось, что лишь он да еще двое хозяев на все Вишенки остались в единоличниках. Упрямцы неизвестно чего ждали, не решались расстаться со своими наделами и живностью. Захар Платонович взял с подоконника газету, хотел что-то показать шурину.
— Ты в бумагу пальцем, а я горбом наживал! — вскипел Нечипор.
— Не в том дело. Кгм-м…
— А в чем? Меня нынче не спровадят в Соловки! Что мое хозяйство? Середняк и есть.
Выпили еще, и Захар Платонович сказал:
— Нет твоей правды, потому и пыхкаешь.
— Ты от земли далекий!
Захар Платонович обиженно посмотрел подслеповатыми глазами на раскрасневшегося шурина.
— Была б твоя правда, не ховал бы скотину.
Нечипор как от удара пригнулся, положил вилку с недоеденным салом и зашарил рукой позади себя, на стуле. Схватив шапку, кинулся в кухню, к вешалке.
— Ну, помни, Захар! — негромко сказал от дверей и со стуком вывалился в сени.
Прохоровна было кинулась за ним, но Захар Платонович так на нее зыркнул, что она прилипла к месту. Со двора донесся скрип открываемых ворот, и шуриновы сани с коровой на привязи вывернули в проулок.
В глазах Нечипора отпечаталось недоумение: он не сразу узнал сестрина внука, которого помнил школяром, бойко учившим покойную Прасковью алфавиту. Зато старуха враз угадала Евгения и усадила за стол. Евгений без лишних слов стал макать гречаники в сметану.
Дело было перед вечером. Постоянного гарнизона в Вишенках не держали, и Евгений беспрепятственно пробрался к дяде задами, между сажалкой и клуней. Он сказал об этом и увидел, как у Нечипора распустились морщины на лбу.
— Дядя, я к вам насчет харчей, — без всякой дипломатии заявил Евгений.
— Он як…
— И нас — полсотни гавриков!
— Так-так… Значит, за продуктой? А как ты ко мне удумал?
Евгений глянул на старушку — она толклась возле печи, не встревая в мужской разговор, — и шепнул:
— Дед подсоветовал…
— Грамотный он…
— Так поможешь? — Евгений рвался к цели напрямик.
— Я ж того… староста. Знаешь?
— Знаю.
— От задача! Не дай бог свинье роги… Х-хэ…
Нечипор сидел напротив Евгения, следил, как тот жует, и говорил что-то о судьбе. Но Евгений слушал его рассеянно. Он не понимал жизни Нечипора и в душе относился к нему с осуждением.
Нечипор будто в шутку заметил:
— Принимаю тебя по-родственному, а грех на душу…
— Так не поможете продуктами?
— Постой, не гонкой волка бьют, уловкой.
— А верно, что у вас Костик бывает?
— Служить прислали…
— И вы взяли?
— Не я, так другие… Я в твои дела не путаюсь.
Евгений окинул недобрым взглядом этого бывшего злостного единоличника, наскоро доел и собрался уходить. В душе он жалел, что проговорился о своих товарищах: кто знает, на что способен староста?
— Пойду, — вздохнул Евгений.
— Сиди. — Нечипор словно ненароком полюбопытствовал: — Ты Журбу знал? В Рымаря который стрелял…
— Слышал.
— В полиции нынче…
— Ну и что?
— Не нукай, командир! — Нечипор подался вперед и процедил: — Шукает дорогу в Горелый гай. Не к тебе ли?
— Дорога прямая.
— Ну и дурень!
Евгений как чумной глядел на Нечипора, а тот уже откинулся, привычно втянул голову в плечи и замкнулся, будто ничего такого не сказал.
— Так вы, может, еще что…
— Я на службе, Евген. А что касаемо твоего братана, то пьет он… И с Журбой, и с Вадькой, и…
— Видел я лавочника, — вставил Евгений. — На кладбище.
Нечипор насторожился, но, выслушав подробности, засмеялся: «Вдову ублажает». И тут же посерьезнев, спросил:
— Как же оно дальше будет?
И Евгений выложил, что знал, о временном отходе советских войск и громадных потерях фашистов. Нечипор поддакивал, и Евгению уже самому верилось, что положение на фронте не так уж сложно. Он отчетливо представлял, как прибудет со взводом в родной полк и лихо доложит: «Взвод прибыл!» И весть эта пойдет по начальству, все дальше, хотя что там взвод, когда весь народ…
— Да, народ… — словно прочитал его мысли Нечипор, в его голосе звучала озабоченность. — От же Хмурый, Рымарь… Пленных выпустили…
Евгений признался, что освобождение пленных — дело его ребят, и напомнил:
— Так как же с харчами?
— Налетишь ночью на амбар. Там для германцев сало, мука…
— Мука?
— Кренделей нету. Да подюжей крушите, пропади оно пропадом… Ломик припасите.
Евгений посмотрел на Нечипора с прежним, давнишним восхищением и сказал:
— Сведите меня с Рымарем, у нас раненые…
— Попробую.
Чуть свет вышел Нечипор к корове и взял вилы. Но работа не клеилась, он постоял у хлева, прошел к перелазу, подобрал у плетня хворостину и швырнул на кучу. Он все еще был под впечатлением встречи с Евгением. Сам он не знал солдатской доли, но все лето наблюдал проходящие части и жадно, с горестным недоумением вглядывался в измученные, небритые лица красноармейцев, видел в них себе подобных — угловатых и потных от тяжкой мужской работы людей. Бойцы упрямо топали, с винтовками и противогазами, будто незнакомые, но близкие Омельки, Сидоры, Иваны… О многом передумал Нечипор в эту осень. Нелегко приходилось ему в жизни, и он знал, что этих вот запыленных, с соляными разводами на гимнастерках воинов не свалить… В их глазах светилось что-то правое, не объяснимое словами, но до боли понятное, свое. И Нечипор душой был с ними, понимал, что и на крест пойдет, если надо.
Утро выдалось пасмурное. Над сажалкой слезились вербы, из-за левад несся тревожный птичий грай. Нечипор увидел в небе кобчика. Его окружили галки, это был воздушный бой. Стая наседала, и хищнику приходилось туго. Но вот ястреб хватил клювом неосторожную, и та черным комом пошла книзу. Однако галки продолжали атаковать.
— Клюют! — раздалось от плетня. За спиной у Нечипора маячил Костик. По его мятому лицу нетрудно было определить, что ночь он провел с собутыльниками. У Нечипора отлегло от сердца: «Не знает еще… прогулял…»
Стая погнала кобчика куда-то в сторону, и над левадами вновь зачирикала пернатая мелкота.
— Ощипали… — сказал Нечипор. — Не зарывайся!
— Чудной вы… богьба видов… — картавил Костик, — кто сильнее!..
— Такие виды… На кой черт ты порешил бабкиного гусака на выгоне?
Костик долго и бессмысленно водил глазами по двору, потом сказал:
— Цапал за штаны, собака!
— Ай-ай… Укусил?
— Гоготал, подлец, смеялся.
— У бабки Федосьи всего добра — гусак.
— Э, дядьку… Не будем!
Нечипор пошел к хате. От неизвестности — чем кончился ночной налет на амбар — у него сосало под ложечкой.
На дальнем конце брехнула собака, донесся глухой гомон, и Нечипор замер у порога — Костик едва не наткнулся на него. Стало ясно — что-то стряслось. Превозмогая себя, Нечипор все же неторопливо переступил порог и ввалился в хату.
— Дядьку, толкуют — Женьку видели…
— Кто видел? — Нечипор, изобразив на лице крайнее удивление, подумал: «Значит, лавочник сболтнул уже о встрече на кладбище».
Костик с подчеркнутым интересом созерцал на стенах давно знакомые карточки. Наконец нашел себя, Евгения, Мусю, подобрал брошенный дядей прут, ткнул в Евгения:
— Он всех нас под пулю… И совесть чиста: спаситель родины. Четыре сбоку, ваших нет. Очко, выиграл.
— Перестань! — Нечипор ухватился громадными натруженными ручищами за стол и поднялся. Горбатый, в лохматой, медвежьей масти свитке, он был страшен. Костик отпрянул. — Сук-кин ты сын! Да я тебе… — Нечипор не успел закончить, ибо в эту секунду ворвались в дом соседские мальчишки.
— Дядьку! Амбар… Амбар!..
Эта долгожданная весть отрезвила Нечипора. Он уже спокойно натянул на голову шапку и последовал за детьми.