— Надо бы. А то я умучалась с тобой, пока мы жили в городе. Оберегай тебя как цветочек, — раз она шутила, значит всё было не так плохо. Похлопав меня по руке, подруга молвила, — ну иди. Придёшь после обеда? — я кивнула, — ну иди, иди.

Оглянувшись на прощание, я вышла из комнаты, а затем и из палатки. Супруг расположился у входа, ковыряя носком огромного ботинка землю.

— Готова? — я, улыбнувшись, сначала пожала плечами, а затем отрицательно мотнула черепушкой, — вот и чудненько, что готова, — произнёс он, обдавая меня теплом своей обворожительной улыбки, взял за запястье и повёл вглубь леса.

Мы прилично попетляли по бору, пока перед нами не открылась небольшая полянка. Она была скрыта от посторонних глаз высокими деревьями и плотным кустарником. Муж взялся ковыряться в бесконечных карманах своих штанов, извлекая на свет божий кучу непонятных мне вещей. Там была маленькая коробочка, значение которой мне было не ведомо, патроны, небольшой пистолет, охотничий тесак. Он долго рылся пока не нашел любовно обструганную деревяшку формой похожей на нож.

— Я подумал, что начинать надо не с огнестрела. Давай попробуем с этим, — он вертел на ладони найденную вещь, — сама хоть не поранишься.

— Тебя хоть не пораню, — написала я ему, меня обидело пренебрежение и недооценка моих способностей. Он улыбнулся и протянул мне деревянный нож.

— Отходи и нападай.

Я отошла, взвесив на ладони инструмент, примериваясь к нему. Рукоятка была неудобной, сделанной под мужскую ладонь. Вздохнув я, ринулась на Германа, который специально встал ко мне спиной. Я даже не успела, как следует замахнуться — вот я бежала, нападая, а в следующий момент, я уже лежу на спине, а травинки щекочут мою шею. Муж, улыбаясь, склонился надо мной.

— М-да. Если ты так топаешь, то не беги. А уж как дышишь… так дыша можно уже не нападать, а прятаться. Рожающая корова и то, тише вздыхает.

— Следи за временем, мне ещё Риши обед готовить, — усевшись, написала я. Словами не передать, как мне обидно было слышать, эти его речи, хотя я понимала, что он прав, а потому не показывала вида.

— Ладно, может попробовать научить тебя хотя бы отбиваться, — по моей спине пробежали мушки от воспоминаний о том, как мне первый раз в жизни пришлось защищать себя и чем это всё закончилось. Герман, ухватив меня под подмышки, легко поставил на ноги. Отступив на пару шагов, хитро сощурился и протянул, — защищайся.

Не торопясь, вразвалочку он двинулся ко мне. И опять я не успела сообразить, как лежала на земле, а надо мной, крепко сжав меня ногами, высился муж. Что ж это за напасть то такая. Я и раньше не слышала, как он ходит, но сейчас кажется, он ещё и двигаться начал не заметно глазу.

— Дааа. Плохо дело, — он не отпускал мой взгляд, зажимая мои предплечья коленями. Я дернулась, пытаясь высвободиться, конечно, это не возымело успеха. Он, вздохнув, поднялся, позволяя мне пошевелится.

— Вообще, я же как-то справлялась, — написав это, я вспоминала тех милых людоедов, в гостях у которых нам довелось побывать. Тогда же я смогла, весьма удачно, ударить человека.

— Хотелось бы на это посмотреть. Сейчас ты как куль с мукой, — я зло топнула и скрестила руки на груди, от того, что он прав, не было слов, — попробуем, что ль с азов, — он взял меня за кисть, — освобождайся.

Следующие пятнадцать минут я скакала вокруг него как мартышка, я и тянула, и пыталась разжать пальцы, и толкала, в конце концов, меня начала брать злость, я даже била его по бицепсу. Дело кончилось тем, что он одним движением кисти подтянул меня к себе и крепко обнял.

— Вот, как-то так, — протянул он мне на ухо. Во мне во всю бушевало желание его прибить, — продолжай, — дважды меня просить не пришлось, озлобление придало мне силы. Хотя это чувство нельзя было назвать злостью, это была ярость, лютая, застилающая глаза белой пеленой, а в голове билось одна мысль: «Освободиться любой ценой».

Примерившись, я выгнулась, ударила ему пяткой по колену и впилась зубами в тыльную сторону ладони, он взвыл, согнулся и чуть ослабил хватку. Я этого только и ждала. Рванувшись, что есть мочи я пулей выскочила из его хватки и кубарем полетела по траве. Но остановившись, тут же вскочила, готовая дальше бороться и сопротивляться.

— Что ж, лучше, по-женски, конечно, но лучше, — пробормотал он, разглядывая след от моей челюсти, — хорошо хоть отгрызть не попыталась, — хохотнул он, — но всё же это не лучший метод, можно и без зубов остаться, а тут тебе не Общество, зубы чинить никто не станет. Давай ещё раз.

Я подошла, и он сомкнул пальцы, будто одел каменный браслет, на мою руку.

— А теперь будем действовать по науке. Ты должна развернуть кисть так, чтоб и моя повернулась в неестественном для неё направлении, тогда захват ослабляется и можно запястье выдернуть.

Я долго стояла, примериваясь, слегка поворачивая руку то так, то эдак, наблюдая, куда поворачивается его кисть. А потом принялась с силой крутить запястьем, получалось плохо.

— Нет, ты не понимаешь. Берись за мою, — я взяла его за руку. Несмотря на всю мощь, заключенную в больших мышцах я смогла обхватить его запястье двумя пальцами и очень удивилась, что у такого мощного и крупного мужчины могут быть такие тонкие кости. Пока я размышляла об этом, он резко повернул предплечьем и освободился от моей крепкой хватки. Я часто задышала от боли.

— Ася, не отвлекайся! Ты что, уснула! Ещё раз. И будь так добра, следи за тем, что я делаю, а не мух лови! — я, давясь слезами, смотрела в землю, но слышала, что голос был недовольный. Он опять проделал манёвр, теперь уже предельно медленно, мои пальцы, сжатые с максимальной силой, разжались как по мановению волшебной палочки и предательски заныли, — пробуй, — его лапища сжалась на моей многострадальной конечности.

И вот уже полчаса я билась, чтобы вырваться. муж пару раз показывал приём, которому мне не удавалось научиться. Казалось бы, надо всего-то вывернуть кисть. Я скрежетала зубами, бесилась, но толку от этого было чуть. Связки и мышцы ныли от непривычного занятия. Самое противное, что я не могла прекратить эту экзекуцию, потому что для написания записки мне нужны обе руки и кажется, любимый это понимал. Голова переставала работать, просыпалось что-то звериное. Я уже не могла думать и следить за действиями, хотелось лишь вырваться из этого капкана, который звался Германом. В сотый раз, вертя предплечьем я вдруг поняла, как надо сделать, чтобы он отпустил. Со всей дури крутанув запястьем, немного по-другому, чем он говорил, я почувствовала, как пальцы поддаются, ждать второго шанса я не стала и рванула несчастную конечность на себя.

— Ну, наконец-то! — он был так доволен, как будто я голыми руками передушила дюжину врагов, — теперь можно двигаться дальше.

— Нет, — всполошившись, я быстро выводила буквы в блокноте, — у меня еда не готова.

— Ася, что ты голову мне морочишь! Ты это Тэкэо скажешь, когда он мою группу отправит на задание? Или, может, будешь объяснять солдату Общества, когда он придёт тебя убивать? — муж стоял, уперев руки в бока, а его очи горели злым огнём, — милая моя, давай-ка возьми себя в руки! Даже если ты вечером заявишь, что пойдёшь жить в лесную глубинку, ты обязана уметь себя защитить! У тебя есть пять минут, чтобы попроклинать идею идти за мной к повстанцам, и продолжим, — он отвернулся и мягко ступая, как лесной кот, пошел к другому краю полянки, стараясь успокоиться.

Я, малодушно подумала, а не сбежать ли мне сейчас обратно в землянку, пока он ко мне спиной, но тут же отбросила эту идею, потому что, во-первых, он услышит, это только мне казалось, что я бесшумная, хитрая и изворотливая, на поверку оказалось-то не так, а во-вторых хоть удавись, но он прав. Я понуро поплелась за ним. На ходу изучая свои ноги на предмет появления в них какой-нибудь суперспособности, например, мощно брыкательной, я не заметила, как он остановился, и впечаталась в его спину.

— Ася, — простонал он с мольбой, — ну о чём ты думаешь? — я, печально глядя ему в лицо грустно пожала плечами. А о чём я думаю? Да обо всём и не о чём, но точно не о том, как мне завалить мужика в два раза больше себя. Мне совсем не хотелось, учится драться или быть сильной и жилистой, всё это было чуждо мне. Но я понимала, какое бы отвращение мне не внушала драка или оружие, это надо знать. Я могу надеяться только на любимого или на Риши, но они не смогут быть всё время рядом, а ещё я отвечаю за Кару, из которой уже не получится бойца.