ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Кэсси

Одна ванна, две порции бурбона, три дополнительных одеяла. Мне никак не удается согреться. Не удается унять дрожь. Мои зубы стучат в такт сердцу, которое запертой у меня в груди птицей отчаянно колотится о ребра, пытаясь вырваться на свободу. На потолке водяные разводы, темно-коричневые пятна с неровными краями. Они напоминают мне кровь. Не будь они такими старыми, я могла бы ошибочно принять их за просочившуюся с чердака кровь Дженнифер, которая капала на меня с потолка, пока я спала.

Конечно, все эти мысли о крови оттого, что я все еще от нее чешусь. От нее и от Рэя. Он, точнее то, что от него осталось, по-прежнему внизу, а потому Дэймон облачился в синий полиэтиленовый комбинезон, в каких обычно осматривают места преступления, и готов вступить в схватку с кровавым месивом и все убрать.

— Открой рот, — говорит он мне, сидя на краю кровати.

Я послушно открываю рот. Обычно в этот момент он сует туда кое-что другое, но сегодня это всего лишь маленькая белая таблетка, что лежит на кончике его пальца. Он просовывает её так глубоко, что я почти давлюсь, заглатывая таблетку без воды. Дэймон уже не в первый раз пичкает меня снотворным, но обычно он крошит его в стакан с молоком, будто думает, что так меня обманывает. Сегодня он решил не притворяться.

— Через несколько минут ты отключишься, — говорит он, как будто я этого не знаю.

Мы проходили это тысячу раз. Даже больше. Сколько дней прошло с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать? Вот сколько ночей, плюс-минус. И сколько же таблеток. Он встает, чтобы уйти, а таблетка тем временем растекается по моим конечностям и, миновав грудь, устремляется в самый низ живота.

Я ослабшими пальцами ловлю Дэймона за руку. Он оглядывается, и на его лице проступает замешательство и раздражение.

— Мне надо идти, — говорит он.

Я опять начинаю плакать.

— Я-не-хочу-чтобы-ты-уходил.

Утром я большинство из этого уже не вспомню. Таблетка подарит мне благодатное состояние почти что амнезии. У меня в голове будут мелькать обрывки воспоминаний, отдельные вырванные из общего гула слова, но и только. Это величайшая милость и самая большая ложь. Я забуду. Но сейчас, чувствуя мощный прилив эйфории от того, что там сейчас пениться в моих венах, я хочу, чтобы он остался.

— Пожалуйста, не уходи, — умоляю его я, от седативного действия препарата мои слова кажутся смазанными.

Я его умоляю! Я и впрямь больная. Конченная. Цепляюсь за своего мучителя, только потому, что кроме него у меня в жизни никого не осталось. Я вижу в глазах Дэймона нерешительность, суровую реальность того, что его ждёт, когда он спустится по лестнице и шагнёт в кровь своего брата. Он не может остаться, но и не хочет уходить.

Он сдаётся. Снимает с себя синий полиэтиленовый комбинезон, и голым забирается ко мне в кровать. Несмотря на горячую ванну, две порции бурбона и три дополнительных одеяла, под его горячими руками моя кожа кажется ледяной. Я такая же холодная, как погребенные в мёрзлой земле кости Дженнифер. Сквозь зазор в занавесках в комнату проникает жутковатая полоска лунного света, полоска, освещающая лицо Дэймона.

Его голова лежит на соседней подушке, рука под одеялом на моем голом бедре. Скользнув ладонью вниз, Дэймон кладёт ее мне между ног.

— Было больно? — спрашивает он.

Я киваю.

— Хочешь, чтобы я помог?

Эти чертовы таблетки и их обволакивающий туман. За десять минут они могут превратить вас из подневольной жертвы в умоляющую шлюху.

«Хочешь, чтобы я помог?».

Да, я хочу. Я киваю.

И вот он уже на мне и во мне, комната бешено вращается вокруг, мои колени широко раздвинуты, и бедра невольно вздрагивают от ощущения полной уязвимости. Но ничто из этого больше не ассоциируется с болью, только не теперь, когда я парю высоко над Ган-Криком в галлюцинаторном угаре. Дэймон использует меня так же, как и я его, снимает нестерпимый зуд желания там, куда, казалось, никому не под силу добраться. Он отбирает, и я отбираю, и неудивительно, что мы оба такие пустые, такие бесплодные, такие мертвые внутри. Большим пальцем он находит волшебную точку, прямо над тем местом, куда так настойчиво вколачивается, и я, наконец, снова ощущаю себя цельной.

Я изо всех сил прикусываю язык, чтобы не произнести имя Лео. Я быстро и громко кончаю, и когда Дэймон глотает вырвавшийся из моего рта стон, чувствую вкус крови.