— Эй, ты там не уснул? Может поторопимся?

Ее звонкий голос вырывает меня из потока моих грустных мыслей. После того, как мы помогли селянам, хотя «мы» — это слишком сильно сказано, всю помощь им оказала она, настроение у нее было приподнятое. Я все еще видел в ее глазах мечущиеся огоньки азарта, появившиеся там в первый момент схватки. Еще несколько дней назад я лишь мечтал, чтобы она пришла в себя, представлял, как буду помогать ей восстанавливаться, как буду снова учить ее держать оружие, как будут проходить наши тренировки, но видимо память тела у их народа сильнее нашей, мне не довелось всего этого пережить, она лишь только взяв в руки свои ножи вспомнила все тренировки, и мне кажется, ее умение не только не пострадало, она владела оружием на уровне хорошего мастера. Когда я наблюдал за ней во время боя, я видел, сложные комбинации ударов и уходов, в ее руках парные кинжалы, были не просто опасны, они были смертоносны. Даже я уже вряд ли смог бы с достоинством ей противостоять, когда у нее в руках «близнецы». Быстрая, ловкая, умелая — я просто любовался каждым ее движением и с трудом мог поверить, как когда-то именно эту опасную бестию я нес на руках без сознания и укрывал своим плащом в камере. Тогда она была такой беспомощной, такой слабой, такой беззащитной… скучаю ли я по той Мирриэль, которая ничего не помнила и ничего не знала? Наверное, да! Я бы хотел, все вернуть и оставить именно в том месте, где она еще не могла пользоваться своей силой и закрывать разломы, где она еще не была мастером ножевого боя и стрельбы из лука, где она была просто собой… Где она была только моей… И ее не преследовал призрак бывшего любовника-принца…

— Ты сегодня что-то неразговорчив, командор? Что за мысли тебя терзают? — она поравнялась со мной и теперь ехала рядом.

Я лишь искоса бросил на нее взгляд. Чистый поток ее жизненной энергии больно бил мне по глазам, я не мог долго смотреть на него, а, чтобы его не видеть, теперь приходилось прилагать немалые усилия, так в начале обучения я вызывал это Виденье, теперь, мне нужно было от него так избавляться. Виденье заменило мне обычное зрение… в какой момент это случилось? Когда я спускался за ней в казематы, я все еще видел вокруг людей, и когда мы выходили из города с нашим обозом, я тоже еще видел людей… А, вот когда я вернулся с ней из ее кошмара, вот тогда я перестал видеть людей… Она была первой чью энергетику я увидел, даже не задумываясь о том, что хочу этого… увидел и зажмурился… Я и раньше смотрел на нее глазами Видящего, но единственной особенностью было то, что я не Видел ничего, ее словно не существовало, а теперь… это невозможно описать. После возвращения она изменилась, словно… нет, я не знаю с чем это можно сравнить… я не видел такого прежде… Теперь я привыкал к ней такой. Она уже не была той робкой эльфийкой, которая просила лишь о поцелуи, она уже не была той благородной особой, которая предпочла опасное путешествие, поверив моим словам, приняв мой выбор и отступив без боя. Теперь она стала другой. Она умело играла моими желаниями, она заманивала и намекала, она пользовалась своей женственностью и моей страстью… Я должен признаться хотя бы себе, меня это пугает… Меня преследует ощущение, что что-то не так, не правильно… я не могу понять почему, но… это не она… Все было верно на заснеженной поляне, там она была собой, а сейчас… если бы не ее безупречно белое сияние, я бы решил, что она одержима духом плотских удовольствий. Но это не так, просто она вспомнила все… и теперь использует полученный опыт.

— Прости, Мирра, задумался, пытаюсь продумать слова, которыми мне придется убеждать Кару и Энель, что нам необходимо покидать Лоринг и почему именно в Держащем небеса мы должны остановится. Да и вообще, обдумываю как в двух словах рассказать все то, что с нами произошло. Я никогда не умел уговаривать и объяснять, мое дело — отдавать приказы, а не убеждать в своей правоте.

— Ты их боишься? Кару и Энель? — она сощурила прекрасные миндалевидные глаза, словно стараясь заглянуть мне в душу. — Нет, не боишься. Но тебя что-то терзает… Не расскажешь?

Как же надоело это все. Теперь я понимаю Кару и Энель, которые уже на протяжении многих лет мне говорят, как сложно быть моим другом. Теперь Мирра ведет себя как я, чувствует эмоции других и бессовестно этим пользуется. Соврать ей я не могу, она увидит, а сказать правду… так я и сам еще не могу понять почему изменения в ее поведении меня так пугают.

— Их — нет, — наконец отвечаю я. — Я боюсь их подвести.

— Ты? Подвести? Да ты просто оплот надежности, командор, — ее легкая ладонь ложиться на мою ногу, вызывая ощущение теплоты, даже сквозь плотную ткань дорожных штанов.

В голове опять мелькает шальная мысль отбросив все сомнения воспользоваться моментом… ускоряется сердцебиение, и фантазия услужливо рисует возможности и варианты. Даже если это не совсем она, даже если она так изменилась, мое влечение к ней…оно неизменно. Глубокий вдох, и откровенные картинки в голове испаряются, а игривое настроение проходит, его заменяет тупая боль в области живота, начинают болеть старые шрамы. Нужно торопиться.

— Давай-ка немного ускоримся, дорога впереди долгая, а время не ждет, — я пришпориваю коня, оставляя ее позади. Она опять недовольна, я видел, как она разочаровано отдернула руку, лежавшую у меня на ноге. Только вот этого мне еще не хватало — обиды отвергнутой женщины, но я же не отвергаю, я же четко определил свои желания, вопрос только в том понимает ли это она.

С каждым днем ей становится лучше, и чем лучше становится ей, тем больше ухудшается мое состояние. Но мы уже можем проводить в седле по пять-шесть часов. За этот день мы почти не останавливались, выехав с рассветом из спасенной деревеньки, мы сделали лишь короткий привал, когда солнце было в зените. Мирра пытается со мной разговаривать, но я, списывая все на спешку, стараюсь не отвечать, к ночи мне станет совсем плохо, уже сейчас меня мучает тупая боль во всем теле, выворачивая кости из суставов, приходится вспоминать все чему учили, для сдерживания боли, для ее подавления, но к вечеру воспоминания начнут приобретать реальность, теперь я долго не буду в одиночестве, рядом со мной всегда будут те, кого уже не вернуть: друзья, враги, виновные и безвинные, все они будут требовать расплаты. Никогда прежде я не задумывался что же дает нам обат, теперь я понимаю это, очень-очень ясно. Зелье не просто дает возможности нам исполнять свой долг, оно дает чувство безнаказанности и даже помогает тебе верить в справедливость вершимого суда, а вот его отсутствие… сейчас, когда мое сознание не затуманено этим наркотиком я все вижу по-другому, все вспоминается по-другому. И это причиняет боль, теперь я вижу другие пути, кроме кровопролития, но уже слишком поздно… Я не в силах ничего изменить…

— Командор, — окликает меня звонкий голос. — Ты сегодня сам не свой. Что случилось?

Она опять поравнялась с моей лошадью и едет рядом, пытаясь заглянуть в мои глаза. Мне страшно смотреть на нее, страшно встречаться с ней взглядом, она необычная, она все чувствует и понимает по-другому, что она будет испытывать ко мне, если она узнает правду, если она поймет, что я не герой, который спас ее, что я безжалостный убийца, на счету которого сотни жертв… Что если она увидит все мое малодушие, когда сам я был пленен и единственное, что мог делать, видя муки моих братьев, слыша их предсмертные крики — это закрывать глаза и молиться, молиться, чтобы я стал следующим и мне больше не пришлось этого видеть и слышать, что если она поймет, как я изменился после того дня, решив для себя, что даже малейший намек на возможность одержимости, должен приводить к смерти… Что тогда станет с ее чувствами? Но отмалчиваться — это тоже не выход, она должна знать. Должна ли? Или это просто очередное малодушие, и я хочу разделить с ней свои проблемы в надежде, что мне станет легче?

— Кален?

— Мирра, — я решаюсь сказать, быть может не все, но чтобы успокоить ее. — Я не знаю, как тебе это сказать. Отказ от обата — долгий процесс, возможно, я никогда не смогу оправится от этого. Сейчас ко мне возвращается боль физическая, пока я могу сидеть в седле, мы должны торопиться, с каждым разом приступы будут все сильнее, пока не превратятся в сплошную агонию. К этому моменту мы должны достигнуть Лоринга, иначе, я не смогу сидеть верхом.