Он хочет тебя, подумал Драко и сцепил зубы так сильно, что почувствовал кровь. Ты можешь охрипнуть от крика, Грейнджер. Я не отдам тебя. Пусть берет меня, делает все, что захочет, я готов, но только не ты.

– Почему ты делаешь это с нами? – ее шепот и теплое дыхание коснулись лица.

Только не открывай глаза.

– Не делай этого, Драко, просто пойдем со мной.

Дура, ты же видишь что уже поздно!

– Я помогу тебе, я защищу тебя от него, от всего мира, мы защитим нас вместе, только не уходи с ними!

Его сон оживал наяву. Как в том сне она умоляла его, а он не мог ничего сделать. Она просила, а он отдалялся, уходил, разрывал все нити, что связывали их когда-то.

Он распахнул глаза. Ее лицо – великолепное, красивое, заплаканное – было так близко. А руки вцепились в его рубашку.

Она облизала губы.

Драко проследил за тем, как язык скрывается у нее во рту и вдруг понял. Это в последний раз. Он больше никогда этого не увидит. Он никогда больше не увидит ее. Прощаться вот так? Молча? Пока она плачет, желая быть с ним? Они могли бы начать с начала, стереть друг другу память и просто начать. Они могли бы взяться за руки и уйти отсюда вместе, как два подростка, которых впереди ждет будущее, просто будущее, как белый лист. Она готовила бы завтрак утром в его рубашке, выращивала бы клубнику и завела парочку коз, чтобы под рукой всегда был домашний сыр. А он срезал бы для нее розы в саду у соседей и подолгу ссорился бы с ними из-за этого, а потом снова срезал.

Это будущее рисовалось в его голове так ярко, в малиново-зеленых красках, только руку протяни и возьми.

Загребая воздух раздирающимся горлом, Драко открыл шкаф.

Запястье Грейнджер опасно хрустнуло в руке. Наверное, он сломал его. Она пискнула от боли.

– Нет! – закричала она, когда он толкнул ее к шкафу. – Нет, Малфой, нет, умоляю, прошу тебя!

Она умоляла его. Не так давно он бы отдал жизнь за то, чтобы услышать это, но сейчас было слишком поздно. И не было больше Дозы, ничто не проникало в него, не подпитывало, не позволяло видеть просвет. Закончилось. Теперь унижать ее не было смысла, потому что он сам был унижен, он был у нее под ногами, и ничто в мире не могло больше этого изменить. Она сама стала Дозой, никто и ничто в этом мире не сможет этого изменить.

Если не она, то больше никто на свете.

«Я больше никогда не увижу тебя, Грейнджер, – подумал он. – Не увижу, как ты смеешься, краснеешь и пытаешься что-то сделать с этими своими дурацкими волосами. Не увижу, как ты бьешься с Поттером за высший балл по зельеварению, как ты бежишь по замку, сломя голову и рассыпая свитки с домашним заданием. Не увижу, как ты прищуриваешься, пряча глаза от солнца за козырьком ладони. Не увижу, как ты сметаешь со стола завтрак, не замечая этого, потому что зачиталась свежим выпуском «Ежедневного пророка», как ты отчитываешь Уизли за недописанное эссе, как ты идешь на патрулирование и язвишь в ответ на каждую мою колкость. Никогда. Больше никогда».

Она ударила его. Ударила изо всех сил, и с каждым ударом по груди, плечам, животу Драко чувствовал, как душа выходит из него вместе с ее слезами и голосом, который срывается, когда она кричит.

Схватила за плечи и затрясла с силой.

– Послушай меня! Услышь! – Мы справимся с этим. Пойдем и исправим все – ты и я. Ты же знаешь. Ты помнишь, как мы работаем вместе? Помнишь? У нас все получается, мы способны на многое. Послушай.

Она вскинула руку, и Драко услышал этот звук.

Задетые пальцами клавиши фортепиано. Оно было расстроенное и грязное, стояло под ее рукой, и у него перед глазами встали ее пальцы, порхающие по клавишам, то как она прикрывает глаза, отдаваясь музыке, неумело, застенчиво и так прекрасно.

Он хотел попросить ее сыграть для него. Только для него, чтобы больше никто не слышал.

Он хотел попросить ее о многом и сказать так много слов, но продолжал молчать, зная, что слова их обоих погубят.

Так не должно было быть. Это не должно было засасывать его, он не собирался становиться частью гребаной Грейнджер и делать ее куском себя. Он это не планировал и не знал, как это исправить. Сбились настройки. Что-то сломалось внутри.

Она дернулась снова – на этот раз так сильно, что Драко пошатнулся. А потом почувствовал ее пальцы в своих волосах. Она зарылась в них резко, грубо, пытаясь привести его в себя, поймать взгляд, и голос ее разлетелся по комнате, как пыль разлетается с поверхности вывернутого наизнанку старого пальто.

– Прекрати! Не делай этого с нами, Драко, ты же любишь меня! – на секунду он застыл, глядя в ее глаза. Всего на секунду замешкался, но в голове уже вертелось «да-да-да-да, черт тебя побери, да-да-да». А потом она добила его. Тронула пальцами его губы, проехалась по векам, щекам и подбородку. Прошептала так нежно. — Ты любишь меня так же сильно, как я люблю тебя.

Ну нет, хватит. Это было выше его сил. Мир сыпался и, собирая остатки воли в кулак, он пихнул ее в шкаф. Закрыл дверцу, пока от него хоть что-то еще осталось.

Слезы вдруг потекли по щекам, как будто душа выходила из него вместе с солеными каплями. Он не мог дышать, ее слова звенели в голове, как колокольчики, но разве это имело значение сейчас, когда главной целью стало обезопасить ее?

Несколько секунд она яростно билась в шкафу, а потом стало тихо.

Драко приоткрыл дверцу, но там была лишь пустота и ничего больше.

Отойдя на три шага он взмахнул палочкой и прошептал:

– Инсендио.

Пламя вспыхнуло, и сухие деревянные стенки шкафа затрещали под ним. Только после этого он позволил себе нормально дышать.

Комментарий к Глава 26 Ну что, готовы к финишной прямой?)

====== Глава 27 ======

Книжка. Долбаная книжка по Зельеварению, спрятанная за пояс на джинсах – все, что у нее осталось.

Какая же дура.

Что такое слезы, чувства, сила, знания, когда ты, идиотка, беспомощна перед Малфоем?

Что ты? Ты человек? Ты живая? Нет, ты мертвая, потому что живая, сильная, любящая нашла бы выход, ударила бы сильнее, нанесла бы ему вред, но не позволила так поступить с собой.

В шкафу было много дыма. Он полностью застилал ее глаза и тело, обволакивал, сжимая сосуды, давил на горло.

Гермиона закашлялась, толкая дверь, закрыла рот рукавом и зажмурилась. Проклятая дверь не поддавалась.

Как там? Она же читала. Заклинание, отпирающее шкаф? Как там, Гермиона?

Она потянулась к карману в поисках своей палочки, но вспомнила, как Малфой выбил ее из руки заклинанием…

Смех, гортанный и злой, начал звучать отовсюду. Он грохотал, отскакивая от стен, бил ее по голове, которая и без того раскалывалась на части. Гермиона огляделась – никого. В шкафу она была одна, тупая, бесхребетная сука, без мозгов, без силы, без палочки. Одна. Но кто же тогда смеется?

И вдруг дошло. Медленно так, когда поняла, что сейчас сорвет глотку – это она смеется. Сама. Согнулась пополам и хохочет, как будто лишилась разума.

Хохочет так, что болит в груди, и ребра словно отбиты.

Серьезно? Она умрет вот так? В этом чертовом шкафу, потому что не смогла вспомнить заклинание и задохнулась от дыма? Умрет?

Это действительно было смешно – вот так умереть. Не от взгляда василиска и не от клыков взбесившегося оборотня. От дыма. В шкафу.

Господи, ну и дура.

– Гермиона?

Ну вот, теперь еще и голоса слышит. Нелепо. Заткнула уши ладонями и принялась трясти головой так, что она разболелась еще сильнее.

– Гермиона, ты здесь?

Увидеть бы маму. Как она? Она же просто человек, страдающий от сердечно-сосудистого заболевания и гордящаяся тем, что ее дочь – волшебница. Мама не заслужила такого, не заслужила узнать, что ее дочери не стало по такой глупой причине.

– Гермиона.

Она скатилась по стенке шкафа и села, крепко зажмурившись. Душили слезы, внутри все переворачивалось, и, правда, она не понимала, что будет делать. Как она выберется, как? Она даже говорить не может.

Дверь приоткрылась.

Дым вдруг начал рассеиваться, словно Гермиона перестала быть ему интересной. Наскучила. Так бывает, да. Он начал вытягиваться в образовавшуюся щель и, когда дверца открылась полностью, испарился весь.

– Гермиона.

Она взглянула на протянутую руку. Смуглая широкая ладонь с мозолями на подушечках пальцев.