— Я готов, — спокойно сказал Кален. — Я все сделаю. Пойдем.
Когда они вышли из замка на площади уже собралась толпа. Впереди они толкали лорда и мастера пыток, за ними взявшись за руки, шли Зев и Дарк. Толпа встретила их ликованием, потом шли все имперцы, присоединившиеся к восстанию в замке, замыкали процессию Инариэль, Барри и Кален, несущий на руках, ее тело. Радостное ликование толпы сменилось траурным молчанием, когда они увидели шедших последними победителей. Женщины закрывали глаза руками и плакали, мужчины опускали головы, никто не мог смотреть без боли на эту троицу. Печаль постепенно сменилась ненавистью и в пленников полетели предметы, подвернувшиеся под руку. Пришлось останавливать бушевание толпы.
— Мирра, эти люди, даже не знают тебя, — шептал Кален, склонившись к телу, завернутому в плащ. — Но даже они уже готовы идти за тобой! Ты уже их герой. Держись, девочка, ты так нам нужна. Ты так нужна мне…
К ним подошел хозяин того самого постоялого двора, где они останавливались.
— Господа, я взял на себя смелость оставить ваши комнаты за вами, я найду еще одну комнату, вы можете оставаться моими гостями, сколько вам будет угодно. Я не мог ничего сделать раньше, господин, эльф, у них были мои дети и жена, они приказали мне молчать и я трусливо молчал.
— Ты не мог ничего сделать, добрый человек, мы знали об опасности, как только вошли в город, — Успокоил его Инариэль. — Мы воспользуемся твоим предложением, нам нужно некоторое время, чтобы я мог… Хотя бы что-то сделать, для того чтобы ее можно было увезти. Нам понадобиться много всего…
— Да, конечно, господин, я все достану, жена и дочь, они… помогут ее… обмыть…
Инариэль покачал головой.
— Не думаю, что твоей дочери стоит смотреть, на то… что они сделали с ней… Да и они не смогут помочь. Никто, кроме командора не сможет к ней прикоснуться, когда будет разрушена магия… Они смогут помочь только ему… И мне…Кален, пойдем за человеком, у нас там комнаты, там мы сможем… все обдумать.
Кален лишь кивнул, он нес ее так бережно, как только мог и, все равно, понимал, что каждое его движение причиняет ей боль, он чувствовал, как вздрагивает ее тело от каждого шага.
Добравшись до таверны и поднявшись в комнаты Кален аккуратно опустил ее тело на кровать. Инариэль чуть дышал… Он боялся того, что может увидеть. Кален освободил ее тело от укрывавшего его плаща.
Инариэль прикусил язык, чтобы не застонать.
— Нужна вода, — крикнул Инариэль хозяину. — Много воды, много чистой ткани… Кален, нам придется… смыть это все с нее, чтобы я мог… приступить к лечению…
— Так давай сделаем это…
— Ты понимаешь, что мне придется прикасаться к ней, Кален. Ты понимаешь, что я буду касаться ее обнаженного тела?
— Инариэль, ты за кого меня принимаешь? Ты, действительно, считаешь, что я буду ревновать тебя к ней? Ты считаешь, что сейчас меня заботит ее целомудрие, мне ее жизнь сейчас важна, все остальное не имеет значения. Ты должен ей помочь, пока артефакт еще не уничтожен.
— Я должен был уточнить, чтобы потом не попасть под твою горячую руку, друг. Но есть еще кое-что. Для нее это будет очень болезненно, все, что мы будем делать, будет причинять ей очень сильную боль. Она еще спит, я буду поддерживать ее в таком состоянии, но… этого будет мало… Я просто предупреждаю, Кален.
Кален стиснул зубы и кивнул. Хозяин принес воды, но лишь кинув взгляд на кровать, отвел глаза и произнес:
— Я сейчас еще принесу, жену не пущу, не надо ей… я все сам принесу…
Кален и Инариэль принялись ее омывать. Она стонала и кричала от каждого прикосновения. Они смыли запекшуюся кровь с ее лица: половина лица — просто сплошной отек, глаза не видно, щека разорвана из раны сочится гной, на виске рваная рана. Губы искусаны так, что невозможно понять где губы, где раны. Содрогаясь, они продолжают смывать кровь с шеи: все шея в рваных ранах, неглубоких, но они повсюду, словно она рвала себе шею ногтями или кто-то рвал. Они смывают плечи. Инариэль дрожит всем телом… нежная мягкость матовой кожи сохранилась только у него в воспоминаниях, сплошные раны, новые раны поверх старых ран, кое-как подлеченных целителями, нет ни клочка той кожи, только рваное месиво. Он поворачивается на гневный стон Калена. Тот молча указывает ему на выжженное на плече клеймо. Они стараются не смотреть друг на друга, но смотреть на нее — еще мучительнее. Обе руки ниже локтя сломаны в нескольких местах, пальцы рук раздроблены, ногтей нет. Кален не выдерживает, вскакивает, хватаясь за меч.
— Стой, — останавливает его Инариэль. — Что ты собрался делать?
— Я убью их, убью их обоих, я буду резать их на мелкие кусочки, долго, очень долго… Я буду отрезать от них по чуть-чуть каждые несколько минут… Я буду… Я
— Успокойся, это не поможет ей. Мне сейчас нужна твоя помощь, ей нужна твоя собранность, ей нужна наша помощь, а не месть. Оставь свой меч, для праведной битвы и помоги мне. Помоги ей. Я должен видеть все повреждения, чтобы… лечить…
Кален со стоном опускается на колени рядом с ней, продолжает смывать кровь.
— Ты сможешь это…соединить, вернуть ей руки, пальцы?
— Это сложно, Кален. Я соединю кости, зафиксирую их, но срастаться они будут сами… и, если они срастутся не так… тебе придется их ломать, Кален. Уже тебе…
— Ломать??? Я должен буду ломать ей кости? Ты в своем уме?
— Я постараюсь не допустить такого, Кален. Но… все может случиться…
Они продолжают очищать ее раны, содрогаясь, от уже увиденного, они больше не разговаривают, новые и новые ужасные раны, все тело покрыто ими. Сжимаются кулаки Калена, вспышки ярости блестят в глазах Инариэля, но они продолжают.
Омывая ее грудь, Инариэль останавливается, отворачивается к небольшому окну, впивается пальцами в раму.
— Он… — шепчет Инариэль. — Кален, он…
Кален смотрит на то, что заставило эльфа, бледнеть. Вся ее грудь покрыта следами от человеческих зубов. Кален закрывает глаза, глубоко вдыхает, медленно сквозь зубы цедит:
— Инариэль, мы догадывались, что он мог с ней делать. Она не перестала быть собой от этого. Ее не изменило это. Это все еще она. Он ответит за все, но наше отношение к ней… не должно измениться, она не заслуживает нашего порицания.
— Я знаю, Кален. Знаю. Он сказал, что…
— Не надо. Давай просто все сделаем. Давай не будем говорить об этом.
Инариэль возвращается к ее телу. К тому, что осталось от ее тела. Они очищают все новые раны, и все больше становится жажда мщения. Укусы животных, огонь, лед, насилие, все это в ее ранах, каждая рана говорит о способе ее нанесения. Сжимая зубы, они вдвоем смывают кровавые следы с ее бедер. Ноги в таком же состоянии, как и руки. Смыв все с живота Инариэль поворачивает ее, давая Калену возможность обмыть спину. Все сделано. Они укрывают ее тело мягким теплым покрывалом. Инариэль начинает накладывать повязки на пальцы, руки, ноги, перед этим аккуратно соединяя разломанные кости. Она стонет при каждом прикосновении, по ее щекам катятся слезы, а потом она начинает смеяться. Она стонет и смеется одновременно, совершенно сводя с ума и без того подавленных спасителей.
— Это пока все, что я могу сделать. Сейчас хозяин принесет травы, я сделаю мазь, которая поможет залечить мелкие раны и еще нужно будет на ожоги сделать специальные припарки. Не сразу, но они смогут убрать их следы. Мы больше не можем ничего сделать, Кален. Ей сейчас лучше просто поспать, а нам надо бы выпить и поговорить. Тот, что пытал ее, сказал еще кое-что. Я не хочу хранить эту тайну. Ты тоже должен знать.
Кален молча собирает окровавленные куски ткани.
— Иди, Инариэль, закажи еды и выпивки, я хочу побыть с ней. Немного.
Эльф выходит, закрывает за собой дверь и останавливается. Голова кружится, горло пересохло, сердце упало в пятки. Он не помнил, когда с ним было что-то такое. Такой боли он не испытывал никогда. Он спускается в обеденную залу. За столом мрачнее тучи сидит Барри. Перед ним кувшин вина. Не произнося ни слова, Инариэль, осушает кувшин без остатка. Молча рядом со столом, появляется хозяин и ставит еще два кувшина. Он видел ее. Он видел, как они омывали ее. Он понимает, каково сейчас этим двоим. Он не говорит ни слова, просто приносит еще две порции еды и ставит на стол.