– Иди сюда, – ласковый голос, любящий, теплый, обещающий безопасность. Она почувствовала, как руки сжимают ее плечи и тянут вверх. Выше и выше.

И вот она уже на ногах, а лицо, мокрое от слез, падает в твердое тело, обтянутое черной тканью. Знакомый запах, горячий шепот в волосы.

– Ты в порядке, все хорошо, все хорошо.

Она узнала бы этот акцент, даже если бы ей заткнули уши и включили его голос в записи на обратной перемотке.

Подняла глаза. Теперь, без формы по квиддичу и без школьных нашивок Виктор выглядел, как магл. Впервые она подумала, что он был бы первоклассным маглом. Ходил бы в частный колледж, играл за сборную, отбивался бы от девчонок и хулиганил по вечерам со своими друзьями.

Ей стало так больно, что даже элементарный вопрос «как ты мог» пропал, застряв где-то глубоко в горле. Уткнулась в его плечо снова. Вот бы остаться здесь навсегда. Вот бы быть его частью – теплого, безопасного, готового на все ради нее Виктора.

Она заплакала.

Громко, навзрыд заплакала, пока горячие руки гладили ее плечи, трогали волосы, пока губы целовали лоб и мокрые щеки, пока голос шептал, как поцарапанная пластинка «все будет хорошо, все будет хорошо, Гермиона».

Они так стояли, наверное, вечность. Время застыло, его не стало, и внутри с каждой слезинкой и выдохом разрасталась пустота. Если бы были силы, Гермиона разозлилась бы, толкнула его, начала бы кричать и крушить все вокруг, но она ослабла. Ее выпили до дна.

Их глаза встретились. Гермиона подняла руку и провела пальцами по подернутому щетиной подбородку. Запястье так сильно ныло, что пальцы тряслись.

– Ты… зачем? – все, что она смогла выдавить.

– Прости меня, Гермиона, – прошептал Виктор, продолжая покрывать ее поцелуями. – Но я боюсь за тебя.

Не те поцелуи. Слишком быстрые, слишком теплые. Грубее. Злее, сильнее. Забери все, что внутри меня кипит, сотри это в порошок, вырви из меня, пожалуйста, пожалуйста!

– Пожалуйста, – сказала она, не зная даже, о чем именно просит.

Он сделал это с ней. Малфой. Он взял все, что она копила, вынашивала и лелеяла – взял и запихнул вместе с ней в шкаф. И не было больше оправданий. Всегда были – каждую минуту этого чертова года, были всегда, она находила их даже тогда, когда он поступал гнусно, когда он издевался над ее душой, ее телом, ее чувствами.

Но теперь оправданий не было. Она не пыталась их искать.

Виктор отстранился. Мягко сжал ее ладонь в своей.

– Пойдем. Я уведу тебя отсюда.

И Гермиона пошла за ним, не оглядываясь. По черным переулкам, пропитанным сажей и гарью, по темнеющим улицам, на которых медленно, словно стесняясь, загорались фонари.

Гермиона впервые в жизни в полной мере осознала, как прекрасен вечерний Лондон. Какое большое и красивое небо у нее над головой. Как много там звезд, как тихо скользят по дорогам машины, как задорно смеются хозяева магазинчиков, закрывая их до завтрашнего утра.

Боль разрасталась и набухала внутри нее, глаза горели от слез, а сердце. Сердце засыпало, и голова отключалась тоже.

Только не теряй сознание, – просила она себя, следуя за Виктором шаг в шаг. Она убеждала себя сосредоточиться на переплетении их пальцев. Сосредоточиться на том месте, где заканчивается ее рука и начинается его – вот эта граница, нужно сфокусироваться на ней.

Но усталость и боль пересилили и скоро она осела на землю, чувствуя, как голова теряет свой вес.

Тело не хотело просыпаться. Гермиона понимала, что приходит в себя, но глаза отказывались открываться, как будто кто-то приклеил веки друг к другу.

С трудом приподнявшись, она сделала над собой усилие и посмотрела вокруг.

Узкая кровать, накрытая старым стеганным одеялом, маленькая тумбочка у стены, просаленный письменный стол и широкое окно, завешанное грязной шторой.

– Где мы?

Виктор сидел на стульчике у стены, его руки были скрещены на груди, а усталый взгляд застыл на ней, как примагниченный.

– Дырявый котел, – произнес он и встал. После чего подошел, опустился на край кровати и аккуратно откинул волосы со лба Гермионы. – У тебя был сильный жар. И еще что-то с рукой.

Она кивнула. Повертела запястьем, и боль снова вернулась. Вспомнились крепкие пальцы, хватающие, тянущие, рывками отрывающие от пола.

Виктор протянул ей кружку с горячим чаем, и Гермиона молча принялась пить его. Она пила большими глотками, чувствуя привкус огневиски и чего-то травяного. Обожгла нёбо и горло, но все равно продолжила пить, пока кружка полностью не опустела.

И тогда сила снова наполнила ее до краев.

– Что там было? – спросила она, заглядывая в опустевшую емкость.

Краешек губ Виктора тронула улыбка, но тут же исчезла.

– Старинный болгарский рецепт. Мама делала.

Гермиона села, спустив ноги с кровати.

Сознание возвращалось к ней обрывками воспоминаний, рубленными сценами, которые били по голове и снова причиняли боль.

– Гермиона, прости меня, – в очередной раз произнес Виктор, сложив на коленях руки. Только сейчас она заметила, что его пальцы дрожат.

– За что? – спросила она.

Он посмотрел в ее лицо. Взгляд был долгим и таким, какие прежде он себе не позволял. Виктор всегда был сдержан в проявлении чувств. Не потому, что не чувствовал, а потому что знал – она этого не хочет. Его чувства заставляют ее ощущать неловкость и неметь. Но теперь он ничего не прятал. Наверное, и смысла уже не было.

Гермиона знала, что может заставить его быть счастливым, как и разбить его сердце в один миг. Именно поэтому рвать на себе волосы, кричать на него, обвинять в предательстве не было смысла.

Он не ответил. За что он просил прощения? За то, что пошел на поводу у Малфоя? За то, что заботился и любил?

Она встала на ноги и дала себе три секунды, чтобы привыкнуть к твердому полу под подошвой кроссовок. Голова кружилась, слабость молила ее лечь в постель, уложить голову на подушку и снова погрузиться в сон.

Но время заканчивалось. Она и так потратила слишком много, позволила себе побыть слабой несколько часов.

– Куда ты? – Виктор тоже поднялся на ноги. Он не сводил с нее взгляда, наблюдая, как она натягивает кофту на плечи, как прячет учебник в карман.

– Возвращаюсь в школу.

– Постой, ты не можешь…

– Виктор, ты не несешь за меня ответственность.

– Ты не понимаешь? Я всегда несу за тебя ответственность.

– Нет, это ты не понимаешь! – она не хотела срываться на крик. Но горло само разжалось, и злость выплеснулась горячей волной. – Там мои друзья, а он впустил туда Пожирателей!

Он. Впустил.

Господи.

Если бы существовала кнопка, выключающая эмоции, то она нажала бы на нее, не раздумывая. Потому что вспоминать об этом, трогать руками появляющиеся тут и там образы его лица, сжатых губ, слез на белых щеках… Это было слишком тяжело.

– Прости.

– Не извиняйся, – грубо ответила она. Потом сделала вдох, чтобы успокоиться. Она не могла позволить себе кричать на единственного человека, который был рядом с ней в такую минуту. – Лучше перенеси меня в Хогсмид. Оттуда дойду пешком.

– Гермиона, послушай. Он отослал тебя не просто так.

– Я не успела сдать свой экзамен по трансгрессии, и вряд ли смогу впервые в жизни переместиться без происшествий. Перенеси меня туда. Это будет последним, что я попрошу. Так или иначе я попаду туда, и ты это знаешь.

Он шагнул в ее сторону. Теплые пальцы убрали локон волос и спрятали за ухо. Казалось, совсем недавно они сидели на лужайке в Хогвартсе, подставляли лица под солнечные лучи, и он сделал то же самое, но какой же разный смысл несло в себе это прикосновение тогда и сейчас.

Тогда он говорил ей о своей любви, а сейчас прощался, потому что никто из них не мог точно знать, как дальше повернутся события.

Трансгрессировать впервые было не больно. Но лучше пусть была бы физическая боль. Рука Виктора крепко держала ее за здоровую руку, сжимала ее изо всех сил и, падая на сырую землю в Хогсмиде, Гермиона перевернулась на живот. Ее тут же вывернуло выпитым чаем. Около минуты она не могла подняться, потому что не управляла своим телом. Оно просто перестало что-либо весить, как вата. Земля плыла под ней, и воздух, который она проталкивала в себя горящим горлом, был горячее огня.

Виктор помог ей встать.