Как ни странно, было приятно видеть их обоих.

Забини лучился самодовольством, будто это о нем, а не о Малфое говорила вся школа, а Пэнси была так искренне рада тому, что он в порядке. И его слегка отпустило.

Стало легко на душе, ослаб узел, что сдавливал грудную клетку последние недели, и захотелось выключить все переживания и просто посмеяться с друзьями. Хоть немного. Съесть шоколадку, припугнуть кого-то из первокурсников или напиться вечером – если его, разумеется, отсюда выпустят.

Он попытался сесть, но ладони защипало от боли. Блейз мгновенно пришел на помощь, подталкивая подушку ему под спину.

– Сильно болит?

Драко размял затекшую шею и помотал головой.

– Ночью было хуже. Помфри сказала, что к сегодняшнему вечеру все затянется, но я не уверен. Такое чувство, что они вообще не заживают.

Он поднес руки к своему лицу. Ран не было видно из-за бинтов, чувствовался только малоприятный запах какой-то дряни, которой ладони были намазаны. Но он мог шевелить пальцами, а это уже хорошо.

Бросил взгляд на прикроватную тумбочку и приподнял брови, только сейчас заметив любимые ягоды, горкой лежащие в невысокой вазе.

– Вы принесли вишню?

Пэнси с улыбкой протянула ему одну ягоду, предварительно оторвав черешок. Драко подцепил ее языком, раздавливая во рту. Сок брызнул на небо, кисловатая сладость потекла по горлу, защипала десны… Что-то было для него в этом вкусе. Это освежало и придавало сил, день ото дня, как доза чего-то внутривенного. Он не знал, почему так выходило, но он подсел на нее. И ему это нравилось.

Блейз скрестил руки на груди, внимательно посмотрел на друга.

– Это не мы вообще-то.

Драко покатал косточку на языке, сжал ее зубами, попытался раздавить…

– А кто еще сюда приходил?

– Не знаю. А кто вообще знает, о том, что ты любишь вишню?

Гермиона измерила шагами гостиную, села на диван, просидела три секунды, встала и прошлась еще раз. Вздохнула, встала у камина, уткнулась взглядом в оставленную кем-то газету.

Гарри косился на нее, выглядывая из-за стопки учебников, что громоздись перед ним на столе. Рон похрапывал в кресле, прикрываясь тетрадкой. Других гриффиндорцев в гостиной не было.

Она вздохнула еще раз, встала перед другом и, сцепив руки в замок, на одном дыхании выпалила:

– Молчать я больше не могу, поэтому хочу, чтобы ты узнал от меня, а не от директора, когда он будет сообщать всей школе, что лучшую ученицу десятилетия упекли в Азкабан. Это я заколдовала Малфоя вчера на матче.

Гарри открыл рот и заозирался по сторонам, а потом потянул ее за руку, усаживая на стул рядом с собой.

– Тихо ты. Я в курсе.

– Что? Откуда?

– Нетрудно было догадаться, ты ходишь белая, как призрак со вчерашнего вечера, и за весь день четыре раза ходила в сторону больничного крыла. Совесть мучает?

Гермиона вздохнула и бросила взгляд на Рональда. Тот спал сном младенца, кажется, совершенно забыв о том, что у него даже не начато эссе по Защите от Темных сил. Какое безрассудство.

– В каком-то смысле.

Гарри смотрел на нее внимательно, с беспокойством, но без осуждения, хотя, казалось бы, она его заслужила.

– Почему ты думаешь, что тебя упекут в Азкабан?

– Потому что это Малфой. Я слышала, что вечером здесь будет его отец, и, когда он узнает имя того, кто покалечил его драгоценного сыночка, – девушка вздохнула, обрывая фразу, как тетрадный лист. – Помнишь, что было с Клювокрылом?

Поттер почесал подбородок, на котором виднелся внушительных размеров след от чернил. Что же, он, по крайней мере, пытался учиться.

Ей было стыдно сваливать на друга свои проблемы, Гарри вообще-то был занят более серьезными делами. В разы серьезнее, чем она. Но ей просто необходимо было поговорить с кем-то.

Он, словно почувствовав ее замешательство, обхватил худые плечи рукой.

– Что с тобой происходит?

Гермиона помотала головой. Она не хотела врать лучшему другу, но и всей правды сказать не могла.

Да и что это была за правда? С чего все началось? Было ли вообще что рассказывать? Она не знала ответов на эти вопросы. Просто посмотрела в его изумрудные глаза и пожала плечами.

– Я не знаю.

– Зачем ты так поступила с ним?

– Подумала, что он заслужил.

– Никто не заслужил, – Гарри не осуждал, нет. Просто пытался понять, наверное. Пытался помочь. – Этим мы и отличаемся от таких, как он, Гермиона. Мы видим разницу между «желать зла» и «совершать зло». Ты не поступаешь так.

Ей внезапно стало стыдно до слез. Она весь день сдерживала это в себе. Копила, вынашивала, отталкивала. То, что она натворила, было ужасным, но не отвратительным. Отвратительным был тот факт, что она вообще опустилась до такого, ведь это она всегда была той, кто говорил Гарри «это же Малфой, просто забудь» и «он не стоит того» в моменты, когда слизеринец доводил особенно сильно. Это она была тем звеном в цепочке, которое держало и не позволяло сорваться, и вот теперь выходило так, что сорвалась сама.

Не думая.

Он делал это с ней.

Пальцы Гарри сжались сильнее, он всегда так делал. Молча говорил, что он всегда будет с ней, что бы ни случилось.

Тряхнула головой, смаргивая мысли.

– Нужно будить Рона. У нас патрулирование через час.

Ярко-оранжевое солнце лизнуло Драко в макушку, прощаясь, и скрылось за горизонтом. Он стоял у окна и наблюдал за тем, как небо окрашивается в бледно-серый. Осеннее небо.

Он любил осень. Было что-то в ее красках и запахе листьев, падающих широкими лапами на землю. Воздух был чище, легче дышалось.

– Подумай хорошенько, сынок. Ты с кем-то повздорил перед матчем? Нам нужен мотив, если мы хотим предъявить обвинение.

Отец возник за спиной, дыша в затылок. Он никогда не имел понятия о личном пространстве, всегда говорил в лицо, обжигая дыханием с запахом льда и сахара. Отец любил сахар.

Драко проследил взглядом за черной совой, что, описав круг в небе над башней Астрономии, широко расправила крылья и ухнула вниз, в сторону совиного домика.

– Я ведь уже сказал. Я не знаю, кто это сделал.

– Это кто-то из гриффиндорцев, вы ведь играли с ними, – Малфой не видел лица отца, но мог отчетливо представить себе каждый его жест и поворот головы – выучил наизусть.

– Наверное.

Он не знал, почему не сказал. Еще год назад у него в глазах бы рябило от кайфа, если бы удалось уличить грязнокровку в чем-то подобном, но теперь…

Дело было даже не в ней, хотя, откровенно говоря, у Драко куда-то делось все желание втаптывать ее в грязь. Дело было в отце. Драко вдруг стало омерзительным все, что делал Люциус, и во что, благодаря ему, был втянут он сам. Втянут по самое горло. Это было уже не школьное соревнование «кто круче». Это была реальная жизнь и реальный выбор, которого ему не оставили.

– Драко, – отец надавил на его имя, как давит на рукоятку своей палочки, когда хочет выкрикнуть заклинание исподтишка. Парень повернулся, оказываясь к отцу так близко, что захотелось вжаться в стену, чтобы не смотреть настолько глубоко в глаза. – Расскажи мне.

– Я все сказал, отец. Я просто летел и вдруг понял, что мои руки приклеены к древку метлы… Некогда было думать.

Люциус скользнул взглядом по его лицу. Внимательно, словно считывая информацию со страниц одной из старых семейных книг, что хранились в их библиотеке, как реликвии, но на деле не имели совершенно никакой ценности. Не было в них ничего кроме черноты и пыли, с годами въевшейся в твердые переплеты.

Драко держал удар, спокойно смотрел в ответ, не моргая. Ждал, что тот первый отведет глаза.

Так и случилось. Люциус приподнял уголки губ в улыбке и легонько хлопнул сына по щеке.

– Я горжусь тобой.

Драко стиснул зубы.

Ну, еще бы.

А потом отец преподнес ему подарок.

Перед тем, как уйти, оставил на кровати черный сверток из бархатной ткани и попросил не прикасаться. Не трогать руками.

Драко прекрасно знал, что подарок этот предназначен не ему, и у него сдавило горло, когда он взмахнул волшебной палочкой, разворачивая ткань.

– Вингардиум Левиоса.

Красивое дорогое ожерелье, которое он так часто видел на витрине «Горбин и Бэрк» с пометкой «осторожно, проклято», повисло в воздухе, переливаясь бирюзой топазов.

От него пахло черной магией – затхлый, отсырелый запах, что обычно висит в воздухе узенького Лютного переулка и от которого хочется прикрыться рукавом, чтобы не стошнило. Серебряная окантовка светилась в полумраке палаты, пугая и притягивая. Не зря говорят, что запретный плод сладок – к этой вещи хотелось прикоснуться. Провести пальцами по гладким камням, собрать ногтем кромку пыли рядом с застежкой…