Я бросился по деревне искать какое-либо подручное средство: санки, лыжи или что-либо. К счастью, около полуразбитой избы обнаружил простейшие маленькие, видимо детские, саночки из четырех полуметровых дощечек толщиной в сантиметр: две дощечки — полозья, две другие — поперечины сверху. На эти саночки мы погрузили наши пожитки, получился воз высотой более метра. Хорошо увязав свое имущество, сзади я привязал солдатский котелок с недоваренной кашей, Дронзин запрягся впереди, я руками стал толкать санки с грузом сзади. Выехали на проселочную дорогу, сплошь занесенную снегом. Полозья увязали в снегу, но мы что есть силы тянули санки вперед. На обочине дороги хорошо выделялись дорожные знаки: стометровые и километровые столбы. Немцы любили порядок и у них столбы выглядели хорошо.
Нам хватило сил протащить санки сто метров, дальше следовал отдых и подкрепление кашей. Так, с перерывами через каждые 100 метров, мы двигались к намеченной цели. Путь был тяжелым. Вскоре попали в зону разгромленного немецкого обоза. На дороге и по ее бокам валялись трупы немцев, повозки, ящики с боеприпасами, убитые лошади, винтовки, автоматы и прочее добро. Видимо, бой был недавно, ибо одна из лошадей похрапывала в предсмертных судорогах.
Стало жутко. Вблизи могли оказаться немцы, убежавшие в лес, а нас только двое, на вооружении — две винтовки. Я сделал для острастки несколько выстрелов, и мы двинулись дальше. Так, постреливая из винтовок, мы миновали страшное место дороги длиной более километра. В распоряжение роты прибыли утром, проделав путь за 8 часов. Он мне запомнился на всю жизнь.
В деревню Поги меня и Лешу Чапко забросили так же ночью. Здесь находилась разбитая церковь, и мы ее облюбовали для развертывания рации. По лестнице забрались в помещение на высоте 5–7 метров. Без окон и дверей, церковь напоминала продуваемое решето. Наладили связь. Днем было более-менее нормально, а ночью в разбитой церкви сидеть в холоде и темноте за рацией — занятие весьма неприятное. Я высовывался в проем и периодически стрелял из винтовки в подкупольное пространство. Это для поднятия духа.
Днем, оставив Чапко дежурить на рации, решил прошвырнуться по деревне на поиски съестного. Обходя двор одной избы, увидел за стеной сарая возвышение, присыпанное снегом, и торчащий сапог. При более внимательном осмотре обнаружил, что здесь свалены трупы наших бойцов. По рации сообщил об этом в штаб, через какое-то время прибыли офицеры. В числе убитых узнали бойцов разведроты, которые ушли через линию фронта в разведку, когда фронт проходил в Красном Бору. Видимо, наша разведка попала в засаду, была взята в плен и в Погах, где находился штаб немецкой дивизии, расстреляна.
В Погах мы осмотрели пустые избы, в подполье одной из них я обнаружил немного картошки, которая позже нам пригодилась. За домами раскинулось огромное немецкое кладбище. Поразило меня упорядоченное захоронение на этом кладбище. На каждой могиле стоял березовый белый крест. Все кресты были одинаковые и располагались в строгом шахматном порядке, ровные ряды, как струна, просматривались как по квадрату, так и по диагонали.
Из деревни Поги мы переместились в Лисино-Корпус, а затем и в Каменку. Наше продвижение было стремительным, настроение отличное: идем вперед!
Вскоре вышли на шоссе Ленинград — Луга: предстояло взятие Луги. Была создана оперативная подвижная группа штаба укрепрайона, и я радистом попал в эту группу. На небольшом грузовом ГАЗике мы двинулись по шоссе в сторону Луги: двое радистов (я и Дронзин), остальные — офицеры штаба. Дорога была сплошь забита войсками. Захватывающее зрелище: по широкому шоссе огромная масса людей и техники двигались в одном направлении — на Лугу. Сначала нашему ГАЗику удавалось кое-как прорываться вперед. Однако с каждым броском продвигаться становилось все труднее. Танки и самоходки двигались по целине, рядом с шоссе, наш же ГАЗик мог ехать лишь по дороге.
В одной из пробок кто-то сделал предложение: съехать в кювет и ехать по кювету, утоптанному танками. В кузове сидело человек двадцать отборных молодцов. Быстро спихнули автомашину с дороги и стали руками толкать ее вперед, Дело сразу пошло на лад, мы быстро рванули вперед. Сняли шинели, и всеми силами навалились на борта автомобиля.
Продвигаясь таким образом, вышли к переправе через реку Луга. Мост был взорван, справа виднелась станция Толмачево, где железнодорожный мост тоже лежал в развалинах. Стоя на высоком берегу Луги, мы видели, как в нескольких километрах влево шла переправа наших войск на другой берег. Это было неповторимое зрелище. Скованная льдом река чернела от людей и техники. В створе переправы река была шириной около километра, однако только у противоположного берега виднелась вода шириной метров сто, а остальная часть речки — болотистая пойма. До водной преграды машины пробивались своим ходом, погрязая в болоте. У противоположного берега, где текла вода, технику перетаскивали на буксире гусеничные трактора и танковые буксиры.
Наблюдая с берега за этим муравейником, царящим внизу, мне подумалось: «Если налетит „мессер“ или „юнкерс“, от этого столпотворения останутся рожки да ножки». Но уже в это время немцы были не те, что в Красном Бору. Ни одного вражеского самолета так и не появилось.
Мы столкнули свой ГАЗик в речку и, толкая его руками, стали продвигаться к противоположному берегу. Это был адский и рискованный труд. Увязая выше колеи в грязи, мы по сути дела на руках волоком тащили свое транспортное средство. Я был в валенках, грязь доверху наполнила их, но все равно изо всех сил упирался в борт машины. Вокруг стояли застрявшие в грязи танки, орудия, автомашины, другая техника. Люди, не уставая, пытались ее как-то вытащить. Мы же медленно, но верно продвигались вперед.
Наконец, добрались до водной полыньи, подцепили ГАЗик к трактору и мигом вытащили на противоположный берег. Вздохнули с облегчением. Кое-как почистились, взобрались в кузов и двинулись в сторону Луги, где шел бой за ее взятие. Мы спешили вместе с наступающими войсками войти в Лугу.
Километра через два или три случилась беда — вышел из строя карданный вал автомашины. Радистов с шоферами и автомашиной оставили на дороге у разбитой будки, остальные на попутном транспорте уехали в сторону Луги. Нам же пришлось ночь коротать у дороги. Разложили костер и так просидели до рассвета. Рано утром за нами приехал офицер, и мы явились в только что освобожденный город Луга. Здесь творилось что-то невообразимое. Город кишел людьми. Развертывались различные штабы, дымили походные кухни, разворачивались огневые точки, все было забито техникой. Но что нас поразило, так это обилие партизан. Мы много слышали о партизанах, но увидели их впервые в Луге. В гражданской одежде, с оружием за плечами, все они на шапках имели красную полосу. По этой красной полосе их и узнавали. Гражданских жителей на улицах я не видел.
Разрушения в городе были огромные. Нас, радистов, разместили в какой-то небольшой избе. Быстро развернули рацию. К этому времени все мы были уже асами своего дела. Установить связь — раз плюнуть. Я взобрался на рядом стоящее дерево, затянул туда конец антенны и привязал. При такой антенне мы перекрывали возможности рации в два раза, установив в рекордный срок радиосвязь с батальонами и укрепрайоном. Оставив Дронзина у аппарата, я прошвырнулся по Луге, но раздобыть абсолютно ничего не удалось.
За Лугой, в направлении Пскова, шли бои за село Струги Красные, поэтому, не задерживаясь в городе, мы двинулись дальше на юг. Гора с горой не сходятся, а человек с человеком может встретиться где угодно. Так получилось, что на военной дороге, на одной из пробок, я встретил девушку, с которой был мой первый мимолетный роман еще в Славянке. Встретились случайно, обрадовались. Пока стояла машина, перекинулись несколькими фразами. Она несколько изменилась, почему-то стала хвастаться, как ей хорошо живется в новой части, Я смотрел на нее с грустью, но вскоре мы тронулись в путь, и больше я ее не встречал.
Наши войска пытались взять с ходу город Псков, но получили жестокий отпор, остановились и заняли оборону. Несколько месяцев шли позиционные бои. Здесь, под Псковом, наша рота связи снова оказалась в условиях, похожих на ленинградские. Пришлось основательно окопаться. На скорую руку из деревьев соорудили в лесу огромный шалаш, в нем устроили в два ряда из веток подобие нар, в середине — проход. Шалаш разгородили по длине на две части: в одной половине — мужчины, в другой — женщины. К этому времени треть состава роты у нас — были женщины. Однако вскоре шалаш пришлось покинуть, началась обычная жизнь в обороне. Штаб укрепрайона разместился в Бобровнике, а взводы нашей роты связи — поблизости. Потянули провода в батальоны, были развернуты все радиостанции.