Ты его не заслужил.

Он подошел к гребному тренажеру и сел, наклонившись вперед, чтобы включить одну из самых тяжелых программ и начал упражнение.

Шипящий звук тренажера заполнил комнату, и без того уставшие мышцы его груди и рук буквально кричали от боли и усталости.

Но он проигнорировал и это.

Это было правильное решение. Единственное решение. Она сказала, что любит его, и в тот момент он понял, что зашел слишком далеко. Что заставлять ее оставаться с ним просто потому, что он не мог вынести мысли о том, что она не будет рядом, было неправильно.

Она любила его. И женитьба на ней, удерживание ее при себе, не отдавая того, что она так свободно отдала ему, сделает его не лучше отца. Он отказывался становиться таким. Он просто, блядь, отказывался.

Он не шутил, когда говорил, что она заслуживает всего лучшего. И если он не может дать ей это, она должна найти кого-то, кто сможет. Кого-то, кто не будет давать ей все эти пустые обещания, кто будет защищать ее, лелеять ее и дарить ей любовь, которую она заслуживает.

Но это был не он.

Он потянул за штангу тренажера, шумно выдыхая. По спине струился пот, но он все еще чувствовал боль в сердце. Она пульсировала в нем.

Ему необходимо отогнать эту боль. Он должен. Он не мог поставить кого-то на первое место, сделать важнее миссии. Не мог поставить Хлою выше женщины, которая умерла из-за него. Как он мог? Это будет несправедливо по отношению к Хлое и по отношению к памяти Софии. Это принизит их обеих, а он этого не мог допустить.

Да, правильно. Используй Софию, чтобы оправдать свою чертову трусость.

Вэн изо всех сил вцепился в тренажер, оскалив зубы в зверином рычании, от той гребаной боли, которая не уходила, и от мыслей в его голове.

Он не был трусом. Он облажался восемь лет назад и по ошибке застрелил гражданскую женщину, которая доверилась ему, чтобы он вернул ее домой. Как, черт возьми, он мог оправдать то, что поставил Хлою выше того, что он должен был Софии?

Господи, единственное, что он хоть раз в своей дерьмовой жизни сделал правильно, так это отпустил Хлою. Это был единственный способ защитить ее от еще большей боли. Дать ей свободу найти кого-то, кто действительно достоин ее.

Сначала она будет чувствовать боль, но она справится с ней, и, если он разберется с проблемой видео правильно, внимание СМИ, которое будет в шоке от записи, даже не коснется ее. Ему нужно будет разобраться с целой тонной дерьма. Но у его все получится.

Почему справиться с бурей в СМИ тебе проще, чем сказать Хлое, что ты ее любишь?

Вэн вдруг с грохотом отпустил тренажер. Его плечи, грудь и бедра кричали в агонии, но боль, которую он не мог вынести, была внутри него, там, где должно быть его сердце.

Что, черт возьми, это значит? Он не любил ее, по крайней мере, не так, как она хотела. Он велел себе не увлекаться, и он так и сделал. Конец истории.

Но даже ему самому это казалось пустым, бессмысленным оправданием.

- Блядь, - Вэн слез с тренажера, подошел к окнам, потом вернулся назад. На полу рядом с тренажером лежала бутылка с водой, он резко поднял ее и швырнул в стену. Она разлетелась на кусочки, а вода потекла по стене. - Черт!

Нет, ему не стало лучше. Ни капельки.

Пытаясь взять себя в руки, он вышел из спортзала и направился в ванную, включив холодный душ. Затем он снял потную одежду и встал под воду, заставляя себя оставаться там, пока вода не превратила его разгоряченную кожу в лед.

Но и это не помогло.

Выйдя из душа, он почти посинел от холода, но, не обращая на это внимание, натянул чистую футболку и джинсы и спустился в кабинет отца, чтобы проверить новостные сайты.

Дома было тихо. Лукас, должно быть, уже забрал Хлою.

Хорошо. Прощаться было трудно, и ей так будет легче.

Еще одно оправдание, которое звучало хорошо, но боль в груди, сдавившая так сильно, что он почти не мог дышать, сказала ему, что это была чертова ложь.

Чертов трус.

Вэн вошел в кабинет и с такой силой захлопнул за собой дверь, что та задребезжала на петлях. Он подошел к столу и сел, нажимая кнопки на клавиатуре компьютера.

Без сомнения, видеозапись уже в сети, а это означало, что пришло время разобраться с беспорядком, который устроил ему Де Сантис.

Вдруг он заметил конверт, лежащий рядом с клавиатурой, на котором было написано его имя.

Нахмурившись, он поднял его и осмотрел. Кто, черт возьми, оставил ему его? Он не узнал почерк, но это мог быть только один человек, поскольку в доме больше никого не было.

Хлоя.

Он разорвал конверт, по какой-то глупой причине его руки тряслись, и из него выскользнул листок бумаги. Осторожно развернув его, он расправил бумагу на столе.

Вэн, мне нужно сказать тебе еще кое-что. Это насчет папы и нефти. Де Сантис сказал мне, что это не он пытался украсть нефть у отца. Это папа украл ее у него. Месторождение было на его земле, и папа изменил границы, так будто это земля Тейтов. Он не дал мне доказательств, но я ему верю. У него не было причин лгать.

Мне жаль.

Хлоя.

Вэн уставился на слова на странице и ждал, когда его накроет шок от очередной лжи Ноя, ждал, когда в нем поднимется гнев.

Но ничего не произошло. Как будто он все это уже знал и, более того, ему было плевать. На отца, на нефть, даже на проклятого Де Сантиса. Его не волновало, украл ли у него Ной эту нефть, или нет.

Он был не идеален, какой гребаный сюрприз. Так какого черта ты все еще пытаешься быть им?

Внезапно у него перехватило дыхание. Как будто весь воздух в комнате исчез, и это было хуже, чем от того гребаного теста на задержку дыхания при погружении во время тренировок. Намного, намного хуже. Там он был в бассейне, руки и ноги были связаны, и все, что нужно было сделать, это выполнить серию упражнений, ничего особенного. Но сейчас он не был под водой, и не было никаких упражнений, он просто... не мог дышать.

Господи, он не пытался быть совершенным. Он был настолько несовершенен, насколько это вообще возможно, и знал это.

Но ты все еще пытаешься поступить правильно. Все еще пытаешься спасти компанию. Все еще пытаешься спасти Софию. Ставя эти стандарты Ноя выше всего остального. Выше Хлои.

Да, но он не мог забыть Софию. Это было частью его прошлого. И он не мог сказать себе, что ее жизнь не имела значения, потому что имела. И все же... он думал, что смирился с тем, что никогда не будет соответствовать ожиданиям Ноя. Он думал, что опроверг их.

Так почему же ты заставляешь себя кричать в агонии, а затем морозишь себя в ледяном душе? Как это почтит память Софии? Как это сможет помочь? Как это исправит твою ошибку?

Но это не поможет. Все было лишь частью того, чем он занимался последние восемь лет. Наказывая себя, мучая себя. Убеждая себя, что все дело в миссиях, в защите людей и прочей ерунде, хотя на самом деле все было не так.

Нет, все дело было в том, что он пытался облегчить вину за ошибку, которую не должен был совершать, пытался быть тем, кем хотел его видеть отец. И дело не в уважении к смерти Софии или кого-то там еще. Это было просто гребаное барахтанье в дерьме.

Это был предлог не признаваться в том, что он влюблен в Хлою Тейт, и что это пугает его до чертиков.

Было такое ощущение, будто кто-то надел ему на лицо кислородную маску, и наполнил легкие воздухом. Заставляя его дышать, заставляя его задыхаться. И он с трудом подавил желание просто бежать за ней, бежать всю чертову дорогу до аэропорта, а потом упасть на колени, сказать ей, что ему плевать на то, что быть с ней было не правильным в той или иной мере, он просто не мог вынести еще одну минуту без нее.

Но нет. Это требовало большего. Это требовало полной решимости. Если он собирался положить свое несовершенное сердце к ее ногам, это требовало, чтобы он был гребаным морским котиком и сделал, блядь, хоть что-нибудь.

Ни отступления, ни капитуляции.

Вэн сунул руку в карман и нащупал маленький круглый камешек, каким-то образом попавший туда, и обхватил его пальцами. Потом потянулся к телефону.

Ему нужно было сделать кое-то важное.