— Дженнифер, — шиплю я, глядя на Дэймона.

Одно слово. Это работает. Он качает головой, его голубые глаза пылают гневом, но он уходит.

«Вот дерьмо»

Как только он покидает комнату, я снова закрываю дверь. Я и не думаю ее запирать — кто меня будет здесь разыскивать?

Лео, если у него есть хоть капля здравого смысла, давно ушел и, как бы мне ни плевать на всё, при мысли о том, что Аманде придется вытирать всё пролитое мною молоко, меня охватывает такое чувство вины, что я едва могу дышать.

Опорожнить желудок. Принять таблетки. Да.

Я иду в уборную для персонала, небольшую комнатушку, выложенную кафельной плиткой и расположенную у основного служебного помещения. Едва я успеваю закрыть дверь, как меня тут же начинает выворачивать. Мне даже не нужно совать палец в горло — во мне столько адреналина от встречи с Лео, что достаточно просто открыть рот. Это та самая тошнота, которая попадает тебе в нос, от нее щиплет глаза и текут слёзы, потому как ты от нее задыхаешься.

Опорожнив желудок и перестав давиться, я умываюсь и чувствую, что голова вот-вот расколется надвое. Мне так жарко, что, кажется, я сейчас загорюсь. Неуклюжими и мокрыми пальцами я снимаю с себя кардиган и вытираю им лицо.

«Таблетки»

Я возвращаюсь в служебное помещение в поисках фармацевтического блаженства, которое сейчас достану из своего шкафчика. Когда я сюда вошла, то не включила верхнее освещение, и в комнате без окон теперь полумрак. Единственный источник света — это слегка приоткрытая дверь уборной и горящие там на потолке люминесцентные лампы.

В служебном помещении пусто. Вот только... это не так.

Лео. Он здесь. Так или иначе, со мной тут один единственный человек — именно тот человек, к которому я не должна приближаться.

Он смотрит на меня глазами человека, повидавшего немало жестокости с тех пор, как я последний раз в них заглядывала. Я чувствую это, потому что узнаю эту очерствелость души, точно такую же, что и у меня.

Мое лицо — чистый лист, но глубоко внутри я кричу.

Не от страха. От страстного желания. Я хочу, чтобы мальчик, который все разрушил, поднял меня, отнес в эту уборную и сжал в своих объятиях. Хочу, чтобы он стер все следы последних десяти лет. Под рубашкой у меня напрягаются соски, а внутри разливается стыд.

После того, что он натворил, мне следует держаться подальше от этого парня, но я не хочу.

— Прости, — произносит Лео.

Его голос. Боже. Не помню, чтобы его голос был таким адски красивым. Он низкий и глубокий, и если его можно было бы сравнить с едой, то это был бы мед. Он больше не мальчик. Теперь он мужчина. Незнакомец.

Лео опускает голову и взмахом руки делает жест в направлении моего живота.

— У тебя кровь на рубашке, — озадаченно говорит он, показывая с безопасного расстояния. — Ты порезалась, когда упала?

Похоже, его мучают угрызения совести. Словно он думает, что кровь у меня на рубашке — это его вина.

У меня замирает сердце. Я рьяно мотаю головой, на глаза наворачиваются слезы.

— Это не моя кровь, — говорю я, мой голос напоминает мне писк.

Кажется, Лео растерян.

— Собака, — запинаясь, бормочу я. — Рокс. Она…

— Я вчера ее видел, — говорит Лео, и его широко распахнутые глаза скользят от моего лица к крови у меня на рубашке.

Я её даже не заметила. На мне все время был кардиган, который я сняла только сейчас.

— Она умерла, — произношу я. — Прости.

Лео делает шаг назад. Какая-то тень пробегает по его лицу, какое-то мимолетное подозрение.

— Как? — спрашивает он.

Я не знаю, что ему на это ответить. Поэтому ничего не отвечаю. Я протискиваюсь мимо него и, задев его плечом, как можно быстрее иду на кухню, потому что у меня нет ответа. У меня горит плечо в том месте, где я, выходя из комнаты, коснулась его руки. Может, он за одну беспечную ночь и разрушил мою жизнь, уничтожил мою семью, лишил меня будущего — но от Лео Бентли я по-прежнему горю, словно в адском огне.