Почувствовав напряжение, Чижиков решил сбавить обороты.

— Постой, не горячись. Теперь все кончено, он мертв, и ты можешь все рассказать.

Евгению хотелось выведать у Мэлора максимум информации, пока тот растерян, но действовать нужно осторожно: парень может замкнуться в любой момент.

— Шестого июня девяносто шестого года мой отец Алексей Антонович Егоров убил мою мать Октябрину Ивановну Егорову выстрелом из травматического пистолета «Оса», — Мэлор заговорил спокойно и ровно, чем удивил не только следователя, но и себя. — Вчера я сбежал из Шуйской психиатрической клиники в Петрозаводске. Угнал машину и поехал во Внуково. В пути у меня случился приступ, и всплыли подавленные детские воспоминания. Я вспомнил обстоятельства убийства моей матери. Приехав во Внуково, я раскопал захоронение…

Тут Мэлор сбился, и дыхание его участилось.

— Ты не спеши, мы никуда не торопимся, — участливо произнес следователь.

— Все нормально, я могу продолжить, — ответил Мэлор, и его голос опять звучал совершенно спокойно. — После обнаружения могилы матери я вернулся в дом. Час спустя туда приехал убийца, подосланный отцом. Он хотел убить меня, но я его опередил…

— Подожди. У меня есть вопрос, — остановил его Чижиков. — А как убийца узнал, что ты на даче?

— Накануне я звонил ему из города Кириши, и мы с Эдом… — Мэлор запнулся. — Подождите, не было никаких Киришей… И Эда, ничего не было. Мои воспоминания ложь. Тогда откуда он узнал?

Взгляд Егорова застыл, а голос смолк, хотя губы по‑прежнему шевелились, произнося беззвучные слова.

— Мэлор, что происходит? Ты слышишь меня?

Чижиков несколько раз провел рукой перед лицом — никакой реакции.

— Твою мать, — выругался Евгений, встал с табурета и вышел из палаты.

Мэлор все дальше и дальше возвращался назад по цепочке воспоминаний. Когда он позвонил? Когда? Из Петрозаводска он звонить не мог. И во Внуково он ехал без остановок. Хотя нет, он останавливался на заправке. Мэлор вдруг отчетливо вспомнил, как вешает трубку на рычаг аппарата в телефонной будке и смотрит на отражение в стекле. Но это не он, это Эд! Он подмигивает и говорит: «Теперь мы точно дойдем до конца, Мэл! Я все устроил!». Эд, ну конечно, кто кроме него мог такое провернуть. Но зачем? Знал, что я захочу убить отца и предупредил? Другого объяснения нет.

— Мэлор, вы слышите меня?

Резкий запах нашатыря вернул его к реальности. Он рефлекторно дернул головой.

— Да, да, все нормально, я просто задумался.

— И часто у вас такое бывает? — перед ним стоял уже знакомый врач.

— Нечасто, — соврал Мэлор. — В первый раз.

— Понятно. В любом случае анализы у вас хорошие. Вам просто нужно немного отлежаться, чтобы восстановить силы.

— Отлично, — подал голос следователь и достал из-за пояса наручники. — У нас и отлежится.

— Да, но… — попытался возразить врач.

— Я организую вашему пациенту отдельную палату с личной прислугой, доктор, — опередил его Чижиков. — Не переживайте, если ему станет плохо, я вызову врача.

— Хорошо, но только под вашу ответственность.

— Договорились, готовьте бумаги для выписки, — сказал Евгений и защелкнул наручники на руках Мэлора. — Сержант!

Дверь открылась, и на пороге появился здоровый детина с красным лицом.

— Звали, товарищ майор? — пробасил детина.

— Звал. Этого, — Чижиков кивнул на Мэлора. — Доставить в отдел. Я позвоню, предупрежу, чтобы ему хоромы приготовили. Обращаться аккуратно, как с хрустальным горшком. Ясно?

— Так точно, доставим в лучшем виде.

— Тогда на выход, — распорядился Чижиков и подтолкнул Мэлора к дверям. — А к вам, доктор, у меня будет еще один вопрос.

— Слушаю вас?

Чижиков дождался, пока подозреваемого выведут из палаты, и спросил:

— Личные вещи Егорова, где они?

— Личные вещи? — удивился доктор. — Так не было при нем ничего.

— А вот тут вы ошибаетесь. Были вещи. Свидетели говорят, у него при себе целый рюкзак имелся.

— Побойтесь бога, товарищ майор, никакого рюкзака.

— На скорой могли не отдать?

Врач нахмурился.

— Нет, не те нынче времена.

— Ясно. Тогда мне нужен адрес и фамилия того, кто вызвал скорую.

— Адрес жительства не скажу, но фамилию сторожа и место, откуда привезли, запросто, — врач сделал приглашающий жест к дверям. — Заодно лекарства для нашего пациента заберете и бумаги о выписке подпишите.

Чижиков вышел из больницы в начале второго. Сев в машину, он набрал номер Иванова.

— Валера, ну как у вас дела?

— Нормально, подъезжаем, — жизнерадостно доложил Иванов. — Ну и проселок тут, весь зад отбил.

— Ясно. Ты фотографию Мэлора мне достал?

— Нет, Евгений Николаевич, никаких фотографий Мэлора у вдовы Егорова нет, и в рабочем кабинете тоже ничего не нашли.

— Плохо, но не смертельно. В отделе есть кто-нибудь на телефоне?

— Да, Аня Соколова сегодня бумагами занимается, а что?

— Ничего. Доберешься во Внуково, разберешься в обстановке и звони. Понял?

— Так точно, — отрапортовал Иванов и отключился.

Чижиков набрал номер Соколовой.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — произнес он, как только на том конце подняли трубку.

— И тебе здорово, — невесело приветствовала его Соколова. — Небось радуешься, что дело на меня спихнул?

— Какое дело? — удивился Евгений.

— Двойное убийство на Лесной, скажи, не знал?

— Анечка, солнце мое, ей-богу не знал, чем хочешь поклянусь, это проделки Игнатенко и Козлова. Я сам жертва обстоятельств. С утра вздрючили и назначили на пустяковый огнестрел, сейчас обед, а у меня три трупа на руках. Благо подозреваемый есть и сидит в одиночке.

— Ух ты! — теперь пришел черед удивляться Соколовой. — Всегда завидовала, Женечка, твоей способности попадать в полную задницу и потом героическими усилиями оттуда выбираться. Но ты мне зубы не заговаривай, чего хотел?

— Аня, ты должна мне помочь, — категорично заявил Евгений.

— Я так понимаю, в нагрузку к двум оставленным тобой трупам.

— Бог с тобой, не мной. Но просьба и вправду небольшая. Найди, пожалуйста, Шуйскую психиатрическую больницу, она расположена под Петрозаводском, а Петрозаводск…

— Чижиков, — прервала его Соколова. — Ты меня за дуру держишь? Знаю я, где Петрозаводск находится.

— Вот и отлично. Сделай у них запрос на пациента Егорова Мэлора Алексеевича. Договорились? С меня шоколадка.

— Договорились. С тебя бутылка коньяка, — ответила Соколова и отключилась.

— Вот так всегда, — рассеяно произнес Чижиков в пустоту.

По дороге к складу, где обнаружили Мэлора, он остановился у кафешки, торгующей едой навынос, и купил шаверму и большой кофе. Времени на нормальный обед катастрофически не хватало. Пережевывая шаверму и следя через окно за дорожным движением, Чижиков гадал, а не погорячился ли он с запросом в Шуйскую больницу? Если они ответят прямо сегодня, то завтра придется сдавать Егорова в «психушку». А парень на сумасшедшего не похож. Говорит и соображает ясно. Надо быстрее его допросить обо всем в подробностях. Если его сдадут в «дурку» — пиши пропало. Там возиться с ним не будут, обколют от греха подальше и на завтрак следствие получит лишь овощной винегрет вместо подозреваемого. Понятно, показания душевнобольного к делу не пришьешь, но на их основании можно раздобыть улики.

Завидев искомое здание, Чижиков свернул налево. Подъехав к ржавым металлическим воротам, он несколько раз посигналил. Подождал пару минут — никого. Вновь посигналил и вышел из машины.

— Ну кого там еще несет? — послышался из-за ворот ворчливый стариковский голос.

— Свои, отец, открывай! — крикнул Евгений.

Из-за угла ангара появился невероятно волосатый старик в грязной заношенной одежде. Судя по ходившей ходуном нечесаной бороде, он что-то усердно пережевывал.

— Чего тебе, служивый? Небось, за вещами приехал?

— А вы Леонид Ильич, — решил уточнить Чижиков.

— Он самый.

— Отлично. А я старший следователь по особо важным делам Чижиков Евгений Николаевич. Так это, значит, вы парня нашли.

— Я, а кто ж еще? Один я тут, — сказал старик и обтер замызганным рукавом бороду в том месте, где, по предположениям Чижикова, должен находиться рот.

— Расскажите в двух словах, что тут произошло?

— А чего рассказывать? Сидел я на скамейке у ангара. Вижу, парень через забор перелез и вон в ту будку зашел, — дед указал на стоящий в дальнем углу площадки бытовой вагончик. — Я туда, а он ни жив ни мертв. Я пошел «скорую» вызывать, возвращаюсь, господи Иисусе, он без чувств у вагончика лежит. Вот и весь сказ.