О да, внезапно понял малыш, он сможет разделаться с ней. Это уже почти произошло сегодня, когда он выбросил тёмную энергию своей ярости в тело Вальмонды. Она корчилась от дикой боли, на деле ощутив могущество нечеловеческого разума. Однако радость принца длилась недолго. Он осознал, что возможность для мести более не представится. Вальмонда выжила и, наученная горьким опытом, вряд ли подойдёт к нему хотя бы на пушечный выстрел. Что ж, цель была так близка.

Окончательно расстроившись, Деймос погрузился в глубокий сон, в котором уже не было места туманным образам и горьким видениям.

***

— Ты не понимаешь, Фольтест. Он буквально заставил её корчиться от боли. Она держала Деймоса на руках и вдруг изогнулась дугой, а затем побелела словно прошлогоднее привидение. Чем ты это объяснишь?

— Случайность, — флегматично ответил советник, не желая верить в обратное.

— Какая такая случайность? — раздражённо заревел Ксеноф. — Я сам ощутил этот смертельный поток ярости, исходивший от Деймоса. Нет, он прекрасно понимал, что и зачем делает. Неясно только одно: за что он невзлюбил Вальмонду. Она ведь родственница Эйвил.

— Дальняя, — заметил Фольтест.

— Но если верить слухам о Покинутых, они имеют чутьё на такие вещи.

— Да неужели, — язвительно воскликнул старик. — Что ж, если Токра такие чувствительные, как вы говорите, то Деймос мог узнать о покушении герцогини на жизнь своей матери! Как вам такая гипотеза, милорд?

— Не перевирай мои слова, Фольтест. Почувствовать родственные связи не то же самое, что узнать о прошлом. К тому же ты забываешь, что Деймос только ребёнок. Он не может понимать, что такое жизнь или смерть.

Фольтест удивлённо выпрямился.

— Извините, господин, но, по-моему, это вы забыли об этом. С тех пор, как ваш сын появился на свет, вы не слишком-то жаловали его своим вниманием. А на руки брали лишь дважды. Вами движет страх перед малолетним сыном, хотя, как вы сами только что заметили, он всего лишь ребёнок. Очень смышлёный, но всё-таки ребёнок.

Ксеноф недовольно скривил губы, однако не нашёл слов, чтобы возразить советнику. Фольтест прав, понял граф, он слишком напуган. И этот страх мешает ему мыслить рационально. Но, с другой стороны, разве может старик понять, что значит иметь сына-убийцу. Нет, поправил себя граф, будущего убийцу. И всё равно, кем он в итоге станет: Отверженным или Покинутым. И в том, и другом случае он будет потерян навсегда.

Ксеноф не был ханжой. Он не считал себя эдаким добряком, отрицающим убийство как меру воздействия. Отнюдь. Не единицы, и даже не десятки жителей Криниспана погибли в результате его указов. Одних он непосредственно приговорил к смерти через казнь, другие умерли от голода, когда сборщики налогов забрали последнее имущество. Однако с Деймосом всё обстояло совершенно иначе. Младенец ещё никого не убил, но в глазах простого смертного уже нёс в себе заразу Тьмы. Ту самую червоточину, что заставляла людей испуганно пятиться, ощущая нечеловеческую природу его мощи. Деймос мог стать бичом для Криниспана. И Ксеноф прекрасно это понимал. Но решение проблемы страшило его ещё больше.

— О чём вы задумались, милорд? — мягкий голос Фольтеста вывел графа из оцепенения.

— Убийство, — задумчиво протянул Ксеноф.

— Что? — встрепенулся советник. — Неужели вы имеете в виду то, о чём я подумал?

— Это зависит от того, о чём ты подумал, — рассудительно заметил граф.

Фольтест старчески сощурил глаза. Ксеноф знал, что советник плохо видит, однако тот категорически отказывался носить очки.

— Вы хотите умертвить собственного сына? Так? — спросил он, понизив голос.

На лице графа отразилась мука. Он сжал челюсти и кивнул с видом человека, приговорённого к казни.

— Но зачем? — Фольтест недовольно покачал головой. — Если вы боитесь Деймоса, отдайте его Покинутым. Этот тип, назвавшийся Агно, сказал, что через год вернётся за мальчиком. Помните?

— Не думаю, — возразил граф. — Я же ответил ему отказом и ещё пригрозил, что прикажу убить его, если он посмеет возвратиться в Тарагоф.

— О, милорд, плохо же вы знаете этих людей, если думаете, что такая мелочь, как чья-то угроза, может их остановить. Агно Серканис обязательно вернётся в Криниспан, ровно в назначенный срок. Я в этом не сомневаюсь.

— Пусть так, — упрямо процедил сквозь сжатые челюсти Ксеноф, — однако у меня сердце сжимается, когда я думаю об этом. Неужели я должен отдать Деймоса в их грязные лапы? И тем самым способствовать сотворению ещё одного дьявольского отпрыска? Ты это предлагаешь, Фольтест? Из своего собственного сына сделать проклятого кровопийцу, монстра в человеческом обличии? Никогда этому не бывать!

— Так что же, по-вашему, будет лучше убить его?

— Я считаю, что так будет правильно, — отрезал Ксеноф. — Если бы Эйвил осталась жива, она бы поняла меня. И простила…

— Не уверен, — прошептал Фольтест.

Ксеноф сделал вид, что не услышал последние слова советника.

***

Прошла целая неделя, прежде чем граф Криниспана решился исполнить задуманное. Советник больше не пытался его отговаривать, прекрасно понимая, что переубедить его невозможно. Дождавшись ночи, Ксеноф вышел из своего кабинета, оставив в нём Фольтеста, и направился в северное крыло замка. Пройдя несколько комнат, он поднялся на этаж выше, и оказался перед спальней сына.

— Я сделаю это, — прошептал граф, останавливаясь перед дверью. Неуверенным движением он потрогал ножны на поясе. Там, прямо под халатом, скрывался остро заточенный кинжал. Ксеноф ощутил его твёрдую форму и снова заколебался.

Нет, прочь сомнения. Сейчас всё решится.

Ксеноф шагнул вперёд и нащупал в темноте ручку двери. Нажал. Закрыто. Что ж, он захватил запасной ключ. Граф на ощупь вставил ключ в замочную скважину и один раз повернул. Дверь тихо открылась. Ксеноф мысленно поблагодарил Фольтеста за то, что тот приказал год назад смазать все дверные петли.

На цыпочках граф прошёл в центр комнаты и огляделся по сторонам. Благо на стене горели два небольших светильника, и не было нужды напрягать глаза. Слева находилась деревянная колыбель, накрытая полупрозрачным покрывалом, наподобие балдахина. Справа стояла узкая кровать, предназначенная для ночной няни. Сейчас на ней лежала Мила. Девушка ровно дышала, видимо пребывая в глубоком сне. Теперь главное, чтобы она не проснулась. А завтра, когда всё уже случится, можно будет обвинить её в недостаточном внимании. Так вот и так, не уберегла юного принца. Естественно, наказание за этот проступок может быть только одно — суровая казнь.

Ксеноф медленно подобрался к колыбели и откинул покрывало прочь. Деймос лежал, закрыв глаза, и, судя по всему, даже не подозревал о готовящемся покушении. Свет от ламп красиво оттенял чёрные волосы малыша, и граф на секунду залюбовался своим отпрыском. Уже сейчас, в столь раннем возрасте, он неуловимо напоминал Эйвил. Точёный носик, высокий лоб, припухлые губы.

Ксеноф тяжело вздохнул и медленно запустил руку под халат. Нащупал там рукоять кинжала и извлёк его из ножен. Высоко занеся руку над головой, Ксеноф застыл над сыном, не решаясь нанести смертельный удар. И вот, когда он уже приготовился совершить злодеяние, Деймос внезапно открыл глаза и вперился в отца немигающим взглядом.

Лицо графа перекосилось от ужаса. Он увидел в отражении глаз мальчика самого себя с занесённым оружием.

— О, Ситас, — прошептал граф. — Я сделаю это. Всё равно сделаю.

Рука медленно пошла вниз, направляясь к сердцу малыша. И вдруг всё изменилось. Глаза ребёнка вспыхнули багровым пламенем и распахнули на миг перед графом ворота в чёрное пекло Харата. Тьма, глубокая и безраздельная, пылала в них, напоминая об извечном могуществе смерти. О да, сама Смерть взирала сейчас на Ксенофа, без злобы, без угроз. Великая, неумолимая Смерть, мрачная в своём устрашающем великолепии.

Ксеноф застыл, скованный чужой волей. Он не смел даже дышать, понимая, что его душа вот-вот воспрянет к небесам.

Оцепенение прошло также внезапно, как и возникло. Причиной тому стала Мила, о которой граф уже успел позабыть. Резкая боль заставила девушку очнуться, и первое, что она увидела, был граф, нависший над сыном.