— Присаживайся, братишка, — говорит Рэй, снова принимаясь за дело и врываясь в меня так сильно, что я вскрикиваю. — Возьми себе пива. Давай отымеем эту сучку, прежде чем ее закопать.
Рэй берет медицинские ножницы и, разрезав на мне рубашку и лифчик, бросает на пол обрывки ткани. Теперь на мне ничего нет. Мои соски сжимаются от холода. Лишившись последней защиты, я дрожу еще неистовее.
На мне столько же одежды, как в тот день, когда я родилась, и, наверное, столько же крови.
Я в недоумении смотрю на Дэймона. Мой страх расцветает, сердце стучит злобно и быстро, и он превращается в растекающийся по венам гнев, в горячую и густую ярость. Я вижу, как он садится. Чувствую его волнение по тому, как он потирает рукой щетинистый подбородок. Как он смотрит в то место, куда снова и снова вколачивается Рэй, и ничего не делает.
Наконец, он опять переводит взгляд на мое лицо, и тогда я понимаю: это мое наказание. Мой урок. Я нарушила правила игры. Пошла к Лео. И теперь должна за это заплатить.
Дэймон выглядит больным. Интересно, как выгляжу я. Вся в крови и пиве, и со стремительно опухающим от ударов Рэя лицом.
— Помнишь, Дэнни? — тяжело дыша, произносит Рэй, продолжая вонзаться в меня. — Помнишь, как хорошо нам было вместе? Держу пари, мы могли бы сделать это одновременно. Как в старые добрые времена.
Он назвал его Дэнни.
— Заткнись, Рэй, — рявкает Дэймон.
Рэй не перестаёт.
— После той сучки из наркоманской речки мы с тобой больше не трахали одну девчонку на двоих, — говорит он и, обхватив руками мое горло, сильно его сжимает.
То, что осталось от меня в моем теле — этот крошечный кусочек Кэсси — начинает задыхаться, глядя на Дэймона с мольбой в глазах.
— Помнишь?
«После той сучки из наркоманской речки мы с тобой больше не трахали одну девчонку на двоих».
Что-то в этом заявлении не дает мне покоя, и я мысленно откладываю его про запас, чтобы попозже над ним поразмыслить. Если, конечно, доживу до этого «попозже».
Я вижу, как Дэймон, тянется за чем-то позади себя. Я снова под потолком. Парю. Ничего не слышу и не чувствую. Я могу лишь парить и ждать, когда все это кончится. Внезапно я начинаю скучать по своим снежинкам. Чувствую неодолимое желание что-нибудь посчитать. А у Рэя есть выдержка, это уж точно. Я была уверена, что он не продержится и пары минут. Но он всё наяривает и наяривает, неустанно, взад-вперед. Сдавившие горло пальцы отбирают у меня воздух, отбирают у меня жизнь.
И вдруг, ни с того ни с сего, вся комната взрывается, и меня нещадно забрасывает обратно в мое истерзанное, обнаженное тело.
По крайней мере, именно так всё выглядит. Внезапно рядом с моим ухом раздается глухой хлопок. Голова Рэя разлетается, как арбуз под отбойным молотком, и вокруг того места, где он стоял всего секунду назад, разлетаются брызги крови и ещё какой-то жижи. Я чувствую, как он выходит из меня, а затем то, что от него осталось, с грохотом падает на деревянный кухонный пол.
Рэй исчез — просто испарился — и теперь у стола стоит Дэймон, держа в одной руке пистолет с привинченным к стволу глушителем. Неудивительно, что звук оказался негромким. Но услышал ли его из своего дома Лео? Очень сомневаюсь. Надо мной нависает Дэймон, внезапно у него руке появляется нож, и он взмахивает им у меня над лицом.
Я визжу. Я и так вся в какой-то непонятной жиже — в том, что осталось от Рэя — а теперь ещё и Дэймон собирается заколоть меня до смерти?
— Я ничего тебе не сделаю, — шипит он и высвобождает мои запястья.
Они все еще связаны, но уже не прикреплены к проходящей под столом веревке, которая фиксирует мои лодыжки. Под лезвием веревка рвётся, и я инстинктивно обхватываю себя руками, чувствуя в плечах неописуемую боль. Как будто кто-то отрезал мне руки ржавым ножом для масла, а потом пришил их обратно.
Дэймон обходит вокруг стола и освобождает от веревок мои лодыжки. Я притягиваю колени к груди и, соскользнув с залитого кровью и пивом стола, падаю вниз на что-то мокрое.
Я лежу на полу в тёплой жиже, обхватив руками колени. Я поворачиваюсь и, увидев половину головы Рэя, дико ору в свой кляп. У меня такое чувство, что мои глаза вот-вот выскочат из орбит. Повсюду кровь. Я в ней лежу, она забрызгала мне лицо и руки, я вся в крови и мозгах Рэя.
В том, что осталось от Рэя.
Дэймон подхватывает меня под мышки и приподнимает в сидячее положение.
— Обещаешь вести себя тихо? — спрашивает он.
Я лихорадочно киваю, и он достает у меня изо рта зажатую там ткань. Как только он ее вытаскивает, я нагибаюсь, и меня выворачивает. У меня распущены волосы, и я почти уверена, что испачкала их рвотой, но мне плевать. Мне вообще на всё плевать.
Ни на секунду не сводя глаз с Рэя, чтобы он вдруг не ожил и не прикончил меня, я на четвереньках пячусь от него назад. Я чувствую, как сзади меня подхватывают руки Дэймона, и рывком поставив на трясущиеся колени, с тихим звуком разрезают веревку у меня на запястьях.
Он удерживает меня над полом, и я повисаю на нем, прижавшись спиной к его груди. Откинув голову ему на плечо, я никак не могу найти в себе силы и попытаться убежать, даже при том, что он, скорее всего, сейчас меня застрелит. Даже при том, что он убийца.
«Наверное, я в шоке», — думаю про себя я.
Я окоченела, и не только от сильного холода. Мне никак не удается пошевелить ногами. Не удается включить свой мозг и решить, что делать дальше. Я не свожу глаз с Рэя, с его головы, которая просто разлетелась на части, словно набитая кусочками арбуза пиньята.
— У меня есть один вопрос, — шепчет Дэймон. Его рот так близко к моему уху, что я чувствую, как он задевает зубами мочку уха. — Это правда, то, что он сказал про Лео?
Мое молчание всё говорит за меня.
— Ох, Кэсси, — с горечью говорит Дэймон. — Я из последних сил стараюсь сделать тебя счастливой. А ты так меня расстраиваешь.
Его нежные руки становятся безжалостными. Одной он, словно тисками, держит меня за плечо. Другую запускает в мои спутанные волосы и, сжав в кулаке окровавленные пряди, рывком поднимает меня на ноги.
— Ч-что ты делаешь!? — взвизгиваю я, пытаясь убрать со своей головы его руку.
Такое чувство, что он собирается сорвать с меня кожу до самых костей, содрать мне лицо и оставить один безликий череп.
Я начинаю неудержимо дрожать всем телом. Потому что мне казалось, что все уже закончилось. Что теперь я в безопасности. Только вот ни в какой я ни в безопасности. Я просто поменяла одно чудовище на другое. Есть какая-то причина, по которой они притворялись братьями. Кто-то много лет назад увёз Дэймона, посадил его в машину и уехал, а потом с ним произошло нечто настолько страшное, что Дэймон так и не вернулся домой. Не обратился в полицию и не сообщил, что выжил. Выжил после чего? Что могло случиться с десятилетним мальчиком, что он превратился вот в это? Что там было такого ужасного, что он предпочел иметь собственную могилу, лишь бы не признаваться, что он жив?
Он тащит меня за волосы в ванную. На самом деле, это жутко больно, когда тебя тащат за волосы. Я все еще в ошмётках Рэя, в его крови и кусочках мозга, к тому же вся липкая от того, что мне на лицо несколько раз вылили «Пабст». Оставляя тянущийся за мной ярко-красный след, Дэймон волочёт меня вверх по лестнице, по совершенно белой плитке, а затем заталкивает в маленькую душевую кабинку. Я неудачно падаю, и всё тело от колен пронзает острая боль. Только я напоминаю себе о том, что всё всегда может стать еще хуже, как на меня из душа ледяным потоком обрушивается холодная вода. Очень холодная. Очень, очень холодная. Сейчас зима — опустись температура еще на несколько градусов, и у нас в доме замерзнут трубы.
Я пытаюсь закричать, но из меня вырывается лишь слабый шепот. Я так замерзла. Так потрясена. Так устала. Я не могу издать и звука. Дэймон дотягивается до меня и пихает головой в непрекращающийся поток ледяной воды. Я судорожно хватаю ртом воздух и, увидев, как кружится вокруг сливного отверстия смытая с меня кровь Рэя, начинаю задыхаться.
— Посмотри на меня, — рявкает Дэймон.
Я смотрю на него.
Здесь все такое белое: белая плитка, белый потолок, белые полотенца. Даже белки глаз Дэймона. Но эти радужки пригвождают меня к полу душевой кабины, словно иголка мертвую бабочку. Такие лазурно-голубые. Раньше голубой был моим любимым цветом. Но это раньше. Теперь я ненавижу этот цвет. Теперь мне хочется отречься от неба и океана, потому что они напоминают мне о Дэймоне Кинге.