— Что случилось? Вы в драку ввязались?

— Нет, Инариэль, мы тренировались, — отвечает Кален. — Мирра неплохо управляется с кинжалом, даже двумя руками, молодец. Видишь, даже задела меня несколько раз.

Он гордо демонстрирует царапины.

— Ладно, она тебя поцарапала, а ты зачем ее поранил? Просто дети, никакой серьезности… На нее же не действует обычная магия, ей придется исцеляться естественным путем.

— Не сердись, Инариэль. Все быстро пройдет. Ты мне сейчас только промой раны, ладно?

— Отличная мысль, Мирра. Ты только забываешь, что я не могу к тебе прикасаться. Так что, кто поранил, тот пускай и промывает тебе раны и перевязывает, вот вам вода и материал для перевязки, а я пойду своими делами заниматься. Без меня справитесь.

Он ставит перед Каленом воду с заваренными в ней залечивающими травами и кладет кусок материи. Командор без долгих разговоров усаживает меня на табурет и спокойно начинает обрабатывать рану на руке. От тепла его рук, по телу бежит дрожь. Ничего нет в этих простых действиях предосудительного, но меня бросает то в жар, то в холод. Надо успокоиться, взять себя в руки. Все же уже решили. Командор тем временем уже разобрался с царапинами на руках и повернул меня боком к себе, чтобы обработать рану на бедре. Горячая ладонь ложится мне на ногу, придерживая, чтобы я не дергалась. Ох, как же обжигает каждое его прикосновение, как замирает сердце, как забывается все на свете. Закрываю глаза, позволяю себе насладиться этими мгновениями.

— Ну вот и все. Можешь идти. Завтра утром, пробежка. Вокруг лагеря. Так что тепло не одевайся, не хватало еще чтобы ты простыла. Тогда эльф меня точно взглядом своим осуждающим убьет. На сегодня все, отдыхай.

Он разворачивается и уходит из лазарета. Все, прошло. Слабости больше нет. Сижу на табурете, взываю к энергии жизни, рассматриваю раненых. Ничего сложного, тут много не потребуется. Отделяю необходимую часть энергии, направляю ее на солдат. Солдаты не спят, как те ночью, эти видят своими глазами, как их раны затягиваются. Несколько изумленных возгласов.

— Мирра, опять ты?

— Ты не рад, Инариэль? Я освободила тебя от всех дел… Теперь мы можем поболтать…

— Ты так меня скоро вообще освободишь от моей должности лекаря. Кому буду нужен я со своей слабенькой магией и припарками, если у тебя это занимает считанные минуты?

— Не сердись, Инар, я хотела помочь… Честно-честно. Ты мне вот что скажи, что такое «гванти»?

— Гванти — это красавица, на древнем языке. А где ты это услышала?

— В очередном своем воспоминании. Ладно, а что такое «эрдан»?

— Эрдан, Мирра, я надеюсь ты никого так не назвала здесь… Полное слово Эрландан — это значит человек, на древнем языке. А эрдан — это как бы пренебрежительное обращение к людям, этим словом уже давно никто не пользуется.

— Да??? А я вот, оказывается, пользуюсь…. Неудобно-то как…

— Кому ты это сказала?

— Калену…

— Радует, что не Энель… Она разобралась бы в таких тонкостях….Ладно, мою работу ты всю сделала, идем, расскажешь, что там у вас сегодня было.

Конечно, он не отказал мне в ванне. К вечеру я была чистая, красивая, причесанная и совершенно довольная. Вечером в таверне, как и обещал Жан, всех угощали. Было много эля, много вкусной еды, много разговоров, много песен. Когда места в таверне стало мало, все отправились к кострам. Барри и Инариэль сопровождали меня. У одного из костров мы услышали удивительную музыку, пройти мимо мы просто не могли, какого же было наше удивление, когда мы увидели у костра Кару и Энель, в руках которой лютня выводила нежные, печальные трели. Мы тихонько остановились, прислушиваясь к мелодии. А потом запел Барри. Энель на секунду перестала играть, но сильный голос гнома очень точно повторял ее мелодию, она улыбнулась и продолжила играть. Мы сели рядом с ними. Когда окончилась песня, все дружно похвалили исполнителей. А Инариэль попросил лютню. Взяв ее в руки, он нежно прикоснулся к инструменту, словно знакомясь с ним. А потом тонкие пальцы эльфа легко запорхали по струнам, веселая мелодия зазвенела над лагерем. Немного прислушавшись, я вспомнила слова и теперь уже подпевала я. Это была эльфийская песня о нерешительном юноше, который никак не мог признаться девушке в любви, а она никак не понимала его намеков. Закончилось все хорошо, они поженились, когда он смог преодолеть свою робость. На веселые звуки песни к нашему костру подошли люди, все хотели продолжения. Инариэль передал лютню Энель, и она тоже заиграла что-то веселое. Инариэль протянул мне руку, приглашая на танец, я не стала упрямиться, настроение было отличное, сдержав обычный поток боли, не давая ему выплеснуться на мага, я подала ему руку, и мы легко закружились вокруг костра. Следом за нами к кругу присоединилось еще несколько пар. Все смеялись, веселились. Даже Барри пригласил Кару танцевать. Чтобы на это посмотреть мы с Инариэлем даже остановились. Это было очень забавно, высокая, стройная Кара и массивный гном, который ей едва до груди достает. Но при всем этом, танцевал гном достаточно сносно. Легкая прохладная рука Инариэля легла мне на талию, увлекая меня на очередной круг.

За всем этим, скрываясь в тени, наблюдал Кален. Его привлек к этому веселому костру чистый звонкий голос, хрусталем отзывавшийся в ночной тишине. Командор заслушался этим пением, он знал, что так петь может только эльф, а способных эльфов в Лоринге было всего двое, он увидел их обоих у костра. Она пела веселую песенку, в то время как Инариэль пожирал ее глазами. Холодный пот выступил на спине командора, рука крепче сжалась на рукоятке кинжала. Он видел, как она кружится в танце с эльфом. Видел, как эльф все ближе прижимает ее к себе. Он слышал ее радостный смех. Он не мог там появиться. Он проклинал себя за все то, что сказал ей сегодня. Он ненавидел себя за слово «никогда», но тогда это казалось таким правильным. А вот сейчас он готов был отрезать себе язык за это слово. Нет, он все сделал правильно. Это всего лишь зов плоти. Это все пройдет. Надо сходить к Марго. Почему же так мрачно на душе? Почему их танец с эльфом отозвался таким болезненным ощущением в груди? Все это ерунда. Все пройдет. За своими новыми ощущениями командор даже не заметил, как наступило его время боли. Едва сдерживая стоны, он зашел к себе в палатку и, приняв обат, упал в свою холодную постель. Обжигающий огонь, разливающийся по телу, не мог его согреть так, как сегодня согревали его ее яркие зелено-голубые глаза. Волны огня не могли сравниться с холодной волной, которой пробегали мурашки по его телу, от каждого ее прикосновения. Как она повалила его и оседлала… Если бы он не сбросил ее, то скрывать охватившее его страстное желание стало бы просто невозможно. Теперь даже боль от обата, была более терпима, чем понимание, что им действительно никогда не быть вместе. Он забылся тревожным сном, до утра оставалось лишь несколько часов.

Упрямица.

День за днем прошла неделя. Теперь с ней ножевым боем занималась Энель, она же тренировала ее в стрельбе. Кара взяла на себя физическую подготовку Мирриэль. Командору остались только утренние пробежки и возможность подурачиться в парном поединке. Кален встал рано. Утренняя доза обата, не причиняла такой боли как вечерняя. Едва открыв глаза, он снова вспомнил первые тренировки. Горячая волна воспоминаний снова захлестнула его. Едва боль отступила, и он смог встать, он взял свой двуручный меч и отправился на поле для тренировок. Однако, когда он подходил к полю, то услышал характерный звук ударов железа по дереву. Кто-то его опередил и уже занимался. Странно, обычно ополченцы не проявляют такой прыти. Может быть, кто-то из его братьев или Ищущих. Он подошел чуть ближе и остановился, пытаясь рассмотреть взглядом Видящего человека занимающегося на стенде. Обычно в такие минуты человек не контролирует свои мысли и проще простого узнать его состояние и даже увидеть мысли, которые сейчас овладевают его сознанием. Но не в этот раз. Слух не мог обманывать, но объяснение тому, что он не видит человека, было только одно — там была она. Он сделал несколько глубоких вдохов, но решил сразу не подходить, а посмотреть, что она делает. Понаблюдать за ней. У одного из чучел действительно была она. В одной руке меч, в другой кинжал. Она наносила удары по кукле, отрабатывая одну связку, раз за разом. Он видел, как прилипает к ее телу мокрая ткань. Она занималась уже довольно давно. Он продолжал тихо любоваться ею. Когда рука начала дрожать от тяжести меча, она отложила холодное оружие. Взяв длинный лук, она отошла на стрелковую дистанцию, и, натянув тетиву до самого уха, пустила стрелу. Стрела ударила почти в самый центр мишени. Она достала еще одну и отправила ее в полет. Стрела за стрелой, она выпустила весь колчан. Спокойно она подошла к мишеням и, достав все стрелы, она вернулась на исходную позицию и снова начала стрелять. Без суеты, без эмоций, словно зачарованная, она чередовала стрельбу и упражнения с холодным оружием. Он подошел ближе, но она не обращала внимания на окружающий мир. Она не видела ничего, для нее существовали только мишени и чучела. Наблюдая за ее тренировкой, он проникался все большим уважением к ней. Самоотверженно, она полностью отдала себя тренировке. Он вспоминал себя, когда-то он так же по полночи тренировался в цитадели, стремясь стать лучшим, стремясь быть впереди всех, днями и ночами он доводил до автоматизма все связки и движения. Сбивал в кровь руки, совершенствуя технику рукопашного боя. Стремление к совершенству вот что тогда толкало его вперед, и вот… он достиг всего… но вместо удовлетворения, он чувствовал только разочарование и горечь. Он стал лучшим среди Видящих, но потерял возможность быть просто человеком, он посвятил себя служению, вопреки здравому смыслу. Он стал лучшим и потерял все остальное. А сейчас, он смотрит как она делает тоже самое, совершает те же ошибки во имя спасения чужих жизней, забывая о своей. И он вынужден ей помогать в этом, вынужден направлять ее именно на такой путь. Он сжал зубы. Если бы только он мог сделать это все вместо нее, взять ее бремя на себя, пройти ее дорогу, позволяя ей выбирать, позволяя ей просто жить, с какой радостью и облегчением он сделал бы это. Но так не может случиться, его дело лишь наставлять и обучать ее, все остальное ей придется делать самой. Она опять взялась за меч. Нужно было ее останавливать. Отбросив свои дурные мысли, он заставил себя улыбнуться и направился к ней.