Наши части укрепрайона двинулись вперед, и на второй день после взятия Пскова уже были на территории Эстонии. По каким-то причинам нашу рацию командование приказало оставить на месте для связи со штабом какой-то полевой части.

Движение вперед — мечта каждого бойца, ибо оборона и сидение на месте тягостно отражаются на психике людей. Наше вынужденное дежурство под Псковом, в то время когда наши радисты уже сигналили нам из Эстонии, было невыносимым. Это чувство особенно усилилось, когда мы получили, так сказать, «подпольное» сообщение от наших коллег, что в Эстонии полно продуктов.

Наконец, наступил долгожданный час: за нами на автомашине приехал офицер, забрал нас и наше имущество и в объезд Пскова, через Петсеры (Печора), мы поехали в Эстонию!

Лето было в разгаре, шли ожесточенные бои за освобождение от немцев Эстонии. Радистов бросали из хутора в хутор. Налаживая связь с наступающими батальонами 14-го укрепрайона, мы располагались то в Мыза Вынну, то в Комбья, то в Мыза Ныо, Вызывере.

После сожженной земли Ленинградской и Псковской областей, Эстония выглядела цветущим краем. Как известно, до войны республики Прибалтики были буржуазными, и вот теперь нам впервые пришлось побывать в «капитализме». Кроме небольших деревень и поселков, вся Эстония «усыпана» хуторами. Добротные дома и хозяйственные постройки, высокие каменные заборы, цветущие сады и огороды, повсеместно — пчелиные пасеки.

Что особенно запомнилось? Все дома были брошены, эстонцы убежали в леса или отступили вместе с немцами. Разворачивая радиостанцию на хуторе с расчетом в 2–3 человека, мы были в одиночестве. После блокады Ленинграда наш организм требовал пищи, но ее не хватало, и мы влачили полуголодную жизнь. Добыча дополнительной пищи была неотъемлемой составной частью нашей фронтовой службы.

Здесь, в Эстонии, на брошенных хуторах осталось полно разных домашних животных. Однажды мы прибыли на весьма отдаленный от штаба хутор. Двухэтажный деревянный дом на булыжном фундаменте, огромный, длинный, метров в 50 каменный сарай. При нашем прибытии из него послышалось мычание и рык скота. Открыли ворота и мычание коров и быков усилилось, скот беспокойно дергался на цепных привязях. Мы сразу поняли, что он несколько дней не поен водой, нет еды. Во дворе колодец с высоким «журавлем», рядом длинное корыто. Вручную стали наполнять корыто водой, скотина совсем «сошла с ума» — все рвутся к воде, дергая цепи. Стали подряд отвязывать коров, они бегом к воде, большими глотками, без продыха пили воду. Большой двор заполнился скотом, возможно, более сотни голов.

Когда остались на привязи последние 3 или 4 быка, они неистово метались на привязи и мы никак не могли их освободить — было страшно подходить к разъяренным животным. Так все наши попытки и остались безрезультатными. Напоенный водой скот мы выпустили со двора в поле, а оставшиеся быки продолжали реветь, пока не прибыла специальная команда, в задачу которой входило переправлять бесхозный породистый скот в Россию для пополнения колхозных ферм.

На другом хуторе мы жили, как говорится, в «раю». Здесь было полно крупно-рогатого скота, свиней, кур, в саду — пчелиная пасека. В подвале дома разнообразный набор солений, квашений, напитков, соков. Наши полудистрофические желудки были полностью удовлетворены, и чувство голода сразу пропало. Ели мы «вволю», о сухом пайке вовсе забыли, и даже когда находились в расположении штаба роты связи, мало кто ходил к полевой кухне.

Как говорят, «из песни слов не выбросишь». Были и злоупотребления. Получить на пасеке мед — неопытному человеку трудно, пчелы и близко не подпускают к ульям. Василий Иванович быстро сообразил, как забрать мед. Наполнил большое ведро водой, закрылся одеялом, подобрался к пчелиному домику, быстро сбросил крышку улья и бухнул в домик ведро воды! Пчелы выплыли вместе с водой, а он быстро вынул несколько рамок меда и положил их в ведро.

Конечно, блокадники, не видевшие многих продуктов питания, а уж медом и вообще годами не лакомились, в Эстонии наслаждались им от души. Был еще метод быстрого приготовления свинины. Обычно заходили в сарай, где за загородкой находились откормленные свиньи разных возрастов. Выбирали подходящую, небольшую, из автомата или винтовки стреляли ей в ухо. Затем в доме раскаляли огневую плиту до красноты, двое солдат брали поросенка за ноги и валтузили шерстью по накаленной плите. Обрабатывали кожу водой и скребли ножами. Получалась отличная корочка. Тушу разделывали и готовили блюда из мяса.

Обильная пища не всем шла на пользу. Майор Мошнин переборщил со свининой, желудок расстроился, и мы хохотали, наблюдая, как он, обхватив живот руками, бегает в кусты, охает и ахает.

Был у нас мастер по курам — Грачев. Куру поймать — много шума и возни. Грачев дожидался темноты, брал ручной фонарик и взбирался на чердак сарая. В это время куры стройными рядами сидели спокойно на жердях, подвешенных около крыши. Фонариком он ослеплял курицу, другой рукой брал ее за горлышко, быстро сжимал и сворачивал голову. Птица не успевала и пикнуть.

Обработка кур — дело хлопотное, много пуху и перьев, ощипать их без навыка непросто. Поэтому обработка шла по «ускоренному» методу: птицу опускали в кипящий котел, мокрые ошпаренные перья быстро удалялись, и кура была готова к приготовлению.

Что греха таить, наши солдаты, конечно, жаждали спиртного. Те граммы, которые выдавались во время боев, были «каплей в море». Еще на Псковщине, кое-где у селян можно было достать по очень дорогой цене самогонку, но такие случаи были весьма редкими. Здесь же, в Эстонии, при изобилии продуктов подвалы домов были забиты бутылками и банками. Однако в них были соки и напитки, при этом весьма неважного вкуса — кислые. Спиртное попадалось очень редко, видимо хозяева мало его употребляли. Иногда в кладовке или на кухне находили денатурат для примусов — синяя, с неприятным запахом жидкость, но приличной крепости. Вот она шла в употребление немедленно, по мере обнаружения. Наиболее приемлемой для желудка была смесь денатурата с кислым соком ягод, половина на половину.

«Хуторская» жизнь наша, конечно, быстро закончилась. К слову, в Эстонии наступающие части подбирали бесхозных лошадей, запрягали в брички и телеги в этим облегчали себе тяготы передвижения. Обзавелись лошадью с бричкой и мы. Стало очень удобно быстро передвигаться до заданной точки развертывания рации. 32-килограммовый груз теперь лежал не на плечах, а на телеге. И было странно смотреть на наших воинов, сидящих в цивильных повозках, движущихся сплошным потоком к линии фронта.

Такая «партизанщина», видимо, быстро дошла до сведения высокого начальства, и был спущен приказ — немедленно убрать из частей эстонских лошадей с повозками.

Однажды ночью нас подняло на ноги небывалое передвижение наших частей. Утром узнали: прибыла Вторая ударная армия. Значит, будет прорыв фронта немцев и наступление. Нас удивило, что по убранному капустному полю бродили бойцы и собирали кочерыжки, тут же ножами их очищали и с аппетитом жевали. Думалось: кругом хутора, полные живности и продуктов, а они собирают кочерыжки — вот чудаки!

Была моя очередь ехать на соседний хутор за кое-какими продуктами. К нам на развернутую рацию прибыли техник-лейтенант Девидзе и командир взвода лейтенант Крамер. Хотелось угостить их вкусным обедом. Подъезжаем вдвоем с Чапко к хутору и вдруг убеждаемся — пусто, ничегошеньки нет, все куда-то исчезло. Ни живности, ни напитков и солений, ни продуктов. Решили проехать дальше, но и на другой усадьбе ничего нет. Вот тут-то нас и осенило: за ночь бойцы Второй ударной выбрали буквально все подчистую. Разочарованные возвращаемся быстро обратно. Проезжая мимо одной усадьбы, мы увидели, как из дома вышел майор с перевязанной челюстью и искривленным лицом. Плотный, среднего роста, в новеньком обмундировании с портупеей и пистолетом на ремнях, он одной рукой держался за правую челюсть, а другой стал подавать нам знаки, чтобы мы остановились. За ним шли несколько офицеров. Не успели мы выпрыгнуть из брички на рессорах, как нас тут же окружили и по команде майора с больными зубами распрягли лошадь, взяли ее под уздцы и повели к дому, а нашу бричку перевернули вверх колесами в глубокий кювет на обочине дороги. Все это произошло так быстро, что мы даже не поняли, что же случилось?